. Ярослава Фаворская

Опыт

     - Простите, не встречались ли мы с вами раньше? Я не помню вашего лица и имени, но прекрасно помню Вашу ментальную сущность. Вы – демон-ребенок, и видели в лицо Господа Бога. Когда все сокровища мира были у Ваших ног, Вы переступили через них с беззаботным смехом, не зная их цены или зная их тщетность. 
     Можно на ты?
     Да, ты играешь жизнью и смертью, как влюбленными в тебя безумными женщинами. Они неразрывно связаны через тебя, ревнуют, ненавидят, но одновременно хотят тебя и друг друга. И это открылось мне, когда ты в первый раз обладал мною. На окраине обернутого в фольгу города, на берегу реки, отражающей море огней. Я опустилась на камни набережной и отдалась тебе. Ты насиловал меня страстно, безжалостно разрывая оболочки стереотипов, иллюзий и генетической обусловленности, ты драгоценной влагой вливал в меня сокровенную истину.
Когда я в силах была подняться с камней, то увидела в темной траве светящиеся синие цветы. Ночной город переливался радугой. Я не видела твоего лица. Но я чувствовала, каким ты должен быть в своем земном воплощении и всегда искала тебя. Тебе около сорока, правда? Твое лицо словно вырезано из дерева, на нем следы пережитых бурь. А в глазах и улыбке – отражение всех скорбей и радостей этого лучшего из миров. 
Тебя можно счесть и рациональным циником, и безумным мечтателем, смотря какой гранью ты повернешься к наблюдающему тебя. Но я вместила тебя в свое сердце всего, многогранного. 
Чего я хочу от тебя и кто я? Ничто не имеет значения. Но я хотела бы быть податливой глиной в твоих чутких руках  художника.  Я с благодарностью приму любой образ, который ты придашь мне. Я хочу впитывать целительные биотоки, струящиеся с кончиков твоих пальцев. Я люблю тебя. Не бойся. Любовь моя – легкое бремя. Она ничего не просит и ни к чему не обязывает. 
     Ведь я тоже знаю кое-что о жизни и смерти. 
     Смерть прорастает из жизни как дивный цветок. Открываются мерцающие лепестки, и из сердцевины цветка прорастает опять же – жизнь, а из нее – вновь смерть, и так бесконечно. Бытие – горсть монеток в моей ладони. Я люблю ими играть, подкидывать вверх и смотреть, как они рассыпаются с веселым звоном: орел – решка. Две стороны разных монеток суть: любовь- ненависть, обладание – потеря, разлука – встреча, наслаждение и страдание. Я раскусываю слова, как хрустящее кисловатое яблоко, и готова повторять бесконечно: знание – невежество, красота – безобразие, распутство и добродетель, жизнь и смерть. Между наслаждением и страданием нет никакой разницы, они равно пронизаны божественной игрой бытия. Я не стремлюсь к одному, не избегаю другого, но разрешаю им быть. И они отпускают меня. Свободный и радостный покой владеет мною, в моих руках ключи ада и рая. 

     …когда-то я была жрицей в храме любви. Я отдавалась прихожанам на алтаре с именем Бога на устах. 
     В Средние века меня сожгли на костре. Я танцевала на Ратушной площади обнаженная и соблазнила прекрасного молодого священника. 
     А однажды я была просто беспризорной кошкой. В полумраке подвала я рожала котят, но бросала их еще полуслепых и убегала на крыши, гонимая безумным желанием. Я искала новой любви и поклонялась огромной оранжевой луне. Изредка люди брали меня в дом, прельстившись ласковым взглядом и блестящей шерсткой. Несколько дней я нежилась в тепле и сытости.  Но скоро начинала сходить сума, и в полнолуние выпрыгивала из окна навстречу любви и свободе. 
Последний раз я была красивым женственным юношей, поэтом-самоубийцей. Когда мир раскололся надвое, трещина прошла через мое сердце. 
Но теперь я только материализованная проекция твоей собственной фантазии. Думай, что я еще одна поддавшаяся твоим чарам женщина. Думай так, не зная, что уже давно спишь вечным сном в моих объятиях. Я прижала тебя к груди и баюкая, как ребенка. 
 

     1

     Итак….
     Я иду к тебе на свидание, загадочно петляя по городу и начисто забыв пункт назначения. Прохожие смотрят на меня с сочувствием, каждый из них знает мою тайну. Если бы я могла запомнить их обрывочные реплики, то могла бы составить некий пароль, нечто открывающий. Я - часть всеобщего заговора, но на сегодня забуду о своей миссии. 
     Вдоль улицы натянуты гигантские полотна, на которых искусно нарисованы дома и деревья, образуя иллюзию перспективы. 
     Оборванные озябшие нищие у порталов домов изысканного югенд-стиля сегодня не терзают этим контрастом сердце. Они – голограмма запечатленного людского невежества и страдания, новейшее средство выражения эмоций декаданса, и созерцая печальный символ, я получаю эстетическое удовольствие. 
     Но эти каменные атланты, целый век держащие один и тот же балкон! Что за доля! Ведь я могу взять этот город в руку и просыпать его сквозь пальцы морским песком. Я могу вас освободить. Но не сейчас. 
     Над городом витает божественный запах анаши, и каждая секунда вмещает в себя бесконечно много. Я успею сделать все, что мне суждено. 

