БЛАГОСЛОВЕННАЯ РОЩА
До начала всех дел нужно получить
благословение старца, - говорит диакон и ведет меня из библиотеки в келлию
на балюстраде монастырского двора.
Убеленный сединами архимандрит Павел в белом
подряснике сидит за столом и читает письма: они приходят со всей Греции,
и он на все отвечает.
Большая келлия с двумя окнами залита
светом. На столе икона преподобного Серафима Саровского, иконостас в углу,
книжные полки от пола до потолка, кровать под белым покрывалом.
Отец Павел благословляет меня. Медленно ступая,
идет в переднюю комнатку и возвращается с плодами сваренного в сахаре зеленого
инжира на тарелке и бутылкой воды. Он мог попросить диакона сделать это.
Но подает угощение сам - традиция греческого монашеского гостеприимства:
прежде всех разговоров хозяин хочет послужить вам, кем бы вы ни были и
с чем бы ни пришли.
Они садятся рядом на диван в простенке между
окнами, два монаха, один в начале, другой в конце крестного пути. Что-то
Бог откроет мне в судьбах этих Своих избранников? Все кажется, стоит разгадать
какую-то тайну и найдешь пути к уподоблению...
Диакон в черном подряснике, смуглый, черноволосый
и чернобородый. Темные глаза еще затенены ресницами и тяжелой оправой очков.
Только когда он снимает очки, в тонких чертах и взгляде открывается что-то
по-детски незащищенное. И не верится, что ему не восемнадцать лет, а тридцать
три года, что он окончил философский факультет в Салониках и уже шесть
лет в монастыре.
Ото всей крупной, плотной, сутулящейся под
бременем лет фигуры старца веет благожелательностью и покоем. Белые волосы
отливают соломенной желтизной. По контрасту с этим обрамлением лица черные
глаза кажутся молодыми и живыми. Глядя в это зеркало чужой души, думаешь,
что душа не стареет: что ей, бесплотной, тяжесть усталой плоти? что ей
отравленные стрелки времени, если она бессмертна?
Мы ведем замедленный разговор о монастырской
жизни: дьякон переводит с английского на греческий и наоборот. Старец рассказывает
историю из своего детства. Он родился в 1914 году на Патмосе, недалеко
от монастыря. У соседей были двое детей, их отец уехал на заработки в Америку,
и от него не было вестей. Мать продала все, что имела, чтобы прокормиться.
Осталась их единственная икона - большой Нерукотворный образ. Некий иностранец
оставил задаток и обещал на другой день взять икону.
- Вечером мать сказала, чтобы дети в последний
раз перед ней помолились. Они узнали, что икону завтра увезут, стали упрекать
мать и плакать. И вдруг мальчик заметил, что из глаз Спасителя тоже льются
слезы. Сбежались соседи, все видели чудо. Я тоже видел его своими глазами...
семьдесят два года назад - мне было десять лет. Образ остался дома, позже
он был завещан монастырю и стоит у нас в алтаре. А письма и деньги вскоре
пришли от отца. Один из сыновей уехал к нему на Миссисипи. Второй стал
священником, как и я...
Вместе с другими мальчишками, выросшими вокруг
монастыря, будущий монах Павел прибегал сюда по праздникам и будням. Один
из девяти детей в бедной крестьянской семье, он не имел никакой надежды
получить образование. Но отец Амфилохий, духовник Богословской школы при
пещере Апокалипсиса, у которого он исповедовался и которому прислуживал
в алтаре на литургии, помог поступить учиться. Мальчик хорошо закончил
начальные классы и три года высшей богословской школы. Шло время итальянской
оккупации; власти не разрешали постригать в монастырь новых братьев. Но
когда отца Амфилохия избрали игуменом, он тайно совершил четыре пострига,
- так его послушник в девятнадцать лет стал монахом Павлом.
- Наша Церковь скоро причислит отца Амфилохия
к лику святых. Он был великим молитвенником... Дважды получил я священный
дар жизни: от родителей - по плоти, от старца - жизнь во Христе...
Диакон снимает с полки две книжки с об отце
Амфилохий: одну из них написал отец Павел. Это первые прочитанные Симеоном
книги о монашеской жизни. Потом в Салоники приехал отец Павел, студенты
попросили его встретиться с ними. Он читал вслух «Филокалию» и на каждую
тему вспоминал рассказы из Патериков: сразу знакомил с теорией и практикой
молитвенной жизни. Симеон приезжал в монастырь - отец Павел стал его духовным
отцом...
А на фотографии в книге молодой человек в
рясе и камилавке, продолжающей линию высокого лба, облокотился на планширь
парохода. Его взгляд обращен в даль перед кадром, даже легкий наклон фигуры
как будто выражает напряженную устремленность.
