ОЧЕРТАНИЯ МОНАСТЫРЕЙ В ПЕЙЗАЖЕ
Я, Иоанн... был на острове,
называемом Патмос.
Апокалипсис 1, 9
В три часа ночи паром подошел к острову
Патмос. В глубокой тьме сокрыты город и где-то далеко в горах - древняя
крепость монастыря, куда мне предстоит добраться. Сияющая огнями громада
«Далианы» отваливает. Пассажиры, сошедшие вместе со мной в бухте Скала,
исчезают с причала, призрачно подсвеченного фонарями. Только на стоянке
машин еще движутся тени: два грека в подрясниках садятся в джип. Не едут
ли они в монастырь? - спрашиваю я. Один из них отрицательно качает головой,
давая понять, что и в монастырь не едет, и по-английски не понимает. Джип
трогается, но через несколько метров останавливается рядом с последним
уходящим пассажиром. Тот подзывает меня и переводит с греческого на английский:
- Они говорят, что монастырь открывают для
туристов только в десять утра.
- Жаль... Я так надеялась успеть к воскресной
литургии...
Мои почти незримые собеседники совещаются
и предлагают по пути меня подвезти. Больше мне нечего и желать.
- А не лучше ли подвезти вас к гостинице?..
- Спасибо... Лучше к монастырю. Я подожду:
вдруг ворота откроют раньше.
Миновали спящую улицу, выхватывая светом фар
из тьмы то белизну стен, то яркую роскошь бугенвиллей и сосен. Поднимались
по пологим виткам шоссе между черными склонами гор и тенями деревьев. На
поворотах открывался глубоко внизу горящий силуэт «Далианы», повторенный
в глянцевой черноте воды. С каждым поворотом он казался все меньше.
Остановились на маленькой площади, тесно окруженной
домами со слепыми окнами. Грек с моим багажом, не оборачиваясь, пошел вверх
по вымощенной улице, по каменным ступеням, я едва успевала за ним. Над
нами вырастала в небо крепостная стена.
Вот и монастырские ворота - окованные, наглухо
закрытые. Грек звякнул ключами, и в створке ворот раскрылась дверца. Еще
десятка два крутых ступеней, замкнутый неосвещенный монастырский двор.
Мой спутник, так и не проронив ни слова за всю дорогу, жестом указал на
раскрытую дверь церкви и растворился в темноте.
Переход с палубы в храм совершился так быстро,
будто я чудом преодолела разделяющее их темное пространство и прошла сквозь
толщу крепостных стен в иное измерение. Так входишь после зимней стужи
в тепло деревенского дома, наполненного запахом свежеиспеченного хлеба
и чего-то неуловимо родного. Воздух храма сгущен запахами воска и кадильного
дыма, полутенями, огоньками лампад и свечей, их отсветами на позолоте.
И тень укрывает завернутые в мантии фигуры, неподвижные в стасидиях вдоль
стен.
У аналоя, приподняв переплет книги и близко
держа огарок свечи, старый монах читает и поет, заканчивая всенощное бдение.
Пламя просвечивает насквозь его белую бороду, озаряет красные буквицы на
восковом листе. Монах поет грубоватым голосом, но с той неподдельностью
интонаций, которая свойственна монашескому пению, особенно византийскому,
- я слышу его впервые после Синая.
Зажигается огромное низко свисающее из-под
купола паникадило, раскрываются царские врата. Священник перед престолом
воздевает руки:
- Благословенно царство Отца и Сына и Святаго Духа...
Монастырь вознесен на верхушку горы посреди
острова и Эгейского моря. И с крыши раскрывается необозримая панорама светящейся
синевы. Воды и воздух насыщены сиянием еще незримого солнца. Горизонт замкнут
в кольцо, - но так долго обводить его взглядом, что он размыкается в бесконечность.
Только холмистые силуэты островов, плывущих над утренней дымкой, разрывают
великую монотонность морского простора.
От крепостных стен по окружностям спускаются
белые домики Хоры, главного поселения острова. Три мельницы, за древностью
утратившие крылья, стоят, как спящие стражи, на краю обрыва. Ниже - зеленые
и желтые склоны нисходят до бухты Скала, глубоко врезанной в берег. Неподвижные
рисовые зернышки яхт разбросаны по синему зеркалу бухты, по ее берегам
раскинут белый город. И дальше - пустынные холмистые берега, изрезанные
заливами...