     …наконец я пойму, что никогда не найду тебя в этой реальности. Легким движением, как шутя отстраняют любимого, я оттолкну этот мир. И на смену ему придет другой, полный тебя. 
Походка моя легка, а воздух густой, как парное молоко. Что за наслаждение лететь и кувыркаться в нем! Я хочу потрогать острые шпили готических башенок на крыше этого здания. Шпиль башни собора святого Петра растворяется в тумане. На фреске в Кафедральном соборе у Иисуса Христа который день светится нимб – чудесный аттракцион, я могу смотреть на это часами. Я знала, что ты ждешь меня здесь…………………………………………………………………………………
…………………………………………………………………………….……………………………
…………………………………………………………………………….……………………………
……………мы шли рядом по ночному городу. Переходили улицы на красный свет, и машины уступали нам дорогу. Наш страхи достиг предела, за которым начинается беспричинная веселость. Ты смеялся и до боли сжимал мне запястье. В твоих крепких объятиях – оцепенение мертвеца. Возьми меня на глазах изумленной толпы. Здесь и теперь я твоя. Ничего больше не будет. 
Ничего не нужно…………………………………………………………………………….…………………
…………………………………………………………………………….……………………………
…………………………………………………………………………….……………………………
……………но краем сознания ты хотел меня потерять. И я вырвалась. И вдруг потеряла ощущение времени и пространства. Когда я очнулась, то поняла, что иду вперед, и взгляд мой устремлен вдаль, или внутрь, что одно и то же. И если я оглянусь, то превращусь в соляной столб. Но я сделала это. Обернулась, и увидела, что тебя нет. Я бежала по ночной Риге, как бежала по Иерусалиму блаженная Суламифь. Завтра нас не станет. Разве может случиться, что последнюю в жизни ночь мы проведем друг без друга?

      …мы могли бы быть счастливы, но весь наш богатый и негативный жизненный опыт говорит о том, что счастья нет на свете. Весь наш трансцендентный опыт говорит о том же. Мы сами очертили этот замкнутый круг. И живем в этом городе кармической ссылки.  Но здесь есть одно магическое место. 
     Стена и перед ней скамейка. Нужно сесть на скамейку и сконцентрироваться. Усилием воли пройти сквозь стену. И реальность изменится. Но ты ходил туда без меня. Пульт переключения реальности был у тебя в руках. Но ты ошибся по-пьяни, бывает. Сдуру нажал не на кнопки. 
 И

вот лежишь передо мной нагой и беззащитный, не помнящий где ты и что ты. Как странно, что я не испытываю негодования, жалости и брезгливости. Ослепленная аурой, я уже не вспоминаю физическую оболочку. 

     На улице Миера пахнет хлебом и шоколадом. Испепеленные светом фонарей, растворяются силуэты прохожих. Однажды люди воздвигнут здесь храм Духа и Истины. Христианский крест на щите Давида. Под аккомпанемент органа и бубнов хор поет: «Харе Кришна!» Православные иконы подсвечены люминесцентом. Где-то в космосе бесконечно трахаются Инь и Ян.
 

     2

     Самое смешное, что я знаю: мой бред окончится вместе с тобой. 
     Самое страшное, что я знаю: ты никогда меня не покинешь. 
     И в отместку я целенаправленно свожу тебя с ума. Дотронься до меня, убедись, что я настоящая. 

     Есть чудное лекарство, позволяющее проследить путь безумия. Есть волшебное поселение, где живут смуглокожие грации. Они собирают в подол светящиеся синие цветы и варят из них зелье в котелках над костром. Потом они купаются в тихой заводи, не снимая платьев. Это такой обряд. Гибкие тела в облипающих мокрых платьях эротичнее самой наготы. 
     Они идут по улицам поселка, расплескивая искрящееся варево из котелков, и горланят дурацкие попсовые песенки. Но в их устах глупые слова, положенные на примитивный мотив, звучат возвышеннее церковных песнопений. 
     И одна из них скажет мне, подмигнув: «Что, ебалась с Тавричаном?» (так звали цыганенка, которого я любила давно, до тебя). Я задохнусь стыдом и негодованием. А чумазый чертенок, висящий на заборе, выплюнув соску, повторит: «Что, ебалась с Тавричаном?» И я вдруг пойму, что ругательство в их устах – сама невинность. Они просто не знали другого термина. И все станет легко и просто. И я соглашусь с ними: «Да, ебалась! Мне было классно!» И одна из цыганок вздохнет: «Ой, девки, я тоже ебаться хочу - страсть! Организм уже требует!» И все закружится в веселой круговерти, визге и хохоте. И пассажиры, битком набитые в проезжающий мимо троллейбус, хором вздохнут: «Лубан!» А цыгане все бегают вокруг меня и кричат: «Шалушка, шалушка! Бери, хороший шалушка!» Пойдем к ним вместе. Мир их нелепых законов так органично включит нас в себя...

