КАФИЗМА ДВЕНАДЦАТИ АПОСТОЛОВ
Дважды, в двенадцать и шесть часов,
молодой египтянин Иосиф приносит из трапезной еду в домик рядом с нашей
гостиницей - блюдо из овощей, фасоли или вермишели, сыр, помидоры, серые
круглые хлебцы или лепешки, испеченные в своей пекарне. Блюдо стоит на
столе, занимающем почти всю комнату, а обитательницы гостиницы приходят
вместе или порознь в удобное для них время; в кухоньке можно подогреть
еду и вскипятить чайник.
Иосиф принадлежит к древней коптской церкви,
в начале веков господствовавшей в Египте, но теперь весьма малочисленной.
Непримиримая борьба Византии с этой церковью привела к тому, что во время
нашествий магометан происходило массовое обращение коптов в мусульманство.
Иосиф с юности работал в коптских монастырях, но однажды увидел по телевизору
передачу о Синае, приехал посмотреть, и вот уже пять лет не хочет возвращаться,
хотя не может и присутствовать на литургии. Невинная жертва разделения
церквей, он иногда рисует мне процветшие коптские кресты с разветвленными
перекладинами или поет что-нибудь из коптского богослужения, от души стараясь
приобщить меня к его красоте. Он и по-английски едва говорит, больше выражая
себя широкой улыбкой и жестами, но спрашивает, как будет по-русски «ложка»,
«вилка», «тарелка», «пожалуйста» и другие слова из его обихода, повторяет
их вслух и записывает транскрипцию арабскими буквами в школьную тетрадь,
- что-бы приятно удивить будущих русских паломников и тем внести посильный
вклад в преодоление многовекового разрыва.
Дверь этого дома всегда распахнута на площадь
перед монастырем, и по вечерам сюда часто заглядывает кто-нибудь из братии,
чтобы повидаться с родственниками. Приедет к монаху сестра из Греции и
сидит весь день, плетет четки; на столе чашечка кофе и мотки черной шерсти,
черные или цветные бусинки, нанизываемые после каждого десятого узелка.
Освободившись от трудов, выйдет брат, сядет напротив и примется за начатую
вчера нить. Заглянут еще двое из братии и тоже возьмутся за четки. Так
и сидят весь вечер, перебрасываясь словами и не прекращая работы. А к отъезду
сестры монах принесет Владыке охапку четок, плоды вечернего отдыха.
Но в течение нескольких дней в домике для
гостей многолюдно и шумно: к монаху Даниилу приехали родители и сестра.
Отец коренастый, седой, лет семидесяти, громко здоровается со мной по-русски
и рассказывает, что его семья переехала в Грецию из Абхазии, когда он был
ребенком. А мать тоже громко обращается ко мне, но по-гречески, и весь
день месит тесто, печет пироги с сыром или травами. Оба очень довольны
тем, что у них трое сыновей, и все монахи.
Однажды по пути из поселка Владыка вместе
еще с одним монахом и со мной заезжает в кафизму Двенадцати апостолов,
и мы застаем там всю семью. Большой дом в саду, обставленный с достатком,
с занавесями на окнах и пологом над широкой кроватью, похож на крестьянский
дом в Гаграх; и в церкви у отца Даниила все прочно, покрашено, убрано,
хотя и пустовато. Слово «кафизма» - означает как чтение из Псалтири, во
время которого в церкви можно сидеть, так и место отдыха, - возможно, некую
промежуточную форму между отшельнической жизнью и жизнью уединенного благочестивого
труженика.
На террасе стоит телескоп, обращенный к незримым
сейчас звездным мирам, - движение их любят наблюдать здесь монахи.
Нечаянным гостям выносят по крохотной, как
наперсток, рюмке араки и пироги с картошкой. На десять минут за столом
представлены все уровни церковной жизни: от современной молодежи - в лице
сестры отца Даниила, милой девушки с крестиком на шее, но явно без аскетических
склонностей и в такой короткой юбке, что когда она садится, мать поспешно
прикрывает ее колени кухонным полотенцем, - от прочной крестьянской семьи
родителей и «прослойки» православной интеллигенции в моем лице - до монашества
и высшей церковной иерархии. Владыка благословляет нашу общую трапезу.
- В Абхазии теперь война? - говорит старик,
явно сострадая прежней родине. - Почему мы тут сидим, у нас - мир, а там
везде война?
Может быть, потому, что в ту или иную меру
- в меру приближения к Богу - мы изнутри свободны, а «там» считают, что
свою свободу можно только отнять у другого?
Все провожают нас до ворот и долго машут руками.
А мы пересекаем устье долины Леджа, чтобы заглянуть еще в одну кафизму,
очень похожую на прежнюю:
белый дом с одним монахом и церковью Рождества Богородицы. Только вокруг
дома зеленеет молодой виноградник, и небольшой загон оглашается блеянием
рыжих коз; бедуины приходят их доить, а молоко приносят по утрам к братской
трапезе.
<..............................................>
_____________________________________________________________________________________
|