ВЕСНА В ПУСТЫНЕ СВЯТОГО ГРАДА

                                                                  На земле народа моего будут 
                                                                расти терны. и волчцы...
                                                                   доколе не излиется на нас 
                                                                Дух свыше, и пустыня 
                                                                не сделается садом. 
                                                                                            Ис. 32, 13-15 

     Ранняя весна с ее благословенными ливнями неузнаваемо преображала в прежние века сухие пустыни Палестины. Красными маками покрывались каменистые склоны холмов. Разливы душистых лилий тянулись вдоль ручьев и рек; белые с золотом озерца нарциссов, как в чашах, стояли на дне долин. Благоуханием наполняли промытый воздух цветущие померанцевые, миндальные и масличные деревья, бальзамический кустарник и кипарисы. И всякая пустынная травка пробивалась из растрескавшейся земли - вереск, иссоп, полынь и дикая мята. А в зеленых Саронской и Иерихонской долинах расцветали гиацинты, тюльпаны, розы... 
     В ранние века так цвела в Палестине и весна духа, когда монастыри разрослись, как оазисы в мертвой пустыне. 
     Они явили миру самый совершенный образ его бытия и исполнение лучшего Божиего замысла о человеке. С тех пор каждая цивилизация, каждое новое поколение, каждый из нас заново осмысливают свое предназначение, хотя суть его раскрыта на заре нашей эры - на все времена. Какими ветрами развеялась память об этом? И способны ли мы вернуться к изначальной ясности знания о себе? 
     Вот один из плеяды великих святых, положивших в Египте иного жития вечного начало, воскрешавший мертвых Макарий Великий беседует с братией о совершенстве. Душа есть создание умное, - говорит он, - исполненное красоты, великое и чудное, подобие и образ Божий. Эту прекрасную обитель Бог сотворил для Себя, как землю создал для человека. Без Святого Духа душа умирает и подвергается распаду, как тело без души. Но в сердце смешаны свет и тьма, покров страстей и пороков затмевает бессмертный образ Божий. Эта завеса снимается скорбями и унижениями, посылаемыми Богом для углубления души и освобождения ее от ложных ценностей, великим подвигом очищения, обращенностью всех сил и любви к Господу и отречением ради божественной любви от земных пристрастий. Душа просветляется, входит в сияние нетварного света, приобщается к жизни Святого Духа, еще на земле вкушая блаженство Вечности. И приобщение к этому блаженству порождает неутолимую жажду, влекущую в светоносную беспредельность. 
     Это и есть христианство - не охлажденное, низведенное к обрядам и нравственным прописям, а тот животворящий огонь, который Господь пришел... низвести на землю, - возжигать его в пустыне мира и призвано монашество. В золотые века духа очертания Небесного Иерусалима проступают на земле, и становятся зримыми образы его обитателей - святых, наделенных божественными дарами. А устремление каждой облагодатствованной души является центром, круги от которого расходятся по судьбам народов и изменяют их судьбы. 