- Это отец Амфилохий в первом паломничестве...-
Симеон протирает очки, волнуясь и теряя ход английских фраз. - В молодости
он очень хотел уехать в Иерусалим, охранять Гроб Господень. Епископ послал
его на остров Кос, чтобы рукоположить в диаконы, а он испытывал такой священный
страх перед хиротонией, что сбежал на Святую Землю...
Другая фотография кажется иллюстрацией к Новому
Завету. Молодой Амфилохий, тоже в камилавке и подряснике, с перекинутой
через плечо рясой, с посохом наливает из кувшина воду детям у источника
святого Христодула. К кувшину протянула большую кружку девочка лет пяти,
меньше других детей на две головы. На жаждущей самарянке короткое пальтецо,
клетчатая юбочка, ботинки с вязаными носками, - в Греции это одежда для
января с его Великим крещенским водосвятием. Бритоголовый мальчик с чашкой
на протянутой ладони в ожидании воды глядит в горлышко кувшина. Другой,
постарше, лет двенадцати, в подпоясанном подрясничке, не сводит благоговейного
взгляда с опущенных глаз монаха, - в этом темноглазом мальчике я узнаю
будущего архимандрита Павла.
А его духовник, тогда еще в возрасте Иисуса,
разливающий святую воду, похож на Христа у колодца:
...Кто будет, пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать
вовек; но вода, которую Я дам ему, сделается в нем источником воды, текущей
в жизнь вечную.
Отец Павел рассказывает, что раньше гора между
монастырем
и пещерой Апокалипсиса была безлесой, как почти все горы острова.
Некогда, еще в 1088 году Николай Цанци, придворный
нотарий и описатель Цикладских островов, обошел остров и нашел его «совершенно
пустынным, необитаемым, покрытым терновником и другими сорными травами,
неприступным, по местам безводным и совершенно сухим, потому что на всем
острове не было найдено живой воды или текущей, за исключением весьма немногих
колодцев...» Плодородной земли очень мало, - писал он, - «и эта земля сдавлена
и стеснена множеством беспрерывно тянущихся гор... все же прочее должно
обрабатываться лопатой и заступом с потом и кровью и состоит из скал, утесов
и гор. Мы не видели на нем даже ничтожного кусочка какого-либо дерева -
садового или дикого...»
Почти через семь веков Василий Барский очень
похоже опишет патмосскую природу: «Есть бо островъ нагъ, и мало поля имущъ,
точию все гори каменнии, сухий и бездревнии, и мало от древа садовнаго
и от семенъ раждает, прочия же вся приносятся отъ инныхъ, окрест обстоящих
острововъ...»
И еще век спустя Дмитриевский сравнит Патмос
в летнее время с упомянутой в Апокалипсисе большой горой, низвергнутой
в море и пылающей огнем, на которой третья часть дерев сгорела, и вся трава
зеленая сгорела.
С мая по сентябрь каменистая растрескавшаяся
земля острова раскаляется жгучим солнцем. В это время совсем нет дождей,
которые могли бы напоить и оживить пересохшие корни. Нет здесь ни рек,
ни озер, вокруг которых на других островах зеленеют оазисы.
И вот отец Амфилохий, исповедуя семинаристов,
стал благословлять их посадить в знак покаяния дерево. Его восхищало отражение
божественной красоты во всем творении, но больше всего он любил деревья.
Сосны здесь не росли, он сам привез саженцы с зеленого острова Кос, и жители
Патмоса поначалу называли их «амфилохиями».
Кающиеся семинаристы и поливали свои саженцы
в засушливые месяцы, носили ведрами воду, - так он учил их выращивать и
все доброе в самих себе. А если кто сокрушал добрую поросль, духовник гневался
и налагал эпитимию - посадить три сосны.
Сам он не мог слышать без слез, что где-то
погибли леса от пожара. Он любил персидскую поговорку: дерево, которое
ты посадил, это восходящая от земли к небесам молитва. И повторял, что
вырастить дерево на их камнях - значит умножить надежду и жизнь, стать
сотрудником Божьим в преображении мира.
Сейчас роскошный парк из пяти тысяч высоких
сосен и кедров разросся на склоне, их давно не надо поливать, они сами
удерживают весеннюю и дождевую влагу. И путники, одолевающие крутой подъем
в монастырь, спешат укрыться от палящего солнца в зеленой прохладе между
колоннами сосновых стволов, чаще всего и не догадываясь, что это разросшиеся
дерева послушания.
Отец Павел подсчитывает вслух: вот уже шестьдесят
два года он в монастыре. Через десять лет после пострига его рукоположили
в священники, он изучал богословие в Афинском университете и двадцать семь
лет сам преподавал его в школе Апокалипсиса.
За эти десятилетия его ученики тоже посадили
много деревьев и триста семинаристов стали священниками - от благословенных
корней на древней земле Эллады разрослась целая священная роща.
<........................................>
_____________________________________________________________________________________
|