Если долго стоишь на высоте над осиянным простором,
Патмос начинает казаться плывущим по беспредельности кораблем, а монастырь
- его жилой надстройкой. Откуда и куда он плывет?
«Есть  на
весь велика, стояща посреде острова, на високой горе, на прекрасномъ месте,
отнюдуже всюду окрестъ зрится море и ини различнии острови, и корабле,
издалече пловущии... Бистъ же тамо домовъ яко пятьсотъ, иже суть лепи и
крепки зданиемъ, наипаче же внутръ украшении многими сосуди, зерцали и
иконами... Обретается же тамо монастиръ велик и леп, с високими окрестъ
стенами, посреде села стоящъ, аки град, сицево изображение имущъ, якоже
зде зрится, на верху гори, на високом месте и прохладном, отъонуду же всюду
тамо окрест на море зрится. Созданъ же во имя святаго Иоанна Богослова,
иждивением и помощию благочестиваго царя Алексия Комнина, тщаниемъ же преподобнаго
отца Христодула новаго, его же и мощи тамо обретаются», - повествует Василий
Григорович-Барский в «Странствованиях по святым местам Востока с 1723 по
1747 годы».
«Сицово изображение» начертано тонким пером
неутомимого странника на отдельном листе, со тщанием и любовью, к велиему
утешению читателя. «Зде зрится» чудная крепость с высокими башнями, куполами,
зубчатыми стенами, поддержанными мощными контрфорсами.
Крутая каменная лестница ведет от крепостных
ворот к кубикам домов с плоскими крышами, прилепившихся к подножию крепости.
В каждом кубике нарисовал Василий по двери и крохотному квадрату окна,
некоторые дворы обвел особыми малыми крепостными стенами. Поселение - прообраз
теперешней Хоры - украшено собственными церквушками. Над их крестами мельчайшими
греческими буквами процарапано: «Великая церковь Пресв. Богородицы», «Св.
Василий», «Св. Георгий», «Св. Онуфрий». По склонам горы прочерчены пунктиры
тропинок.
А из верхнего угла «изображения», из-за кудрявых
облачков, смотрит вниз круглый лик солнышка с точками глаз, штрихами бровей
и уст, ниспосылает лучи на всю благолепную картину, - и над ним, чтобы
не было разночтений, тоже узорный венчик надписи: «Восход солнца».
Подлинный пейзаж отличается от изображения
открытостью в бесконечную даль, насыщенностью светом и цветом.
Вместе с диаконом Симеоном я вхожу в пейзаж
по высеченным в каменистом склоне ступеням, по узким вымощенным еще в XI
веке улочкам. Есть праздничность и сказочность в извилистых улочках, стекающих
с горы, в чисто побеленных стенах со свежевыкрашенными в ярко-синий или
светло-коричневый цвет обрамлениями дверей, окон, распахнутых деревянных
ставень. Пасхально-красная герань на известковой белизне стен, гранатовые
деревца и розы в палисадниках... От одной стороны улицы до другой можно
достать раскинутыми руками. И медленно поднимающийся ослик озвучивает ее
цокотом копыт и задевает штакетник перекинутыми через спину мешками. На
втором ослике, сзади, едет загорелый крестьянин в широкополой соломенной
шляпе и клетчатой выгоревшей рубахе, ведет за повод третьего осла, груженого
золотой соломой.
- Калимера! - распахивая ресницы и сияя глазами
говорит дьякон.
- Калимера...- степенно отвечает крестьянин,
и его осел прижимается к стене, уступая нам дорогу.
- Это Васос, - объясняет диакон, провожая
процессию взглядом. - Он с утра до ночи работает на огороде... там, под
обрывом, у моря. А его дочь каждый день спускается из Хоры ему помогать...
очень хорошая дочь.
С кудахтающей курицей на руках выглядывает
из закрытого двора седая женщина, вся в черном от платка до чулок и туфель.
Увидев Симеона, бросает свою пленницу, выходит приветствовать нас, вытирая
о платье руки.
