.

В. Б .Окороков
Днепропетровский госуниверситет

Беспочвенность как мера деструкции
(Лев Шестов на пороге бездны)

Делается попытка осмыслить (формализовать) категорию беспочвенности в экзистенциальном учении Льва Шестова и раскрыть ее связь с другими понятиями.

Как ведет себя человек на границе существования (а рамках классических онтологий и за
их пределами)? Ответ на этот злободневный вопрос и пытался дать одним из первых в X X 
веке Лев Шестов.
Потом были и экзистенциальное учение о Dasien М. Хайдеггера, и ясперсовская теория шифров, и теория философского абсурда А. Камю, и сартровское усмирение бытия в ничто,
и тошнота как выражение бессмысленности человеческого существования, и искусство
быть в истории, а вернее, вне ее, и прагматическое осмысление бытия, и герменевтические попытки ясно и отчетливо понять то, что понято быть не может. Все это было потом.
В начале века Шестов оказался один перед лицом беспочвенности и попал в ту
страшную область, которая не знает героев, в область философии трагедии. Там, где все его современники видели иной путь - от беспочвенности к философии трагедии и от нее к оправданию добра, - Шестов, наоборот, все более опускался в глубины беспочвенности человеческого существования. Начав с критики пассивного добра в учении Л. Толстого
(Ницше, как утверждает Шестов, нашел путь, нужно искать «живого бога», - напрашивается аналогия со «сверхчеловеком» - отсюда уже поиски в русской философии человекобога), он перешел к критике пассивности человека в законах, раскрыв суть «философии трагедии» и
от нее уже перешел к критике пассивности человека во всех классических философских
системах. Так украинско-русский мыслитель Л. Шестов, не зная еще об учении Кьеркегора,
шел от «отвлеченных начал» к экзистенциальным основам человеческого бытия. Его мысль оказалась настолько неординарной и неожиданной для современников, что «чтение
Шестова» превратилось для многих слоев общества в антиморальный поступок. «Один из
очень видных русских писателей сказал Шестову: «Я бы понял Вас, если бы Ваши книги появились в хронологически обратном порядке - сперва «Апофеоз беспочвенности»...да и
до сих пор, - пишет намного позже Г. Ловцкий, - почти все критики и писатели так
думают» [1, с. 71]. Таким образом, непонимание философской позиции этого мыслителя обозначилось уже в то время. Не будет преувеличением сказать, что лишь в конце X X века
идеи Шестова начинают приобретать под собой философскую почву.
Одной из таких категорий Шестова, которая оказалась сложно воспринимаемой современниками, явилось понятие беспочвенности. Трудность эта того же порядка, что и
попытка философии X X в. установить предметную область философии как таковой.
Философия попала в ряд «болезней века». Все чисто гносеологические попытки определить
ее предмет обнаружили свою бесплодность. Недаром и в отечественной марксистской
философии в последнее время отошли от традиции прямо толковать предмет философии
и пытаются определить ее через мировоззрение человека.
Иначе говоря, философия оказалась на том этапе своего исторического развития, на
котором ни одна из известных ей теорий не может дать удовлетворительного определения
ее сущности, когда современные мыслители все более убеждаются, что такового и быть не
может: эпоха абсолютных, не зависящих от человеческого мышления, идей, прошла.
Гегелевская феноменология духа - это апофеоз философской абсолютной идеи.
Гуссерлевская феноменология чистой науки - это апофеоз абсолютной науки. Об опасности
такого этапа писал еще З. Фрейд: «Вы обязаны всеми своими силами защищать религиозную иллюзию; когда она обесценится, - а ей поистине достаточно многое угрожает, - то Ваш мир рухнет»[5, с. 63].
Философия попадает на тот нелинейный этап своего развития, когда сама она уже не в состоянии установить ясные и отчетливые основания собственной сущности. Она ищет отношение, которого уже нет, которое уже разрушено смелыми учениями Канта и Ницше.
Даже Гуссерль, стремясь спасти логику как чистую науку, а вернее, саму чистую науку, только подписывает приговор абсолютной науке. Кант, стремясь оправдать метафизику или найти ее основания, разрушает ее как науку, - и Шопенгауэр вынужден человеческую категорию (волю) вводить в закон достаточного основания, чтобы спасти философию (он то уже знал, что кантовская теория привела к Гегелю) - именно этот шаг в философии и явился
решающим для становления экзистенциальной философии. Ницше констатировал -
