ЛЕЧЕБНИЦА ДУШИ
Знаменитая синайская библиотека по
количеству и ценности манускриптов уступает в мире только Ватиканской.
В прежние века в монастырских лабиринтах можно
было встретить указатель со стрелкой: «Лечебница души», и табличка с этими
двумя словами висела на двери библиотеки.
Жаль, что в юности не попался на моем пути
такой указатель к хранилищу всеисцеляющей мудрости, я пробиралась в книжных
лабиринтах вслепую и вышла к святым отцам только в тридцать пять лет: лучше
поздно, чем никогда, но все-таки еще лучше - раньше. Потом я собирала эти
книги по страничке - в России их относили к запретной литературе, приходилось
тайно делать ксерокопии, и на месячный литературный заработок, если не
тратить деньги ни на еду, ни на что другое, можно было приобрести два святоотеческих
тома. Лет через пять у меня собралась библиотечка, где было все насущное
и любимое - Симеон Новый Богослов, Исаак Сирии, Макарий Египетский, Добротолюбие,
основные труды по догматике... Но что эти домашние десятки книг перед тем,
к чему в праве иметь доступ любой человек, чтобы жива была душа его...
Сопровождает меня, за временным отсутствием
библиотекаря, Анастасис - Тасис, как называют его монахи, интеллигентный
молодой фотограф, приглашенный из Афин, чтобы делать микрофильмы с древних
рукописей и ценных книг - работа на много лет. Он с удовольствием показывает
сначала фотолабораторию и современную аппаратуру, с помощью которой уже
сделаны первые сотни микрофильмов.
Потом отпирает еще одну дверь, металлическую,
тяжелую, как дверь сейфа, и мы входим в просторное помещение высотой в
два этажа, построенное для библиотеки в верхней части нового монастырского
корпуса. Очень светло, стеллажи установлены в простенках между большими
окнами - по четыре секции в длину, по шесть рядов вверх. Сквозные лесенки
ведут на мощные антресоли, поднятые на каменных колоннах, там секции повторяются
еще на шесть рядов вверх, до потолка; такие же стеллажи стоят посреди зала,
во всю его протяженность.
Какой разительный контраст представляет эта
радостная даже на первый взгляд картина с нарисованной нашими паломниками
прошлого века - епископом Порфирием Успенским и архимандритом Антонином
Капустиным, потрудившимися для систематизации и составления упомянутого
каталога!
Или вот страничка из «Путешествия на Синай
в 1881 году» русского академика Н. Кондакова, знатока византийского искусства
и иконографии. Отдав дань восхищения богатейшему складу древних пергаментных
кодексов, к которому уже с XVI века устремляются палеографы, исследователи
и библиоманы со всей Европы, он упоминает, что из этого склада обогатилась
венецианская библиотека Марциана; а наша публичная библиотека украсилась
дивной и величайшей драгоценностью - древнейшим Синайским кодексом Евангелий,
вывезенным из монастыря профессором Тишендорфом. И далее Кондаков пишет:
«Великолепные и рядом же сгнившие или истлевшие манускрипты кучами разложены
по ящикам и мирно покоятся там до тех пор, пока не приедет любитель. Толстый,
добродушный отец эконом принесет тогда связку ключей в полпуда весом, отомкнет
заветные ларцы и начнет носить вам, трудясь истинно в поте лица своего,
груду за грудой. Рукописи, положим и понумерованы, да номеров нельзя никак
добиться: все сложено по формату в ларцы, а шкапов сделать не на что. Рукописи
находятся притом в трех местах, перемешаны с инкунабулами; иные сохраняются
только потому, что их никогда не трогают, а тронь, так рассыпется мелким
мусором, - так она истлела. Как во времена Тишендорфа, двадцать лет назад,
так и теперь есть и корзины с листками, только их не употребляют уже на
приманку для удочек и не дают туристам. Синайский кодекс ведь был открыт
на дне такой корзины. Как начнешь рыться в такой корзине, так просто делается
дурно от затхлости, и отец эконом упрашивает оставить хлам: ему самому
неприятен этот дух, и он старается держаться ближе к окну; десятки насекомых
и паучков торопливо разбегаются, потревоженные в своих жилищах. И, конечно,
мало приятно видеть древние, едва держащиеся папирусы завернутыми в тряпку,
или смотреть на выставку наиболее любопытных листков унциального письма,
наколоченных гвоздиками на доски, но ведь причиною этого варварства та
же бедность».
Наши паломники желали лучших времен для Синая.