     В самом начале IV века Иларион, выросший среди палестинских язычников и получивший образование в Александрии, был просвещен там светом христианства и посетил монастыри в египетской пустыне. 
     - Добро пожаловать, восходящая заря... - кротко приветствовал Великий Антоний пятнадцатилетнего гостя. 
     - Мир тебе, столп света, просветивший вселенную, - тихо ответил он. 
     Иларион провел два месяца в близком общении со святым Антонием, получил его благословение на отшельничество и ушел в Палестину, унося на плечах грубый шерстяной плащ Антония, на поясе его монашеский ремень, а в потрясенной душе - образ истинного величия. 
     Он раздал имущество умерших родителей и удалился на берег Средиземного моря в нескольких часах ходьбы от газской пристани. 
     Напрасно родственники пугали его разбойниками. 
     - У того, кто ничего не имеет, нечего отнять... 
     Напрасно устрашали его смертью в пустыне. 
     - Тому, кто всегда готов умереть, нечего бояться, - отвечал он. 
     Тот, кто ничем не связан на земле и ничего не боится, обретает царственную свободу. 
     Он сплел шалаш из тростника и пальмовых листьев, через несколько лет выстроил келлейку из кирпича ниже собственного роста и в длину своего тела, и в ней прожил пятьдесят лет. Спал на голой земле, вкушал раз в день после захода солнца несколько смокв и сок трав или размоченную в холодной воде чечевицу, или сухой хлеб с солью, часто и по три дня оставался без пищи, не нарушал уединения посещением селений. Но в юности он переписал своей рукой Евангелие и знал Священное Писание наизусть, а его молитва была непрестанной. 
     После двадцати лет сурового подвига он получил дар прозорливости, дар побеждать болезни, страсти и нападения бесов. И из неоскудевающей сокровищницы Божией благодати он милосердно оделял страждущих: 
больные исцелялись, слепые прозревали, одержимые обретали покой во Христе. 
     Молва о нем разошлась далеко, и вокруг его келлии выросли из камня и тростника приюты сотен отшельников, - так в сороковых годах IV века возникла лавра преподобного Илариона. 
     Духовно созревшие аскеты расходились по Палестине и Сирии, создавали свои обители. И раз в год, в пору сбора винограда, преподобный Иларион обходил их, сопровождаемый сотнями подвижников. Со временем жители окрестных селений стали приветствовать эти великие шествия христиан, давать им приют и снабжать пищей. А приходя в обитель, Иларион с глубоким участием обозревал ее внутреннюю и внешнюю жизнь, посещал каждого инока и беседовал о его духовном состоянии. 
     В первых лаврах соединял аскетов не устав, а это руководство аввы. Как святой Антоний в Египте, преподобный Иларион в течение тридцати лет духовно укреплял разбросанные в Палестине общины, и как Антонию, время усвоило ему определение - Великий. 
     К его обители стекались епископы, пресвитеры и монахи, толпы христиан за наставлениями и исцелениями. А сам он плакал и тосковал о прежнем уединении и безмолвии и наконец к нему вернулся - вопреки усилиям нескольких тысяч христиан, собравшихся, чтобы его удержать. 
     Ему было 65 лет, когда одна из паломниц посетила его на пути к Антонию Египетскому. 
     - Хотел бы и сам я идти к нему, - сокрушенно сказал старец.- Но вот уже два дня, как мир лишился этого великого мужа. 
     Через несколько дней дошла весть о кончине Антония. Потом авва Иларион странствовал шестнадцать лет. Он начал с места подвигов своего духовного наставника - горы святого Антония с насажденным им виноградником и выкопанным водоемом, с малой келлией в скале; посетил монастыри в египетской пустыне и сам надеялся остаться в ней наедине с Богом. Но так ярок был благодатный свет, исходящий от святого, что сияние славы сопровождало его и по раскаленным нильским пескам и по бурному морю. О нем возвещали усмиренные им стихии, дожди, пролившиеся на сожженную землю по его молитвам. За ним, вопреки его воле, следовали ученики, разыскивая его в Египте, в Сицилии и на Кипре. 
     На Кипре этот мученик славы наконец скрылся от нее на лесистой горе, где и провел последние пять лет. Развел небольшой садик с фруктовыми деревьями, носил из источника под горой чистую воду, наслаждаясь великим покоем в этом малом уделе, блаженством богообщения на земле. 
     Незадолго до конца жизни облеченный в священный сан, опять окруженный любимыми учениками, до последних дней чудотворящий и исцеляющий, в восемьдесят лет он и умер в этом саду, завещав палестинским последователям все свои сокровища - его рукой переписанное Евангелие, монашеский куколь и хитон. 
     Действовавшая в нем божественная сила чудотворила и после погребения, - ибо умирает лишь тело, но бессмертен облагодатствованный дух. И христиане Кипра собирались на всенощные бдения, озаряя свечами верхушку его горы, и жители Палестины устраивали торжественные празднества в его лавре, умножая над грешным миром принесенный великим святым небесный свет. 