в философии больше бога нет: «Бог умер». И Вл. Соловьев заманивает в кантовскую ловушку религию, служившую на протяжении всего периода схоластики (да, во многих случаях и Нового времени) основой для философских экспликаций. Гуссерль провел ту же операцию с наукой.
К началу X X века философия, прямо или косвенно, лишилась всех тех источников,
которые когда-либо питали ее основания, она размежевалась с метафизикой, религией и
наукой. Что же дальше? Эту ситуацию в X X веке назвали кризисом философии. И первым европейским философом, заметившим эту неопределенность в философии, был украинско-русский мыслитель Л. Шестов. По указанным причинам этого не заметили современники - в то время еще казалось, что, несмотря на временные затруднения, философия прочно «стоит на ногах». К сожалению, этого не хотят замечать и сейчас, даже после исследований Ж. Деррида, Ю. Хабермаса и Р. Рорти, многие крупные философы, пытающиеся интерпретировать разум как одноуровневую абсолютную рациональную форму сознания, опирающуюся на эмпирические факты.
Но и представления Шестова как о сущности философии, так и о беспочвенности, на
первый взгляд, весьма неоднозначны. Это связано прежде всего с применяемым им
методом подхода к традиции, который в первом приближении можно назвать так же, как ею называл и сам Шестов, - разрушением. Однако, контекстуальное исследование этих понятий позволяет выявить определенную систему их использования. В процессе контекстуализации
его раннего творчества можно выявить и такой подход к философии, который связан с обнаружением кризисных процессов (или переходных процессов от устаревших
классических идеалов к новым неклассическим), иначе говоря, выявление
симптоматических процессов философии, обнаруживающих наличие кризиса (симптомов
кризиса философии, по Шестову). Раскрыв область притязаний (классической) философии
и претензий со стороны ее носителя (разума), Шестов уже в ранних философских работах
заявляет свое несогласие со сложившимися правилами и нормами этой «науки о достояниях разума». Посредством контекстуального подхода к его текстам можно выявить основные
признаки «переходных» процессов в Новейшей философии, или симптомы кризиса
философии по Шестову.
Важнейшим из признаков кризиса (классической) философии, остановившейся в своем развитии и исчерпавшей ресурсы для саморазвития, который можно отнести к признакам переходной философии, говоря другими словами, к горизонту «философских событий»,
за которыми неминуемо должно наступить действие, соизмеримое с масштабами
происходящего, является беспочвенность. Переход к современной «ситуации» в философии Шестов предваряет словами Ницше: «Только для тех, кто не боится головокружения»
[6, с. 110]. Хотя почва под ногами философов пошатнулась гораздо раньше: в трудах Плотина («не нуждается в опоре») [7, с. 536]. Паскаля («фундамент дал трещину») [7, с. 287], Шекспира, Кьеркегора. Последний принцип метафизического восприятия, по мнению Хайдеггера, сформулировал Лейбниц: ничто не существует без оснований, Шестов интерпретирует эту формулу в своем экзистенциальном аспекте: «пока человек... со всеми - у него есть почва под ногами» [7, с. 205]. Ведь еще Кьеркегору мысль о беспочвенности казалась неприемле мой [8, с. 96). Шестов ссылается на древних: был «блаженный период, когда опора не была нужна: древние никогда не касались ногами земли» [7, с. 39].
Беспочвенность Шестова особого рода. Он как бы стремится отвоевать у (классической) философии «определенное пространство», где можно мыслить, не ощущая поддержки
разума. В. А. Кувакин относит его беспочвенность к социальной сфере, утверждая, что она отражает бесперспективность отживающих социальных сил [2. с. 252]. В. Л. Курабцев
считает, что этот термин Шестова обозначает в качестве задачи философии избавление от
власти «почвы» или многоликой необходимости и что она синонимична в его философии
таким понятиям, как абсурд, хаос, произвол, дерзновение, каприз, свобода, живая
жизнь [4, с. 45]. Шестов, безусловно, был далек от социальной сферы, которая у него ассоциировалась только с властью общего. В более поздних исследованиях и Кувакин
меняет свое мнение. Что касается взглядов В. А. Курабцева, то его исследование
беспочвенности представляет несомненный интерес, хотя знак равенства между беспочвенностью и абсурдом, несомненно, метафоричен. Л. М. Морева в представление о беспочвенности также пытается сжать многосторонность взглядов Шестова: отныне
беспочвенно то, что «дает ощущение падения, полета, зависаний» [3, с.46]; текст «Апофеоза - результат бунта, и прежде всего бунта против себя» [3, с.41], «призывный тон «Апофеоза»