- Калимера, Мария... А это Валерия, она приехала
из Москвы...
Мария взмахивает руками, что-то громко восклицает, приглашая нас выпить
кофе, поощрительно поглаживает меня по плечу:
- Ортодокса?
- Ортодокса...- отвечаю я.
Вот мы и знакомы, потом я буду приветствовать
ее у этих ворот, а она неизменно спрашивать: «Кала истэ?» - то есть, все
ли у меня хорошо.
Симеон принял на себя мой багаж и груз забот
по моему поселению. Он вышел в рясе, камилавке и, утомленный начинающейся
жарой, присаживается на ступеньку посередине спуска:
- Отсюда виден монастырь Зоодохос Пиги - Живоносный
источник. Там три старых монахини живут...
Напротив возвышается другая гора, чуть пониже,
на ее верху обведен белой стеной монастырь пророка Илии. Дорога между горами
ведет к женскому монастырю Евангелизмос - Благовещения, - куда мы и держим
путь.
Диакон показывает еще восемь базилик по склонам,
каменных, побеленных, с полуовальными сводами и деревьями в оградах. Называет
каждую по имени, и явно доволен тем, что их так много и все видны сразу.
С любой точки острова можно видеть несколько церквей, - на Патмосе их больше,
чем дней в году. Часто церкви строятся по обету: например, моряки обещают
построить ее святителю Николаю, если он сохранит их на море. А многие жители
острова в молодости были моряками, пока оставалась надежда поймать за морем
счастье.
Я смотрю на монастырек пророка Илии, на эти
часовни, на поставленные в круг по скошенному полю скирды. Невдалеке по
зеленой поляне бродят лошади, отгоняя хвостами слепней. Привязанный к разросшемуся
кактусу ослик обреченно стоит на солнцепеке с открытыми неподвижными глазами,
как будто всем своим видом говоря: «Такая у меня грустная участь, - что
поделаешь, я уж смирился...»
Стадо коз, коричневых с белым, резво поднимается
по ступеням. Пастух останавливается, приветствуя нас, козы блеют и встают
на задние ноги, спеша обглодать ветки деревца. На шее у каждой козы болтается
колокольчик, иногда размером с литровую банку, и все они вразнобой издают
веселый медный звон.
Монастырь Благовещения тоже похож на крепость
из каменных глыб. Его корпуса в два-три этажа уступами нисходят по скалистому
склону, повторяя причудливый рельеф. Верхняя площадка внутреннего двора
густо зелена от расставленных на террасах и вдоль стен пальм в кадках,
цветущих лимонных деревьев, белых лилий. Сверху по стенам в нижний двор
ниспадают вьющиеся стебли с золотисто-коричневыми гроздьями глициний, и
оба дворика залиты сладостным ароматом.
Высоко над обрывом поднимается дивная византийская
церковка, как будто парит над ним, - белая, с красным шлемовидным куполом,
белым шестигранным барабаном и красными скатами черепичной крыши. Окна
и дверь церкви открыты, и двор заполняет пение женского монашеского хора.
Еще идет литургия: в монастыре Иоанна Богослова ее начинают в четыре утра,
только для братии, здесь - в семь, для жителей острова и всех приезжающих
с разных концов света.
Каменные арки с пиками чугунных решеток в
проемах ограждают край церковного двора от глубокого разлома земли под
ним. Весной по оврагу несутся с гор бурные потоки, образуя каскады водопадов.
Сейчас они пересохли, изломы скал, обнаженные или поросшие кустарником,
ниспадают к зеленой долине с апельсиновыми рощами и садами. А за ними до
видимого края мира простирается синее море.
Выходит после литургии отец Илия, духовник
монастыря, и затрудненно, но по-русски, говорит мне, что на месте прежней
гостиницы монастырь строит храм, потому что в их церкви народ не умещается;
осталась только одна гостевая келлия, и я могу занять ее дня на три. Послушница
в темно-синем платье и такой же косынке выходит со мной за ворота, - они
закрываются до следующего богослужения, - и провожает до моего пристанища,
чистой келлии с зарешеченным окном в виноградник.
>
______________________________________________________________________________________
|