     Лавру Великого Илариона разрушили и сожгли в гонения императора Юлиана Отступника. 
     Но можно проследить по библейским картам, как центры монашеского жития непрестанно возрождались, перемещаясь к западу Палестины - в Иудейскую пустыню, называемую также пустыней Святого Града. Она обнимала все лавры и монастыри от Иерихона и Сорокадневной горы на севере - до Хеврона и Аравийской пустыни на юге; от Иерусалима и Вифлеема на востоке - до Иордана и Мертвого моря на западе. В этих каменистых, безлесных и безводных отрогах Иудейских гор, изрезанных сухими оврагами, пещеры служили убежищами для отшельников. 
     Дивный промысел Бога, держащего в деснице все нити судеб Своих избранников, являет здесь сначала жизнь Харитона Исповедника. Обреченный на смерть за Христа при римском императоре Аврелиане, он претерпел оковы, бичевания и страшные пытки огнем; но пережил императора, убитого подданными, и вышел из тюрьмы. Харитон уединяется в пустыне, а смерть как будто следует за ним по пятам - он попадает в плен к разбойникам. Они оставляют его на ночь в своей пещере, связанного и опять обреченного. И вот змея отравляет смертоносным жалом вино в кувшине, из которого утром разбойники утоляют жажду. Харитон не только снова переживает своих гонителей, но и наследует награбленные ими сокровища. Часть их он раздает христианам, бежавшим в пустыню от гонений, а на другую устраивает знаменитую Фаранскую лавру. 
    

Архимандрит Леонид, начальник Русской Духовной миссии в Иерусалиме, в конце прошлого века счастливо обрел в шести милях от Святого града поселение лавры: множество естественных и высеченных по отвесным обрывам в верховье Фаранского потока пещер, почти недосягаемых, с остатками древнего водопровода и мельницы. С помощью проводников он поднялся по каменным осыпям, по ступеням в скале к природному выступу, похожему на балкон под семью окнами правильной формы, и обнаружил четыре смежные пещеры. Самая просторная - двенадцать шагов в длину и десять в ширину, высотой чуть больше человеческого роста - служила церковью. Три окна выходили на поток, ниши в восточной стене были предназначены для горнего места и жертвенника, рядом угадывалось помещение ризницы. Спуск у северной стены вел в усыпальницу с боковыми нишами и остатками костей: среди них обрели последнее упокоение и мощи преподобного Харитона. Последовательно уходил он - как святой Иларион от славы - из разраставшихся под его началом Фаранской, Иерихонской и Суккийской лавр, но завещал похоронить его в той самой пещере, где он основал первую церковь, а прежде был чудесно спасен от разбойников. 

