.
I V. ЛЯМКА ДЛЯ МИШИ

     На второй день опять пришлось работать с Мишей. От такой нагрузки он часто спотыкался и падал, но, боясь ударов нагайки, сразу же вскакивал. И тут я придумал, как его отвлечь от дурных мыслей. Стараясь вселить в него хоть какую-то надежду, сказал, что скоро поднимут наши записки. О нас обязательно узнают в Киеве и начнут помогать... 
     Одновременно, видя как Миша сильно выматывается, я ломал голову, как ему облегчить эту непосильную ношу. И придумал. Недалеко от нас, когда мы проходили с носилками, лежал целый штабель телеграфных столбов. Вот я и подговорил паренька отпроситься на пару минут справить там нужду. 
     - А как будешь возвращаться, - научил я его, - то захвати пару кусков провода... 
     Из этих проводов я смастерил Мише лямку. Теперь, таща тяжело груженные носилки, стало легче его рукам, так как большая тяжесть приходилась на плечи. Паренек сразу повеселел. А я воспользовался этой ситуацией и сказал ему, что вот так человек должен всегда бороться и облегчать свою жизнь. 
     - Да, дядя Захар, - согласился со мной мальчишка и печальным голосом дополнил: - Но мне кажется, что я отсюда никогда не выйду...И не увижу свою маму, которую очень люблю...А мама даже не узнает, где погиб ее сын... 
     Недалеко от нас нацистские холуи стали избивать выбившегося из сил старика. Встать несчастный уже никак не мог. Ноги у него безвольно подкашивались. Тогда надзиратели оттащили бедолагу от котлована, в котором мы набирали землю, и без малейшего сострадания продолжали над ним экзекуцию. В это время появился ротфюрер. Заметив распростертое на земле тело старика, он несколько раз ударил его ногой. Старик стонал и продолжал лежать на спине. Из полузакрытых глаз по морщинистым щекам текли слезы. Эсэсовец еще раз пнул его кованным сапогом и, наконец, перевернул лицом вниз и выстрелил в затылок... 
    

Мне с Мишей, по приказу ротфюрера, пришлось исполнять роль похоронной команды. Мы вытащили труп из котлована и зарыли его на поверхности земли. Орудуя лопатой, Миша чуть сдерживал рыдания. А я шепотом, чтобы не слышали надсмотрщики, все время подбадривал его: 
     - Держись, Мишка! Держись! 
     Вечером заболел Леня Долинер. Он жаловался на головную боль и озноб. Что было делать? Как ему помочь? Сказать об этом кому-нибудь из начальства вслух - это все равно, что вынести себе смертный приговор. Мы знали, что в «больнице» медикаментов не было. А «лечил» больных сам штурмбаннфюрер СС фон Радомский. 
     Когда заключенные уходили на работу, он появлялся в землянке со своими «ассистентами» и приказывал всем выходить на площадку. Лежачих больных по его знаку выносили и клали лицом к земле. Переворачиваться он не разрешал, а подходил к каждому и хладнокровно стрелял из своего браунинга в затылок. Зная эту его чудовищную привычку, все старались скрыть свою болезнь, чтобы не попасть на мушку пистолета этого садиста-эсэсовца.