.
ПОПЫТКА НАПУТСТВИЯ 

    Иногда, вспоминая о каком-то успешно реализованном проекте, современники говорят, 
что его идея долго носилась в воздухе. Кто знает, возможно, и об этой антологии когда-нибудь скажут то же самое. Не дожидаясь сих благодатных времен, признаюсь, что приняв участие в ее создании, я испытал подобное чувство. А если говорить не только о себе, то думаю, что именно осознание необходимости такого сборника явилось  побудительным мотивом решения семи, непохожих друг на друга, поэтов поработать сообща в качестве составителей. Но и это не все. 
Чем еще объяснить тот факт, что  переданная по цепочке, без малейшей шумихи, весть о нашей инициативе вызвала буквально обвал предложений о сотрудничестве? «Словно из небесных нор», как выразился человек, эту кашу заваривший, на нас хлынули стихотворные тексты. 
     Закономерен вопрос, а к чему, собственно, сводится идея этой антологии? Может быть 
к тому, чтобы утереть нос предшественникам, дерзнувшим представить в конкретных лицах 
terra incognita, страну, для простоты называемую «израильской русскоязычной поэзией»?  Или к тому, чтобы пошире разбросать редакторские сети, то есть вместить под одной обложкой поэтов, чье соседство еще вчера казалось немыслимым? Или к тому, чтобы дать слово тем, кто прежде, 
по разным внелитературным причинам, его не получил, то есть восстановить так или иначе попранную справедливость? Безусловно, любое из указанных тут допущений, с теми или иными оговорками, может быть принято за исходную точку. И все-таки, когда я говорю о первоначальной идее, то имею в виду нечто другое. 
     Толкуя об идее, неминуемо приходишь к вопросу о судьбе русского языка в Израиле, к 
слову сказать, судьбе уникальной; а также к вопросу о давней привычке, которую участники проекта и попытались преодолеть, привычке разделения пишущей братии на черную и белую кость. А также к вопросу о конформизме в искусстве и нонконформизме, перефразируя поэта, «крепко связанных разладом», и о роли государства, зачастую норовящего выступить 
третейским судьей в этой «распре»... 
     Что касается составителей этой книги, то все старались быть терпимыми в подходе к присылаемым стихам, а также, хотя порой это было отнюдь непросто, толерантными в 
общении друг с другом, помня при этом, что роль третейских судей нам не пристала. 
Приступая к работе, никто толком не представлял масштабы явления, с которым придется столкнуться. Это и не удивительно, поскольку все эти годы на слуху были одни и те же 
имена (не больше двух-трех десятков), входящие в дежурную обойму, обойму имени «белой кости». Вот почему сейчас, предваряя и, как бы, итожа «Антологию израильской 
русскоязычной  поэзии», я задаюсь вопросом, а что из себя представляет эта поэзия, поэзия, удаленная от языковой метрополии? Откуда она черпает силы, как выживает в 
инокультурной среде? И почему ее собирательный образ напоминает землю Израиля с 
высоты

птичьего полета, его сумасшедшую палитру, палитру, где слепящая белизна гор 
переходит в сумрачную зелень лесов, неспокойная просинь моря в неподвижную сушь 
пустыни, россыпи золотых городских огней по ночам в полуденное ликованье возделанных виноградников. В самом деле, кого только нет в наших палестинах? – «традиционалисты» и «авангардисты» всех мастей, «модернисты» и «постмодернисты», а  также «минималисты», «конкретисты», «концептуалисты», и Бог знает кто еще. 
     Как объяснить обилие и разнообразие всходов? Размерами бывшего СССР, откуда все 
мы родом? Поголовной грамотностью? Взаимовлиянием культур, ставшим, как никогда 
прежде, ощутимым в эпоху информационного взрыва? Брожением умов, наблюдаемым в историческое межсезонье? Противоречивым характером, приписываемым еврейской 
натуре? Другими, более иррациональными причинами? Наконец, Божьим даром, наличие которого, по слухам, объясняет всё? В любом случае, сведенные вместе, стихи наших многочисленных собратьев по перу должны послужить поводом к уничтожению упомянутых выше стереотипов и к началу серьезного, без скидок на провинциализм,  разговора о поэзии, разговора не похожего на штучные рецензии и юбилейные обзоры, практиковавшиеся до сих 
пор. 
     Явится ли эта антология вехой в истории литературы, как предсказывали в частных 
беседах многие из нас? Или, если говорить конкретнее, станет ли она промежуточным 
итогом, во многих смыслах, уникального процесса, по обыкновению называемого 
литературным, а на деле являющегося социальным, ментальным, наконец, культурным, то 
есть не сводимым ни к сочетанию вкусовых пристрастий, ни к мелкому соперничеству самолюбий, ни к удушливому релятивизму власть предержащих? – Хочется верить. Именно надежда и талант, воспринятые в совокупности представленных поэтических дарований – 
вот два паруса. И под ними отправляется в путь наш корабль. 

                                                                                                                                             Ф. Г. 

<