.
X I I I. СУДЬБА ВЫМОГАТЕЛЯ 

     За дерном нас выводил и сопровождал один из многочисленных холуев Мороза, лучший его друг и собутыльник Толя. С некоторых пор, ощущая поддержку бригадира, этот жестокий надзиратель прямо таки не давал нам прохода. 
     «Ну, погоди, гад! Будет и на тебя управа!» - думали мы и молили Бога, чтобы он наказал этого бессердечного человека. За придирки, за побои ни в чем не повинных людей. Как он над нами издевался. С какой выдумкой и изощренностью! 
     Однажды, когда в очередной раз пришли наши жены, этот Толя сразу подошел к моей Ане и стал грубо требовать водку. Не успела она вынуть бутылку, как он ловко заткнул «подарок» себе за пояс. Потом вырвал из рук женщины сумку и стал выискивать закуску получше... 
     На этот раз жена решила побаловать меня домашним борщом. Бригадирский холуй поинтересовался, мясной ли он? Аня его успокоила, сказав, что сварила постный. Толя недоверчиво стал шарить ложкой в узком глечике*. До дна не достал и прекратил поиски... 
     А мясо-то лежало на самом донышке. Об этом мне успела шепнуть Аннушка. «Вот как мы его провели», - радовался я, незаметно перекладывая содержимое глечика в другую посуду. 
     Увы! Ликование было преждевременным. Пронырливый Карпо обратил внимание на то, что котелок я повесил на гвоздь и доложил об этом Толе. Вдвоем они направились к нему, открыли крышку и увидели то, что так долго и безуспешно искали... 
     Как разъяренные  хищники,  набросились надзиратели на меня. И только сотник Великий, который на мое счастье проходил мимо, узнав в чем дело, приказал прекратить избиение. 
     Вот так, по своему недомыслию, я вместо мяса «полакомился» палками. И всю дорогу в лагерь корил себя, почему вовремя не сообразил, что холуи все-таки догадаются о нашей проделке. Ведь пустой котелок никто не стал бы подвешивать на гвоздь... 
     Это был для меня наглядный урок: нужно продумывать не только каждый свой шаг, а и каждый поступок. Согревало лишь одно: как мне ни больно от побоев, как ни тяжко от таких условий существования - я еще жив. 
     Вспомнив надзирателя Толю, хочу описать еще один эпизод, связанный с его именем. Между лагерным начальством и охраной произошел инцидент. На этот раз пришел черед харкать кровью и нашему палачу... 
     Несколько бригадиров, обобрав женщин, которые принесли мужьям передачи, возвращались в лагерь. Навстречу им шел фон Радомский. Остановив группу, он спросил через переводчика , у кого из них есть водка? Все молчали. 
     Но нюх у этого надменного и вечно недовольного эсэсовца был отменным. Блестя своими очками в золотой оправе, он несколько раз обвел всех недоверчивым взглядом. Наш истязатель Толя испуганно опустил голову. Тогда Радомский сразу подошел к нему и стал его обыскивать. За поясом у надзирателя офицер обнаружил две поллитровые бутылки. Не долго думая, выхватил пистолет и выстрелил. Но физически сильный парень продолжал стоять. Прозвучал еще один выстрел. Корчась от боли, Толя повалился на повозку. Штурмбаннфюрер ногой столкнул его на землю... 
     Надзиратель лежал на спине с открытыми глазами. Бригадир и все остальные стояли в оцепенении. Вдруг Толя приподнял голову: 
     - Ребята! - с предсмертным хрипом произнес он. - Передайте моей бабе, что я расстрелян... 
    

Только и успел он сказать эти слова, как прозвучал еще один выстрел, который оборвал, наконец, его никчемную жизнь, наполненную злобой к людям... 
     Как говорят в таких случаях: «Со6аке собачья смерть...» 
     Но на этом не закончилась расправа с бригадирами и надзирателями. После окончания работ, когда весь лагерь был построен, фон Радомский потребовал, чтобы из состава охраны вышли все те, кто выезжал за передачами. Последовал приказ начальника концлагеря всыпать каждому вымогателю пятьдесят ударов по заднему месту. 
     В нашем строю прошелестел какой-то затаенный вздох радости. Вот, мол, и до вас добрался оберпалач. - Это было видно по глазам заключенных, которые лучше прислужников понимали истинное нутро штурмбаннфюрера. Теперь он с удовольствием ждал начала исполнения его приказа. 
     Подобную экзекуцию очень любили немецкие офицеры. Они всегда с нескрываемым интересом наблюдали за поведением избиваемых людей, за «результатом» этого воспитательного акта. 
     Мне кажется, что на лицах большинства немцев, которые присутствовали при избиении своих же помощников можно было заметить какую-то высшую гордость или дух превосходства. Не зря же они кичились своим нордическим происхождением. А вы все русские, украинцы, поляки, евреи - недочеловеки. Вот и получайте по заслугам... 
     Не могу забыть этих экзекуций. Сначала человек кричит не своим голосом, а потом после третьего-пятого удара только постанывает... 
     Когда подошла очередь бригадира Кости Брянцева, все заключенные очень обрадовались. Пусть знает, как «приятно» получать удары палкой или нагайкой, которыми не раз щедро угощал он нас... Должен сказать и о том, о чем обычно никто не пишет в произведениях о войне. Случалось и такое, что после нескольких ударов человек с перепугу или от нестерпимой боли, как это поделикатнее выразиться, просто делал в штаны. 
     У нас в Сырецком лагере провинился как-то по пустякам один парнишка. Заставили его спустить штаны. К столу, где происходила «процедура», первым подошел комендант и начал его стегать. А тот со страха сразу и оправился. Все бандиты так от этого развеселились, что и бить перестали несчастного парнишку . Заставили только его все прибрать за собой в собственную шапку... 
     Случалось и по-другому. Одному нашему заключенному назначили сто ударов. Невероятное количество! Но он все вытерпел, а ягодицы стали опухать. Мучился несколько дней и умер от заражения крови. А некоторые узники погибали прямо под палками, от разрыва сердца. 

---

* глечик (укр) - глиняный сосуд с узким горлом.