И вот эти времена настали. Монастырь достаточно богат, чтобы содержать
свои несметные рукописные и печатные сокровища в порядке и достаточно знает
им цену, чтобы не позволять приезжим библиофилам обследовать стеллажи и
извлекать из них бесценные находки. История с Синайским кодексом послужила
уроком на века, и горькие воспоминания о ней изливаются даже в строки путеводителей:
«Сейчас наиболее значительным манускриптом библиотеки является Сирийский
кодекс V века... В прошлом библиотека имела также Синайский кодекс IV века,
который был заимствован в 1865 году немецким ученым Тишендорфом в интересах
русского царя для исследовательских целей. Кодекс, посланный в Санкт-Петербург,
никогда уже не был возвращен. В 1933 году советская власть продала его
Британскому музею за огромную сумму в 100 000 фунтов».
Справедливости ради следует сказать, что в
путеводителе утрата монастырем кодекса передана превратно.
Полтора века назад, в 1844 году, в первое
посещение монастыря, известный библейский филолог и палеограф, лейпцигский
профессор Тишендорф, знакомясь с библиотекой, нечаянно обнаружил корзину
с отрывочными листами и клочками старых рукописей, предназначенных для
растопки печки. В одном из пергаментных листов он к своему изумлению обнаружил
древнейший список библейского текста. Таких листов он извлек из корзины
129 и 43 из них выпросил у монахов, посоветовав им хранить остальные. Через
девять лет он снова отправился на Синай, драгоценной рукописи уже не нашел,
но не утратил надежды. Еще через три года, встретившись в Германии с приехавшим
на минеральные воды министром народного просвещения России Авраамом Сергеевичем
Норовым, известным паломником на Святую землю и человеком, близким к царскому
двору, Тишендорф увлек его своими планами. Для нового путешествия на Синай
нужны были разрешения турецких и египетских властей, синайского архиепископа
и немалые средства. Вернувшись в Петербург, Норов доложил о намерениях
ученого императору Александру, - так была решена и субсидирована из личных
средств царской фамилии третья экспедиция Тишендорфа для изучения христианских
древностей на Востоке: она состоялась в 1859 году.
В подарок монахам Тишендорф привез несколько
экземпляров своего издания текстов Ветхого и Нового Заветов и продолжил
занятия в библиотеке. Перед самым его отъездом, эконом упомянул, что у
него есть список текста 70 толковников и, развернув красное сукно, показал
346 листов большого формата. Среди них Тишендорф сразу же с великой радостью
узнал листы, пятнадцать лет назад извлеченные им из корзины. Только он
один вполне понимал цену вновь обретенному сокровищу: это был почти полный
текст Ветхого Завета, весь Новый Завет, послание Варнавы и Пастырь Ерма.
Не смея вначале и мечтать о приобретении манускрипта,
ученый добился разрешения переписать ее. Рукопись на почтовом дромадере
привезли в Каир. Два месяца Тишендорф неотрывно наблюдал за перепиской,
которую осуществляли немцы - медик и аптекарь, разбирал стертые временем
слова и исправлял бесчисленные искажения текста, сделанные переписчиками
прошлого тысячелетия. Одновременно велись переговоры о приобретении кодекса.
Слухи об открытии уже привлекли в монастырь английского исследователя,
предлагавшего большие деньги. Но игумен принял решение поднести рукопись
в дар императору Александру. Переговоры продолжались еще десять лет, и
только в 1869 году монахами монастыря был подписан акт подношения,
точно оговаривающий условия и суммы возмещения. Акт гласил, что монастырь
приносит императору России «в дар» рукопись Ветхого и Нового Заветов, а
взамен получает 7000 рублей для своей библиотеки и 2000 рублей в пользу
монастырского подворья на Фаворе, - для того времени это было немало.
Еще до приобретения рукописи, в 1862 году,
она была великолепно издана в России в четырех факсимильных томах с предисловием
и комментариями Тишендорфа. Из трехсот роскошных экземпляров сто предназначались
автору, двести были разосланы в дар публичным библиотекам, в том числе
и в синайскую.
Конечно, это не может служить утешением синаитов
в их утрате, как неутешительно и то, что советская непримиримая к духовности
власть распродала и растратила все остальное, что за долгие века накопила
Россия. Дивная и величайшая драгоценность украшает ныне коллекцию
Британского музея, - и однажды мне довелось увидеть там разворот страниц
древнейшего кодекса под стеклянной витриной.
Из синайского монастыря вывезен и приобретенный
для библиотеки под Женевой исключительно ценный и прекрасно сохранившийся
папирусный кодекс, написанный красивыми заглавными буквами около 200 года
и содержащий двадцать одну главу Евангелия от Иоанна.
