РАИФА
Древняя Раифа - теперь городок Эль-Тор
- лежит в ста милях от монастыря Святой Екатерины под пальмами на песчаном
берегу, усыпанном цветными ракушками, между величественной отдаленной панорамой
Синайских гор и Суэцким заливом.
В отрогах гор заброшены пещеры отшельников,
погибших здесь в ранние века. Раифский монастырь Иоанна Предтечи, выстроенный
при императоре Юстиниане, с базиликой, множеством келлий, окруженных крепостной
стеной и башнями, до основания сокрушен в XI веке нашествием мусульман,
разрушивших и святыни Иерусалима, и засыпан желтыми песками. Арабское предание
гласит, что монахи скрылись в горе Накус, и потому теперь из глубин ее
слышны голоса, колокола и гулы, привлекавшие сюда наших паломников; а ученые
путешественники объясняют таинственные звуки пустотами внутри горы и движением
песков.
Другое предание связывает эти места с библейским
Элимом:
И повел Моисей Израильтян от Чермного моря...
И пришли в Елим; там было двенадцать источников
воды и семьдесят финиковых дерев; и расположились там станом при водах.
В конце XV века митрополит Ефесский Даниил
по пути из Египта на Синай добрался до Раифы и записал, что из источников
шесть поглощены песком, зато финиковых деревьев стало больше тысячи. А
иеромонах Ипполит Вишенский в начале XVIII века рассказывает, что когда
финики поспевают, приходят из монастыря по пятьдесят человек и больше и
собирают, сколько хотят, делают из фиников уксус, хорошие квасы и водку;
и арабы собирают и всего собрать не могут.
В 1728 году наш неутомимый паломник Василий
Барский, за двадцать четыре года посетивший пешком все святые места в Европе,
Азии и Африке, выйдя из Раифы, за день дошел от подножия гор через каменистые
хребты и ущелья до Синайского монастыря.
Более века спустя, в 1850 году, епископ Порфирий
насчитал в Раифе всего двенадцать домов, слепленных из морских окаменелостей
вокруг кусков белого коралла, не приметил ни торговых лавок, ни какого-либо
движения людского, ни лодок возле узкой набережной. Зато он неустанно восхищался
дальними видами Синайских гор, Красного моря и финиковыми рощами, садами,
снабжающими монастырь фруктами и овощами, а в теплой серной воде одного
из оставшихся шести Моисеевых источников с удовольствием совершил омовение.
Многие паломники предпочитали двенадцатидневному
путешествию на кораблях пустыни морской путь на парусных египетских судах
из Суэца в Эль-Тор, а отсюда уже добирались к Хориву. Прибывший через десятилетие
после епископа Порфирия из Суэца всего за семнадцать часов на снаряженном
по повелению вице-короля Египта военном пароходе Авраам Норов насчитал
здесь лишь на два дома больше, посетил бедную арабскую православную церковь,
окормлявшую пятнадцать семей, приобрел замечательные раковины и голову
рыбы-пилы.
Эта поездка была мне обещана: Владыка предполагал
посетить еще раз Фаран и оттуда Раифу до своего отъезда в Грецию.
Время мое на Синае приблизилось к концу -
оставался последний день и утро следующего, и я уже стала терять надежду,
когда Иосиф передал, что можно собираться в Раифу. Елена вдруг тоже выразила
желание посмотреть Фаран, и Владыка охотно согласился, как обычно соглашался
на все, о чем просили, если это было в его власти, - такое применение своей
власти находят только духовно высокие люди. Кольцо из ноздри Елена уже
извлекла, хотя в ушах они остались; вместо майки и пестрых бус на ней темная
кофточка с рукавами, приглушающая яркость цыганской юбки. И с лица как
будто смыто все наносное - тушь, краски, улыбка, - оно усталое и, видно,
что не такое уж молодое.
По пути я пользуюсь последней возможностью
задать несколько вопросов, и Владыка немного рассказывает о себе.
Он был одним из старших сыновей в многодетной
семье, с детства любил богослужение. В двадцать четыре года окончил богословский
факультет Афинского университета. Мечтал, как Альберт Швейцер, отправиться
в миссию в Африку, только врачом душ - монахом и священником. Хотел получить
опыт послушания в любом греческом монастыре, может быть, на Афоне, но прочел
о монастыре Святой Екатерины, увидел его твердыню на фоне Хорива, и написал
письмо архиепископу Синайскому Порфирию Третьему о намерении провести здесь
три-четыре года. Архиепископ ответил, что готов его принять. Так в двадцать
шесть лет он прибыл на Синай и получил келлию в монастыре.
