.
АЛЕКСАНДР ШОЙХЕТ

*    *    * 

Араб из Газы, пожилой Абу-Ахмад, 
Работает упорно мастариной, шлепает 1
Раствор на стену, говоря неспешно: 
«Руси! Не взмахивай так часто 
Турией, пей воду на жаре и требуй 2
У балабайта добрую лопату – 3
Иевшар работать так, как ты...» 4
Тода, Абу-Ахмад, быть может, завтра 5
Швырнешь мне в голову кирпич или 
Твой сын, вопя, как психопат, зарежет 
Мою женщину ножом, ну, а сегодня 
К бачку с водой мы припадаем оба. 
Над нами небо. Авода каша. И, миг- 6
Нув друг другу, мы повторяем: 
Балабайт у нас – хамор. 7

                                                1992
____________
1 мастарина (разг.) – мастерок. 
2 турия (ивр.) – кирка. 
3 балабаит (ивр.) – хозяин. 
4 иевшар (ивр.) – невозможно. 
5 тода (ивр.) – спасибо. 
6 хамор (ивр.) – осел.

*    *    * 
Здоровый беспечный израильский парень – 
Он глазеет в небо по утрам, в то время 
Как я, задыхаясь, спешу на работу. 
Его глаза скользят равнодушно-весело 
По стенам домов, по голубям, 
Взмывающим в небо, по стоящим 
Напротив «Субару», по мне, спешащему 
Заработать пять шекелей в час. 
Вечером он пойдет со своей девушкой 
На дискотеку или в кабачок 
Пить пиво, через месяц его убьют в Ливане. 
А жизнь будет катиться дальше – 
Его девушка будет спать с другими, 
Его приятели будут болеть за «Маккаби». 
Я все так же буду бегать за своими 
Пятью шекелями, а голуби – 
Взмывать в небо. Я даже не узнаю как 
Его зовут... 

                                          1992

*    *    * 
                                            Посвящается моим любимым, 
                                                             оставившим меня. 

Когда я стану умирать 
С твоим именем в разорванной душе, 
Неважно, где и когда это будет. 
В пустыне, в далеких морях,
В горящем «авто» или вспыхнувшем вдруг 
Самолете, ты вспомни, пожалуй, 
Меня, такого, как я есть. 
С моими причудами, насморком, свистом 
В бронхах, страстью к длинным пустым 
Спорам и шаркающей кривоногой походкой. 
Вспомни все глупости, которые я творил в жизни, 
Всю мою бесполезную борьбу за вселенскую 
Справедливость, которой не было, нет и не будет. 
Моих детей, забывших о моем лице, 
И мои рукописи, пылящиеся неизвестно где... 
И, конечно же, вспомни свои предательства 
Большие и малые, вспомни их без стыда 
И страха, как данность, и не бойся, 
Что попрошу (в последний миг) Всевышнего 
О мести за разрушенный мир. 
Ибо человек, уходящий в другую жизнь, 
Прощается с землей и живущими на ней, 
Как с покидаемой навек родиной. 
И месть за потерянную жизнь 
Кажется ему такой же маленькой и жалкой, 
Как ты, которую он оставил совсем одинокой 
В жестоком, тупом и безгласном мире 
                      Земли... 

                                                     1993

БАЛЛАДА О КОРАБЛЕ 
                                                Посвящается рыбакам 
                                                                 мурманского тралфлота 

Кольский залив. Цинковое корыто в обрамлении 
Черных скал. Белое крыло баклана режет холодный 
Воздух на фоне лиловых камней. Серый туман уходит, 
Уплывает вдаль, на север, там, где Грумант поморов и 
Викингов, стиснут льдами. Маленький сейнер-траулер 
Железный утюг, гладит жидкий свинец, ползет по заливу 
Зигзагом. Это называется – девиация. Не очень приятное 
Действо, когда организм человека борется с алкоголем, 
Выпитым накануне. Bo-время отвальной. 
                                                          Мореманы блюют, про- 
Клиная весь свет, прямо с палубы, не стесняясь, кругом все 
Свои – чайки, мокрые камни, песцы, 
                                                тюлень одинокий ревет с берега, 
Тюлень жалеет людей, уходящих в молочный туман... 

*    *    * 
Смерть настигает в тумане, тихая ржавая смерть 
Плавно качалась ты на волнах, нюхая стальными усами
Искала, слепо тыкавшийся во мгле, 
                                                 облупленный нос корабля.
Никто из спавших в этот тихий утренний час, усталых от 
Бесконечных метаний по неспокойной воде людей, 
Не знал, как нежно гладила ты незримой рукой 
Ржавый железный борт ненадежной плавучей кровати… 

*    *    * 
Шторм. Девять баллов. Ян-Майен. Опасные скалы... 
Он рванул штурвал до отказа. Нет! – сказал он себе. Мы 
Будем жить назло всему этому подлому миру, вернемся 
Назад к родным берегам, к крику чаек над черной скалой. 
К встающему над заливом солнцу, 
                                                к улыбкам милых неверных 
Подруг, к теплу домов, веселой музыке дорогих кабаков... 
Он не помнил уже, сколько висел на штурвале 
Жалким зеленым кузнечиком в безнадежно-белой мгле, 
Разрезая железным носом сейнера 
                                       маслянистую массу воды. 
И только потом, когда понял, 
                                         что ржавый черный рогатый шар –
След минувшей войны – исчез, и волны чужого моря стали 
Добрыми к старой посудине, тогда он увидел свою ладонь 
В кровавых нарывах, почувствовал тряску 
                                        внезапно ослабших коленей, 
И, сбросив соленую влагу со лба, сказал – 
                                         Господи Боже, спасибо, 
Спасибо тебе за жизнь. Спасибо, Господи... 