Несмотря на огромные потери, монастырская;
библиотека не оскудела великими сокровищами, накопившимися с первых веков
гонений, когда многие христиане находили здесь последнее убежище. Теперь
в библиотеку пускают редко и лишь для того, чтобы окинуть ее единым взором.
Ученые мужи, приезжающие из Греции и других стран, получают нужный им фолиант
в отдельном зале и работают в присутствии библиотекаря, а через несколько
лет им будут выдавать на просмотр микрофильмы.
Прежде чем подняться наверх, Тасис подвел
меня к нескольким столам под стеклянными прямоугольными колпаками и откинул
плотную солнцезащитную завесу с первого из них. Под стеклом хранятся некоторые
исторические документы и послания, скрепленные печатью патриархов, императоров
и турецких султанов.
Большой лист с потрепанными краями и оборванным
углом оказался копией знаменитого ахтинаме, дарованного самим Магометом
отцам монастыря в 624 году, - по некоторым свидетельствам, к тому времени
в горах Синая обитало около семи тысяч пустынников. Это завещание основателя
ислама и его пророка - удивительное свидетельство его веротерпимости, обещает
монастырям, инокам и христианам не только неприкосновенность и защиту во
всех пределах Синайской пустыни, но и особые преимущества, вроде освобождения
от податей даже в военное время, неприкосновенности владений и помощи в
обновлении храмов. Подлинник ахтинаме с рисунком маленькой мечети на полях,
исписанный сплошной арабской вязью, утвержденный подписями двадцати одного
свидетеля и - вместо печати - отпечатком всей приложенной в нижнем углу
правой руки Магомета, хранится в сокровищнице султана в Константинополе.
А эта копия - с той же вязью, рисунком и приложением
руки - спасала монастырь от полчищ магометан даже до начала XVI века, когда
турецкий султан Селим завоевал Египет. По-своему пересказывает Магомет
в двадцатой главе Корана явление Бога Моисею в Неопалимой Купине и начало
исхода, но мусульмане почитают ветхозаветного пророка, и даже в одном из
опустевших монастырей недалеко от Иерусалима, ныне занятом мечетью,
под разноцветными коврами стоит гигантская гробница, посвященная мусульманами
памяти Моисея. В прежние века на небольшой макушке горы Синая рядом с церковью
Преображения находилась мечеть, теперь разрушенная; мечеть была построена
даже внутри самой монастырской ограды, она до сих пор сохранилась и занята
под склад.
Рядом с ахтинаме - грамота, украшенная приложением
другой руки покорителя народов - Наполеона Бонапарта, вторгшегося в Каир
в конце XVIII века - разумеется, не ее отпечатком, а собственноручной подписью
императора. В девяти параграфах приказа на французском языке, с ошибками
в правописании и символом Республики, Наполеон объявляет себя покровителем
монастыря, обещает синаитам свободу от податей, пошлин и всякой посторонней
духовной власти «из уважения к Моисею» и для того, чтобы синаиты «передавали
будущим векам память о завоеваниях» Наполеона! По этому поводу епископ
Порфирий много иронизировал: Наполеон мечтал увековечить свое имя даже
в пустыне, забывая, что монахи предпочитают военной славе - славу Божию,
а именам кровавых завоевателей - имена мучеников и святых.
Как образец одного из пергаментных манускриптов
Нового Завета развернута под стеклом драгоценная рукопись, от начала до
конца написанная золотым литургическим унциалом - разделенными, высокими
и особенно красивыми буквами - с фигурными заглавными буквами и миниатюрами.
Сохраняется предание, что это дар монастырю императора Феодосия Хризографа
VIII века, хотя палеографы склонны относить его к более поздним векам.
Какое благоговение вызывают эти изящные золотые буквы, инициалы в виде
условных растительных побегов и птиц, держащих веточки в клювах, эти писанные
по золоту миниатюры с фигурой Христа в пурпурном хитоне и голубом гиматии,
Богоматери и евангелистов... Такими буквами и нужно писать бессмертные
слова, такими красками напоминать образ бессмертного Слова, чтобы они отражали
сияние Славы Отчей.
Есть ли слова нашего времени, способные выдержать
испытание красотой и золотой весомостью унциального письма? Обесценившиеся
слова на серой газетной бумаге, пачкающей руки, в развалах на тротуарах
- вот удел многословящей пустоты.
И разве возможен перевод богослужения на наш
язык - падший, обесцвеченный, безблагодатный и омертвевший?