     Не покидай меня. Иначе мой бред останется без сюжета. 

     Пойдем в маленькую дешевую обшарпанную гостиницу. На окнах в комнате нет занавесок. Господь, склонившись, будет смотреть на нашу любовь. Я предугадаю каждое твое желание, так же как ты мое. Ты бесподобный любовник. Контуры наших тел вытканы золотом на кровавом бархате. 
      Знаешь, если ты видел лицо Господа, я не раз разговаривала с ним. Он нашептывал мне на ухо тайный смысл великой мистерии Христианства. Мой мир мозаикой составлен из снов. Я хотела бы быть канатаходцем, балансирующим между иронией и пафосом. Но меня тянет в сторону трагической сюрреальной фантасмогории. 
     Так что же ты делаешь со мною? Вот сердце мое – трепещущая, полумертвая от страха ласточка в моей ладони. Убей меня нежно. 
     Иначе мир вновь разобьется на куски. Я вновь стану потерянным больным ребенком. Я будут провожать в неведомый город своего давно умершего отца. Он впрыгнет в последний вагон движущегося поезда и будет с улыбкой махать рукой. И я буду бежать за поездом и кричать: «Подожди меня, папа!» И он крикнет: «Приезжай ко мне позже!» И я пойму, что он покинул меня, благословив. Мстительный ангел-хранитель лелеет меня. 

     Я каталась на качелях над пропастью. Щемящее ощущение падение захватило меня, мне хотелось продлить его в Вечности. Но, скатываясь на дно пропасти, я мучительно захотела жить. И карабкалась вверх, цепляясь за камни, в кровь раздирая колени и руки. 
     Не заставляй меня открывать врата преисподней, я знаю, что там. Там воняет не серой, а хлоркой. Это сумасшедший дом, куда меня упрячут, грубо толкая в цепкие лапы безумия и забвения. 
     Все двери заперты, и ключи есть только у санитаров. Решетки на окнах делают недоступными манящие объятия асфальта. В искусственном сне, вызванном адской инъекцией, нет и тени видений. Черной дырой он поглотил созданный мною прекрасный мир. 
     Ряды железных коек бесконечны, плафоны тусклы. С тела на тело переползают стаи голодных вшей. Зловещие черви копошатся на дне человеческой души. Меня, созданную для любви, покрывает короста грязи. Лица младенцев изуродованы кислотным ожегом врожденного дебилизма. 
     Милый! В сущности, мы оба давно мертвы, но еще не знаем об этом. Посмотри на меня. На воспаленные ввалившиеся глаза, в расширенные ужасом зрачки, в которых – сама безнадежность. Разве это глаза любящей женщины?
 

     3

     Вправе ли я рассуждать об этом? Ведь я никогда не знала физической боли. В полевом госпитале меня не привязывали ремнями к операционному столу. Без наркоза извлекая осколок, мою кровавую гнойную рану не бередили орудиями пыток. Моя физическая боль не достигала предела, за которым начинается эйфория. Но.
     Мое астральное тело давно устало питать физическое. Я хочу стряхнуть себя с своей собственной души. Улетаю в окно, с недоумением глядя на себя, распростертую на асфальте. Под колесами машины. Прохожу сквозь стену, оставляя себя лежать в кровавой ванне. Болтаться в петле. Гореть заживо. Засыпать вечным сном от передозировки. 

     …я думала, что мир сошел с ума. Но это была всего лишь галлюцинация. Так же как это: 
     Однажду на Землю придет долгожданный Мессия в сверкающих белых одеждах, и громогласно провозгласит: «Аз есмь Христос, Бог ваш. Волею пославшего меня Отца я объявляю новую эру Разумной Пацифистской Анархии. Живите, братья и сестры, живите и наслаждайтесь!» И благословенные люди, палачи и жертвы, сбросив гнет несовершенства, все как один станут в белых одеждах. И с радостным изумлением глядя друг на друга, на благостные, залитые счастливыми слезами лица, скажут: «И вы, и вы тоже здесь?! Да, конечно. Разве все мы не желали Этого, не во имя этого истебляли друг друга?!» Люди будут общаться телепатически, и мужчины и женщины больше не будут хотеть друг друга. Судорога очищающего тантрического оргазма потрясет исстрадавшееся человечество. 
     Но скажи, что мы будем делать там, со своей неутолимой страстью, источником пронизанных эросом снов?

     И последнее видение посетит меня:
     Иегова и Сатана – близнецы. Наша жизнь – результат их любовного соперничества, их спора, ведущего к дружескому компромиссу. Оба они желают добра, но по-разному его представляют. 
     Мы - плоские бумажные куклы на шатких подставках. Мы окружены картонными декорациями. 
     И остальное каждый волен домыслить сам.