Одним из великих чудес всегда казалось мне
человеческое общение - как открытие другой галактики, где все подобно и
все ново, и тайна этой новизны и есть тайна личности. До конца ее знает
только Бог, наедине замысливший сердца и судьбы наши. Человек чаще всего
едва угадывает издали облик других, а служитель Божий еще менее постижим,
потому что главное в нем - эта неизреченная тайна общения с Богом.
Владыка из-за стекол очков смотрит на шоссе,
негромко, но, по моей просьбе, раздельно произносит английские слова. Его
послушание церковника - кандиловозжигателя - длилось год. По два-три часа
в день он помогал дипломированному врачу, иеромонаху Григорию, или замещал
его. Уже тогда в монастыре был бесплатный госпиталь для бедуинов и паломников,
единственный в окрестностях...
Несколько раз я собиралась посетить этот госпиталь,
но Тасис предупредил, что доктор не любит, когда его отвлекают, и лучше
зайти после приема. Но сколько я ни пыталась переждать прием, он не кончался:
на втором этаже нового корпуса вдоль галереи до середины дня сидела очередь
из бедуинов и бедуинок с детьми, а после вечерни в госпитале никого не
было. Я посетовала на это; вечером ожидала в приемной, а в кабинете архиепископа
разувался житель пустыни, поставив ногу на кресло - показывал незажившую
рану. «Мы отправляемся в госпиталь, - сказал мне Владыка, - хотите увидеть
его хотя бы без врача?» Я увидела зубной кабинет и две высоких комнаты,
до потолка заставленные вдоль стен ящиками с медикаментами; лекарства в
коробочках, баночках, тюбиках заполняли и несколько шкафов. Все это раздавалось
бесплатно и, кажется, всегда - с тех пор, как бедуины перестали нападать
на монастырь и получили сюда доступ; только теперь для госпиталя построено
за стенами монастыря отдельное здание. Владыка подобрал бинты, средства
для промывания ран, антибиотики и долго по-арабски объяснял бедуину, как
ими пользоваться.
Итак, в двадцать семь лет он принял постриг
с именем Дамианос и еще через месяц - рукоположение во диаконы. Желание
уехать в миссию оставалось, но епископ просил подождать: богословски образованный
и сведущий в медицине монах был очень нужен, и он послушался. Порфирий
умер, на его место был избран Григорий Второй, но и тот благословил Дамианоса
ждать. В тридцать лет его рукоположили в священники; был он секретарем
подворья в Каире, преподавал богословие в гимназии и лицее семи сотням
детей - преимущественно греков, но и арабов. И только еще через пять лет
получил разрешение уехать в миссию.
Тем временем мы прибыли в Фаран: шестьдесят
километров промелькнули за полчаса - внешне спокойный Владыка живет на
высоком напряжении и ездит на больших скоростях. Однажды мы проезжали холм,
где стоял Моисей во время битвы с амаликитянами. Владыка отпустил руль
на свободу, чтобы показать, как Моисей воздевал руки, как опускал их от
усталости, и тогда амаликитяне побеждали, и он воздевал руки снова: я непроизвольно
взглянула на шкалу - пока руки Моисея были воздеты, машина ехала со скоростью
сто двадцать километров в час.
Оставив Владыку с игуменией на террасе, а
Елену поручив милосердию Себастии, я побродила под сквозной тенью пальм
- в прощальной печали. Я знаю, что не решусь на последнее отречение, останусь
между,
сердцем принадлежа монастырю, а всеми привычками, образом жизни - одиночеству
и свободе. Неужели мне дано только созерцать чужое бытие в Боге,
но не быть? Или это трагедия творчества - как подмены, созидания
неких форм вне себя, вместо того, чтобы созидать себя? Но разве нельзя
писать, как иконописец - образ; строить, как архитектор - храм; петь, как
поют псалмы, чтобы все внешнее переплавилось в молитву покаяния, прошения,
благодарения? Плод, съеденный без благословения - это яблоко грехопадения;
но яблоки, освященные в день Преображения - прообразы райских плодов, и
хлеб, принесенный на проскомидию - священная жертва...
Опять быстро пересекаем прекрасную гаснущую
пустыню с силуэтами гор по горизонту, лиловыми тенями, кустиками колючек
и редкими деревцами. Владыка спешит, - на вечер он назначил совет в монастыре,
- но рассказ продолжает по-прежнему неторопливо.