     В Фаранскую лавру в начале V века бежал от управления армянскими монастырями двадцатидевятилетний пресвитер Евфимий, сочтя себя не достаточно зрелым для наставничества. Испрошенный у Бога после долгой бездетной жизни родителей и посвященный Господу, воспитанный епископом, он вырос в церкви, с отрочества приняв на себя роль чтеца и по мере возрастания в разуме все более возгораясь любовью к Священному Писанию и образам высоких подвижников. В лавре он получил келлию для строгих отшельников и прожил пять лет, большую часть года занимаясь плетением корзин и молитвой. Но после Богоявления уходил со сподвижником Феоктистом в пустыню Руву на берегу Мертвого моря и Святую Четыредесятницы до праздника Ваий посвящал только строгому посту и молитвенному общению с Богом. Впитав же опыт лаврской жизни, они и совсем переселились в горную пустыню. 
     Как-то пастухи селения Лазария пригнали стадо к потоку, над которым появились у своей пещеры отшельники. Пастухи испугались и обратились в бегство, но со временем жители Лазария стали посещать иноков, удивляясь нищете и подвигу их жизни, а по мере сил и служа им. 
     Быстро разошлась слава о Ефимии по Палестине, и в кротости и смирении прозорливого сердца, в простоте нрава, с любовью принимал он приходящих на духовное окормление, но возложил на Феоктиста заботы об устроении братии. Если лавра Илариона еще не имела ни единых правил жития, ни церкви, и ради литургии инокам приходилось посещать города, а о пище каждый заботился сам, то новое поселение аскетов создавалось как киновия - форма более глубокого единения, с твердым уставом и послушанием, с совместной евхаристической жизнью и заботой о пропитании. Так определялся на века наиболее распространенный образ монашеского бытия. 
     Святой Евфимий тоже глубоко страдал от своей славы и в поисках безмолвия оставался на верху горы в пещере, обращенной в церковь. Когда же и здесь жаждущие подвигов его окружили, ночью явился ему Некто и сказал как власть имеющий: «Прими этих братьев, потому что Бог послал их, и впредь не отвергай никого». Над Нижней киновией блаженного Феоктиста выросла лавра Евфимия Великого, устроенная по образцу Фаранской. 
     Ранние церковные писатели сохранили бесценные подробности и свидетельства очевидцев о жертвенности этого неотмирного бытия и его осиянной высоте. А Кириллу Скифопольскому, в детстве благословленному самим Саввой Освященным, мы можем быть благодарны за биографии святых Саввы и Евфимия. 
     Кирилл рассказывает, что некий сарацин, посланнный римлянами командовать союзными войсками в Аравии, пришел к блаженному Евфимию со всем своим отрядом и привез парализованного сына Теревона - по откровению юноше во сне. Евфимий исцелил его знамением креста. Тогда и сам исцеленный, и его отец, и множество воинов-арабов приняли христианство. 
     Через несколько лет этот юноша, оставшийся в киновии, стоял у жертвенника во время возношения Святых Даров, и ему дано было увидеть, как во время пения Трисвятого огонь снизошел с высоты, распростерся по жертвеннику и сокрыл Евфимия. 
     А другие отшельники передавали Кириллу слова самого святого, что во время Божественной евхаристии ему часто сослужили Ангелы. По его молитве изливались на пустынников щедрые дары Духа, умножался хлеб и елей в оскудевших монастырских кладовых, а ливни наполняли водоемы во время засухи. 
     Огромно было влияние Великого Евфимия не только среди палестинских монахов, которых при нем стало много тысяч, но и во всей Византийской империи. Твердостью исповедания веры он избавлял монахов от влияния еретиков; в отдельный монастырь собрал крещенных арабов; патриархи и епископы почтительно искали общения с ним; а обращенная им из монофизитства императрица Евдокия строила церкви, монастыри и странноприимные дома по всей Палестине. 
     Когда же святому Евфимию было восемьдесят два года, в его лавру - уже после десяти лет в монастыре - пришел восемнадцатилетний Савва. 
     Как могло случиться, что один из тех, которые скитались по пустыням и горам, по пещерам и ущельям земли, хотя весь мир не был их достоин, и кому по их великой жажде Господь открывал источники воды, текущей в жизнь вечную, начал свой крестный путь уже в восемь лет? 
