.
Светлана
Аксенова-Штейнгруд.
Блаженство блажи...
В
бывшем Советском Союзе это было обычным явлением: неблагонадежная еврейская
фамилия заменялась русским псевдонимом, у одного - звучным, у другого -
скромным и простым.. «Безродные космополиты»
стремились подчеркнуть свою лояльность, свою причастность - к языку, народу,
стране.
Вениамина Айзенштадта такие мелочные
выгоды, такие сиюминутные дрязги не заботили вовсе. Соображения
повседневной пользы просто не существовали для него. Ему принадлежало иное
пространство - неделимое, бескорыстное, вечное. В этом пространстве любая
деталь быта становилась приметой бытия, а в косности и косноязычии
повседневности чудился космос. И потому можно было сказать о мыши:
Когда я навещал
ее сырую келью,
Где свалены в углу умершие миры.
Ему принадлежал мир, не разделенный на макро и микромиры, единый, как
в первый
момент Творения. В этом мире равноценны и
равновелики и одинокая звезда, и бесприютный дым, и бездомная кошка. В этом
мире земля и небо составляют одно целое, благодаря поэтам:
Я из породы
тех, кто сеял в землю небо,
И жил шалтай-болтай, как в поле сорняки.
Времена-столетия, годы, дни он ощущает как единое Время. И это время
обратимо, потому что свет Слова, словно свет звезды, проникает сквозь
столетия тьмы.
Так было и так будет, пока рождаются на земле поэты:
И слова
наполняются светом сперва
И садятся затем,
присмирев, на бумагу.
И вот оно нашлось, это слово - блаженный! Не псевдоним вовсе, а сама
суть призвания сердца. Лишь блаженный может себе позволить такую блажь! А как
иначе можно назвать это странное занятие, эту праздную и
празднично-неприличную детскую игру? Лишь блаженный может впасть в это ни с
чем не сравнимое блаженство - чувствовать себя равным Творцу, наполняя
божественным светом обыкновенные скучные слова! Блаженство блажи! Есть в этом
слове и другие смыслы-намеки: блаженный - так издавна называли сумасшедших,
юродивых. Блаженный - не от мира сего, странник, изгой.
Но это я побрел
с сумою по дорогам,
Но это я побрел с сумой по облакам...
Вот так - с сумой по дорогам рассеянья и облакам мечтаний долгие
столетия брел и еврейский народ, свою принадлежность которому поэт ощущал так
же органично, преданно и страстно, как и принадлежность
русскому слову. Айзенштадт - не только паспортная
фамилия. Это - опознавательный знак еврея - изгоя, странника, скитальца духа,
сохранившего свою вечную Книгу и своего вечного Бога.
И вот, в
завершенье божественной пьесы,
Полусумасшедший и полуребенок,
Я трогаю Бога за древние пейсы,
Как трогает бороду лапкой котенок.
Откровенность откровений поэта гениально проста и пронзительна. Лучше,
чем он сам сказал о себе и своем призвании - не скажешь. Да и не хочется
больше говорить. А хочется читать и читать его стихи, освобождаясь от суеты и
фальши...