Он провел год в Кении и Танзании, вернулся,
был членом совета и секретарем монастыря. В 1973 году умер архиепископ
Григорий. Назначили день выборов нового епископа, - должны были собраться
монахи из подворий Греции, Ливана, Кипра. Трижды переносили срок, потому
что началась война между Египтом и Израилем, и отцы не могли приехать.
Наконец собрались, обсудили правила выборов, предложили трех кандидатов
и выбрали из них двоих. Потом все пришли в церковь, отслужили всенощную.
Отцы получили по две бумажки с именами кандидатов - одну из них каждый
опустил в ящичек, поставленный в раку святой Екатерины. Ящик открыли все
вместе, сосчитали голоса - единогласно был избран Дамианос.
В день памяти преподобного Саввы Освященного
он принял великую схиму в этом монастыре между Вифлеемом и Мертвым морем.
Еще через две недели Венедикт, патриарх Иерусалимский, его рукоположил:
по освященной веками традиции он стал игуменом монастыря Святой Екатерины
и архиепископом Синая, Фарана и Раифы.
Машина въезжает вверх по дуге эстакады. Владыка
предлагает выйти, и мы подходим к ограждению, нависшему над нижними витками
дороги.
Впереди расплавленное солнце погружается в
синие с холодным стальным отливом волны Красного моря, разливая широкую
огненную полосу и брызги пламени.
Над противоположным берегом залива распластана
меркнущая полоса заката, и на ее фоне цепь нефтяных вышек полыхает высокими
желтыми факелами - это горит нефть. Вдалеке колышутся под ветром кроны
пальмовой рощи, склоняясь все сразу в одну сторону и распрямляясь, горят
фонари и окна Эль-Тора.
Есть что-то тревожное, пугающее в слиянии
небесного и земного пожаров, позднего дневного и электрического света,
и это похоже на апокалиптическое видение сгорающего мира, но никак не на
тихую Раифу, которую я ожидала увидеть и которой давно уже больше нет.
Едем между витринами магазинов, мимо рядов
базара, где арабы торгуют, курят, пьют кофе, и на всем этом лежат отсветы
пожара.
Смеркается, и к моему огорчению, мы не успеваем
посетить финиковую рощу, только проезжаем вдоль длинной ограды, и я вижу
двухэтажный дом за ней и над ней купы пальм - владения монастыря. Большую
часть из них отняли египетские власти, но много и осталось.
В двух километрах от рощи - монастырское подворье
с церковью святого Георгия Раифского. У входа за ограду будка и часовой
с автоматом: чем дальше от монастыря, тем более враждебно окружение, а
при нищете бедуинов оставить без охраны церковь и дом означало бы сразу
все потерять - даже стены растащили бы по камню.
Часовой-араб сдвигает автомат за спину и целует
руку Владыке.
Навстречу выходит иеромонах Арсений лет тридцати,
настоятель церкви, и двое его молодых помощников, православных арабов.
Владыка остается с отцом Арсением в его доме, а меня и Елену ведут в церковь.
Высокая, каменная, покрашенная в белый цвет,
с тремя арками, расчленяющими фасад, и полукруглым фронтоном над ним, она
выстроена сто десять лет назад вне традиционных стилей, но по сравнению
с закопченными строениями, в которых ютилась церковь раньше, кажется прочным
форпостом православия.
Изнутри она красивее, чем снаружи, ухожена,
украшена, подсвечена из-за цветных стекол окон, сияет мраморной белизной
пола, начищенной медью и позолотой царских врат с резьбой в виде виноградных
листьев.В самом типе и образах трехъярусного иконостаса на темно-красном
фоне алтарной преграды я узнаю стиль русских икон конца прошлого века и
различаю церковно-славянские надписи: весь иконостас подарен Россией. И
мне так же радостно встретить здесь эти богатые русские дары, как слышать
наши колокола на юге Синайской пустыни.
Арабы проводят по двум этажам гостиницы с
домашней часовенкой, салонами, зеркалами, коврами и убранными комнатами
со множеством кроватей, сейчас пустующих, с душевыми и ваннами, - здесь
можно разместить человек пятьдесят. Тишина, ни звука не доносится с египетской
земли, только за окнами еще дымится зарево заката.
Оно сменяется призрачным светом звезд, когда
мы мчим через пустыню обратно по почти незримому шоссе. Елена спит на заднем
сидении.
А Владыка рассказывает о борьбе монастыря
за независимость от Александрии и Иерусалима - историю многовековую, драматическую,
с коварством восточных патриархов и анафемами на синаитов, - но увенчавшуюся
автономией Синайской архиепископии.
<..............................................>
______________________________________________________________________________________
|