     Не вы Меня избрали, а Я вас избрал и поставил вас, чтобы вы шли и приносили плод... - говорит Господь, и неисповедимы суды Его. Но, бывает, что раннее страдание, как бич Божий, изгоняет избранника из обыденности. Вскоре после рождения Саввы мать и отец, назначенный начальником военного отряда в Александрию, переехали из Кесарии Каппадокийской, а сына поручили родственникам вместе с имением. Два его дяди и их жены ссорились из-за имения, и от их «злонравия», о котором упоминает даже Палестинский патерик, мальчик нашел приют в близлежащем монастыре Флавианы. Его обучали чтению по псалтири: Не отвергни меня и не оставь меня, Боже, Спаситель мой! ибо отец мой и мать моя оставили меня... Но я верую, что увижу благость Господа на земле живых
     Строгое общежитие формировало отрока по своим законам, прививая смирение, послушание и ревность к трудам. Когда устыдившиеся родственники стали побуждать его принять наследственные владения, сердце его уже земле не принадлежало. И блажен, кого Ты избрал и приблизил, чтобы он жил во дворах Твоих
     Через десять лет в монастыре Савва принял постриг, уединенная душа созрела для безмолвия. Он отправился на поклонение святыням Иерусалима, а весной ушел к Евфимию Великому, о котором слышал с детства. 
     Он увидел невысокую фигуру святого в выгоревшем плаще в субботу, когда тот после недельного уединения спускался из своей пещеры на верху горы в лаврскую церковь. Его аскетическое лицо с мягкими чертами и окладистой, до пояса, седой бородой хранило отсвет божественного безмолвия, тихое сияние благодати. Савва поклонился до земли, принял благословение старца и встретился взглядом с его просветленными, излучающими любовь глазами. И заплакало сердце юноши от блаженной печали. Со слезами просил он принять его в лавру, и святой Евфимий не отверг его, но направил в киновию Феоктиста. Савва, давно желавший исхода из общего жития в уединение, с радостью подчинился иному решению своей судьбы, зная, что Господь Сам благословляет его легкой десницей святого. 
     И еще десять лет нес он послушания в киновии. Наделенный великими душевными силами, Савва был и рослым, сильным, носил воду, дрова, следил за лошаками. Но приходил первым в церковь и уходил из нее последним, превзойдя многих старших благочестием и постом. Только раз, по благословению Феоктиста сопровождая одного из братии, он посетил Александрию и встретился с родителями. Напрасно они уговаривали его остаться в военном отряде отца, - он отвечал, что уже вступил в воинство Царя и Бога и пребудет в этом служении до конца дней. 
     А вернувшись, он получил долгожданное благословение святого Евфимия - безмолвствовать в пещере на утесе, к югу от монастыря. 
     В течение пяти лет в воскресенье к вечеру он уходил из киновии с пальмовыми ветвями и до утра субботы оставался в пещере, не принимая никакой пищи. В субботу возвращался, неся пятьдесят готовых корзин, молился на всенощной и литургии и вкушал пищу за трапезой. 
     Святой Евфимий, уходя на Великий пост в пустыню Руву, стал брать с собой Савву, провидя, что со временем он станет архимандритом всех палестинских монахов, и разделяя с ним сокровенный духовный опыт. 
     Кирилл Скифопольский приводит рассказ самого Саввы о том, как в первый раз он, тогда молодой, и еще один инок отправились с Великим Евфимием во внутреннюю пустыню. Как долго шли по безводным местам, едва утоляя голод кореньями. Как непривыкший к пустынной жизни Савва, измученный жаждой, уже не мог двигаться дальше. Старец обернулся, увидел, что тот совсем изнемог... отошел на вержение камня, пал на лице свое и стал молиться. После молитвы поднялся, взял небольшую мотыгу, которой они добывали коренья, и слегка копнул пересохшую, растрескавшуюся от зноя землю. Появилась вода, Савва пил ее и славил Бога, дивного во святых своих... 
     Еще несколько лет потом были даны ему, чтобы познакомиться с устроением других славных монастырей окрест Святого Града - Герасима Иорданского, Сорокадневной горы, Иоанна Хозевита, Иоанна Крестителя, - прежде чем привел его Ангел в ущелье Кедрона. 
     Но в те весенние, светоносные дни от Богоявления до праздника Ваий, когда он подвизался с Великим Евфимием в пустыне, на тридцатилетнего подвижника снизошла божественная сила - он был освящен свыше задолго до того, как вокруг его одинокой пещеры над Юдолью Плача возвеселится пустыня и сухая земля, и возрадуется страна необитаемая и расцветет, как нарцисс, а его самого станут называть Освященным. 


 <..............................................>

_____________________________________________________________________________________

п