И другую «золотом писанную, расцвеченную,
блестящую книгу, которую прогремел совершенный глашатай Бога, величайший
книжник между пастыре-начальниками» и которую «изготовил инок Иосиф...
во искупление, во очищение грехов» увидела я на соседнем столе - «Слова»
святого Григория Богослова.
Пергаментный манускрипт XI-XII века раскрыт
под стеклом на роскошной выходной миниатюре и первой омилии «На святую
Пасху». Святитель Григорий в игуменском кресле пишет свои омилии внутри
трехарочного портика византийского храма с синими куполами, башенками и
пристройками. Внизу, перед входами в портик бьют фонтаны - источники воды
живой, а за низкими царскими вратами зеленеют деревца и пестреют цветы
- там рай затворенный. Этим райским красным, синим, золотым узором украшен
нимб Богослова, и портик под расцвеченной аркой залит сияющим светом. Из
сегмента неба, приоткрытого под аркой, святого благословляет Господь. Купола
увенчаны процветшими крестами, и капители колонн прорастают цветочными
лепестками, и все так празднично ярко, пестро, исполнено богатством деталей
и блеском красок... Это восточная декоративность, но проросшая из византийской
духовности; это живописная пасхальная радость, порожденная высоким напряжением
мысли Богослова;
это украшенный лилиями портик, вводящий читателя в светозарную глубину
мысли...
На другой странице, над златосплетенным греческим
текстом начальной омилии «На Святую Пасху» раскинут широкий и пестрый,
как райский голубеющий луг или восточный ковер, полог с овальной миниатюрой
Воскресения Христа, стоящего на сокрушенных вратах ада и изводящего из
него Адама, Еву и Авеля. Святитель Григорий говорит о светозарном и великом
дне, когда Христос воскрес, чтобы и наши души воскресли в Нем из мертвых,
а миниатюрист одаривает нас своей мерой этой пасхальной радости, и чудесные
маленькие деревца, как символы древа жизни, цветут на полях богословия.
И «Книгу Иова» с древним письмом и двадцатью
четырьмя миниатюрами на фоне античного ландшафта, залитого пурпурным заревом,
я увидела, и самую маленькую Псалтирь высотой менее сантиметра, тоже древнюю,
написанную, может быть, святой Епистимией, и многое еще. И было мне позволено
раскрыть и подержать на ладонях старинное Евангелие в тяжелой серебряной
кольчуге.
Потом поднялись по сквозной лесенке, похожей
на трап, на второй ярус, к самым вместительным по высоте секциям, занятым
древними греческими папирусами и пергаментами, одетыми в тисненую кожу.
Всего в каталог занесены три тысячи манускриптов; тысяча сто найдены, приобретены
и подарены библиотеке после составления каталога. Есть еще более пяти тысяч
печатных изданий, и многие из них сохранились от первых десятилетий книгопечатания.
Мы проходили вдоль сирийских, арабских, коптских, эфиопских, грузинских,
армянских разделов, иногда доброжелательный гид извлекал по моей просьбе
и раскрывал какую-нибудь персидскую или сирийскую книгу с арабесками на
полях, со сказочными миниатюрами на темы Священного Писания.
С высоким напряжением ждала я этих мимолетностей:
каждая могла стать нечаянным озарением. Вдруг миниатюра являет Неопалимую
Купину как пламя, исходящее из сосуда, напоминающего Святой Потир, и вспыхивают
в памяти имена святых, видевших Божественный огонь в Чаше и причащающихся
от Огня. Или, - один из древнейших символов: в овальном инициале богослужебного
текста два павлина с длинными расцвеченными хвостами и коронами на изящных
головках погружают клювы в Чашу - откровенно и возвышенно напоминая души,
пьющие из нее бессмертие.
Мое обозрение синайской библиотеки, - к сожалению,
поневоле поверхностное, - длилось только три с половиной часа, но они были
не менее наполнены, чем часы созерцания икон.
В самом конце посещения лечебницы души набрели
мы и на большой славянский раздел. На титульном листе Четвероевангелия
XI века я прочла: «Прииде раб Божий многогрешный поп Петр от Подунавию
от града Никополь в монастырь Синайский в лето 1568 при епископе Евгении».
Рядом стояли Евангелия в кожаных переплетах с тиснением, с золотыми обрезами,
Псалтири, молитвословы, принесенные в дар русскими паломниками, молившимися
здесь о родной земле.
Господи, разве теперь Ты не слышишь страдание
народа Своего и не знаешь скорби его и не придешь избавить
его и вывести его из нового рабства?
<..............................................>
______________________________________________________________________________________
|