*    *    * 
Лофотены. Разбойничье место. Владения Эйрика Рыжего... 
Нет,

он не помнил, как это случилось, 
Только рвануло воздух, 
Крик боцманюги – держись же, слепая манда! 
                                                           И удар. В спину. 
Палубы нет под ногами, исчезла земная твердь. 
Распростертой лягушкой полетел куда-то, в чер- 
Ный ледяной водоворот. Маслянистая масса накрыла, 
                                                           втянула его
С головой. Вниз. В глубину. Ибо все живое 
                                                            на свете пошло из 
Воды. И в воду уйдет, где плывут скелеты погибших 
Матросов на ядрах. И гигантский хозяин глубин 
                                                            тянет гибкие 
Руки к нему. Зеленый глаз чуда морского всплы- 
Вает рядом, и голос зовет – ид-ии с-с-юда-а! Нет, Ермунгард, 
Не старайся, не будет по-твоему! Он вылетел вверх, к свету, – 
К сиянию неба, такого воздушного неба, 
                                                           в клочьях седых облаков. 
Ржавый нос сейнера резал тугую волну совсем рядом, 
Человек за бортом – святое дело во все времена, но, 
Не веря в спасение, бил по воде ледяными ладонями. 
Черный борт завис над его головой, сильные руки, схватив, 
Сбросили тело на палубу. Боцман, рыжий козел, 
Двинув в спину, рявкнул – ах, ты, слепая манда!.. Только тогда 
Дошло до закоченевшей души, что на этот раз выжил! 

*    *    * 
Бьярне. Полоска голой земли в две мили длиной, 
                                                                      плавучие льды. 
Бьярне – медведь по-норвежски. «Кто старший на сейнере? 
Кто? Короткая трубка пыхтит в пасти «кэпа». 
                                                                   Все его толстое 
Тело тряслось от прилива злобы. В общем понятной, к 
Нему, чужаку, салаге, еврею. -Как ты посмел идти 
В этот квадрат? Кто хозяин на сейнере? После Бога? 
Забыл старый закон мореманов, когда-то 
За это на реях и тело в брезент, но то было когда-то. 
Сегодня ты не хозяин жизни и смерти, а если ты первый 
После Всевышнего, то не годиться жрать виски 
                                                               в каюте, когда 
Ураганом валяет корабль с борта на борт. 
                                                 Трое суток в аду ледяном. 
Не зная куда, я салага, чужак и еврей на свой страх, 
Взял курс на остров Медвежий. 
                                           Кругом полярная ночь, вспышки 
Северного сияния... Кто старший на корабле? 
                                                             Вы и, конечно, Я. 

*    *    * 
Земля Франца-Иосифа, белые буруны, как стая полярных 
Волков. Воет Норд-ост в снастях. Конец мира. Валгалла. 
Обитель ушедших в вечность героев. 
                                               Что там плывет? Айсберг? 
Или корабль из ногтей мертвецов? Что мы заслужили 
Своей прошлой жизнью? Мерзлые хижины 
                                                из костей мерзких 
Гадов? Или белые кони валькирий несутся вдали? 
Он не взглянул на кренометр, даже тогда, когда 
Понял – сейнер валится в бездну, в черную бездну без конца 
И начала, в ту равнодушную массу. По имени – Океан. 
Кто-то маленький и дрожащий, 
                                              на полном пределе отчаяния 
Визжал внутри: -Пусти! Не хочу! Жить! – и рвался наружу. 
Он не пустил визжащий комок, 
                                            вцепившись намертво в руль. 
Надо держать и глаза могут смотреть только на гирокомпас. 
Соленая теплая жидкость мешает видеть курс корабля, 
Страшно гудит спина. Ноги врастают в палубу, превращая 
В живой обелиск. Держать штурвал, когда не осталось сил. 
Он ощутил всем телом как рвется палуба под ногами. 
                                            Корабль, 
Старый сейнер вращает в гигантской воронке 
И, обратив взор вверх, увидел звезды, хоровод в черном 
Небе, Малиновые вспышки Северного сияния. 
                                          И... стрелку креноме-
Тра на красном делении... 
И тогда он взмолился: -Господи, спаси нас! 
Спаси нас, маленьких, грязных животных! 
Христиан, мусульман, иудеев и просто 
Безверных кретинов. 
Спаси и помилуй трусливых уродов, 
Предателей, п....страдальцев, жрецов 
Золотого тельца, игроков, алкашей...
Спаси же бессмертные души –
Возьми их к себе, пока наши 
Глаза, отражение грешного мира, 
Постепенно становятся льдом... 

                                                                           1995 

____________
<...........>
<
______________________________________________________________________