как бы вел за собой к поступку, к действию»[3, с.40]. Эти представления очень общие, за
ними не кроется метафизической глубины шестовской проблематики. С нашей точки зрения, беспочвенность является результатом его деструктивных подходов к классической
философии, а абсурд - следствием противоположного действия, в котором личность уже
покидает беспочвенность, уже находится на подъеме, в состоянии экзистенциального или религиозного поиска. В. Л. Курабцев не учитывает, что у Шестова, несмотря на
адогматичность, присутствуют и нисходящие (в беспочвенность) и восходящие (в поиске
смысла жизни) потоки сознания. Наличие этих многосторонних подходов к столь сложным понятиям как философия, религия, беспочвенность, абсурд делает философию Шестова легко уязвимой, но трудно интерпретируемой в системном аспекте. «Шестов ускользает, - пишет
Л. М. Морева, - оставляя вместо себя слова» [3, с.15].
В его восходящем потоке находится творчество и поиск новых измерений бытия. «Всякое творение, - отмечает он, - есть творение из ничего» [9, c.368], то есть из беспочвенной
области. С. Л. Франк перефразировал Шестова, назвав все его творчество «творчеством ни
для чего» [1, с.99]. Но ведь «из ничего» - это в духе ничто, в «духе времени»: «ни для чего» -
это обесценивание (в духе прошлого). Проводя линию Шестова. В. Л. Курабцев утверждает,
что «настоящий исследователь жизни должен быть вне любых методологических
ограничений, вне обыденности» [4, с.46]. Погружение в беспочвенность у Шестова есть деструктивное погружение в нисходящем потоке (индивидуального) сознания.
Первоначально «Апофеоз...» задумывался Шестовым как критика безысходного чеховского «творчества из ничего» и отвлеченного просвещенческого тургеневского нигилизма в духе ницшеанского развенчания идеалов, каждая новая идея которого все более разрушала устойчивость философской почвы под его ногами и приводила в мистический ужас [9, с.302]. Шестов здесь выступает «адвокатом» беспочвенности в силу того, что за всеми общими понятиями и истинами видит выстроившиеся в ряд системы, эволюция которых лишь расширяет сферу декаденства и нигилизма, утрату истинно человеческих ценностей.
Но в процессе интерпретации беспочвенности в эпоху кризиса философии он ищет и позитивную ее значимость, пытается рассмотреть наличие возможностей «выживания» в «вакууме» беспочвенности. Ему открывается несколько путей: остановка перед могуществом систем (самоочевидных истин) - в духе Аристотеля и Достоевского (дальше нельзя - стена) -
этот путь ведет к индивидуальному протесту (или остановке); всеобщее разрушение
классических идеалов (и систем) - в духе Ницше, - тогда неизбежно осознание
«беспочвенности» добра и зла, этических моральных начал, общих законов, разочарование, сумасшествие и понимание неотвратимости нигилизма; «полет над разумом» - в духе
Плотина - тогда «парение души над разумом» (по Плотину) и начало поиска (преодоление
общего в едином); и последнее - превращение «поиска» в «великую и последнюю битву за возможность» (здесь и паскалевское «искать, стеная», и спинозовское «не плакать.., а
понимать», и гуссерлианские «феноменологические остановки», которые в общем
занимают промежуточное положение между всеобщим разрушением и «великой и
последней битвой»).
В начале XX века, как считает Шестов, присутствует весь спектр рассмотренных выше «исходов» беспочвенности. Когда критика становится всеобщим «самодовлеющим»
механизмом философии, трудно избежать пессимизма, беспочвенности, негативизма, деструктивных процессов, они потрясают все основания: моральные, этические,
религиозные.... и ведут в тупики релятивизма.

Библиографические ссылки

1. Баранова-Шестова Н., Жизнь Льва Шестова (По переписке и воспоминаниям
современников). В 2 т. P.: La Presse Libre,1983. T. I.
2. Кувакин B.A., Религиозная философия в России (начало X X века). М.,1980.
3. Морева Л. М., Лев Шестов. Л.,1991.
4. Русская философия. Словарь / Под общ. ред. М. А. Маслина, М., 1995.
5. Фрейд 3., Психоанализ. Религия. Культура. М., 1992.
6. Шестов Л., Сочинения: В 2 т. М., 1993. T. I.
7. Там же. Т.2.
8. Шестов Л., Киркегард и экзистенциальная философия (Глас вопиющего в
пустыне). М., 1992.
9. Шестов Л., Избранные произведения. М., 1993.
________
Журнальная публикация: Окороков В. Б., «Беспочвенность как мера деструкции (Лев Шестов на пороге бездны)» // «Философия и социология в контексте современной
культуры» (сборник научных трудов), Днепропетровск, ДДУ, 1988. -с. 125-130.

_____________________________________________________________________________________________

п