. Ярослава Фаворская

От звука к сердцу 

В этой скромной квартире в тихом районе Тель-Авива царит самый что ни на есть вдохновляющий художественный беспорядок, в котором – своеобразная гармония. Старый рояль, раскрытые ноты, стопки книг, картины… Интерьер дышит искусством, выдает в обитателях квартиры артистические натуры. Стены украшает солидная коллекция самых разнообразных скрипок. Рабочий стеллаж уставлен столярскими инструментами и приспособлениями. Здесь живет Ася Родштейн, профессиональная скрипачка и педагог, владеющая секретами мастерства еще одной, редчайшей, штучной  профессии. Она – скрипичных дел мастер.

..........

Скрипичных дел мастер Ася Родштейн

– Среди редких специальностей особое место  занимает профессия скрипичного мастера. Что привело вас к ней?  – Окончив училище им. Гнесиных по классу скрипки,  в 19 лет я уже начала преподавать. И столкнулась с  тем, что со скрипочками моих учеников часто  возникали проблемы, они требовали наладки,  ремонта. А ведь крайне важно учиться играть на инструменте, который хорошо звучит. Россия в то  время была наводнена скрипками, изготовленными  на мебельной фабрике. Их звучание, мягко говоря, оставляло желать лучшего. Начала интересоваться,  где можно приобрести соответствующие знания об устройстве и наладке скрипок. Выяснилось, что единственный способ стать профессионалом в этой области – это пойти в ученики к уже состоявшемуся скрипичному мастеру.

Счастливый случай привел меня в студию скрипичного мастерства, которой  руководил Денис Яровой – уникальная личность, единственный из российских мастеров, удостоенный диплома на конкурсе в Кремоне – родине легендарного Антонио Страдивари… Мне был тогда 21 год. Около 5 лет я училась в этой студии, где кроме меня занимались еще семь человек, от 17 до 40 лет. Наш учитель – необыкновенно эрудированный человек, полиглот, писал стихи на русском, итальянском и  английском. Издавал книги по акустике скрипки, заведовал акустической лабораторией в московской консерватории, он прекрасно разбирался в физике акустики. Часто я оставалась в мастерской после учебного дня (а он длился с 10 утра до 6 вечера). 

Маэстро читал мне свои стихи, рассказывал о своих прежних  успехах, делился планами – я всегда с большим удовольствием беседовала с ним… Есть много скрипичных мастеров, умеющих  хорошо работать руками, но Денис Яровой обладал также необыкновенным  интеллектуальным и духовным зарядом,  которым он с удовольствием делился с теми, кто хотел слушать и учиться... Человек ищущего ума, он открыл закономерности  построения итальянской скрипки с акустической точки зрения,  исследуя работы древних итальянских мастеров...

– Они превратили ремесло мастера, делающего музыкальные инструменты, в подлинное, высокое искусство, развивавшееся параллельно с творчеством великих живописцев и скульпторов… 
– Да это была эпоха расцвета, всплеска скрипичного искусства – созданию музыкальных инструментов сопутствовали вдохновение и гениальность. Сейчас скрипки  Страдивари, Бергонци, Гварнери ценятся в миллионы долларов. Но дело не в меркантильной оценке, а в том, что у этих инструментов божественный звук. Скрипки, которые мы делаем сегодня, только называются также и напоминают те инструменты по форме.. Хотя нельзя сказать что все современные инструменты не звучат – есть блестящие варианты современных скрипок, и некоторые мастера добиваются высот в своем деле… Но, на мой взгляд, все они не приближаются к тому идеалу, которого достигли гениальные мастера прошлого. 
– Почему нельзя повторить те инструменты?
– Сегодняшний художник может точно скопировать, допустим, «Мону Лизу» – но это будет всего лишь копия… Ушел тот период, целая эпоха, полная особого смысла. Страдивари с юных лет до последних дней жизни работал в своей мастерской, движимый стремлением довести скрипку до высшего совершенства… Считается также, что итальянцы использовали для изготовления инструментов особое дерево и секреты его обработки. 
– Ася, а из чего делаете скрипки вы? 
– Это клен и ель – материалы я привезла с собой. 
…Ася демонстрирует деку скрипки, над которой сейчас работает: 
– Денис Яровой, методику которого я использую, вывел закономерности построения толщин и настройки. Это готовая дека, на корой выведен свод. Внешняя сторона готова. А дальше я специальным рубаночком выбираю толщины – они неравномерны, несимметричны. В середине существуют определенные фигуры, у них есть различные специальные названия. Здесь – «островок» маленькой толщины, 2.3 мм, если постучать по дереву – оно издает особый тон. А здесь – основное напряжение, и дека толще – 3.3 мм. Постепенно эта фигура «расползается» к окружностям…  Толщины меряются специальным прибором, он так и называется – толщинометр. 
 – Вы не только изготавливаете скрипки, но и ремонтируете их? 
 – Да, основные заказы – все-таки на ремонты. Струнный музыкальный инструмент требует особого, бережного отношения и заботы от своего владельца. И скрипка, и виолончель – как живые существа, реагируют на малейшие изменения окружающей среды: температуру воздуха, влажность… Кроме того, с музыкальными инструментами нередко случаются разного рода досадные мелочи, поломки. Если соблюдать правила по хранению инструментов, их содержанию и уходу –  можно значительно продлить их век и надолго сохранить чистоту, силу и гармоничность их звучания. 
Хорошую скрипку можно продать за 3 тыс. долларов, но такие продажи случаются не слишком часто. Но ремонт также бывает очень интересным. Когда инструмент с исправленным дефектом начинает хорошо звучать – это неповторимое чувство. Ремонт увлекает меня так же, как, допустим, написание стихотворения – когда пришло первое слово, и идея захватывает, и ты уже не существуешь для внешнего мира… Основная задача моего ремесла – это звук. Тут не обойтись без творческой интуиции (помимо того, что все должно быть сделано технически правильно). Не все инструменты (также как не все стихи и не все авторы) обладают потенциалом. Но надо извлечь из инструмента максимум. 
Скрипичный рынок сейчас наводнен дешевой китайской продукцией – 400–500 шекелей вместе с футляром. Многие родители считают, что незачем покупать хорошую скрипку ребенку, который только начинает учиться играть – ведь неизвестно, будет ли ребенок продолжать заниматься серьезно. Это понятно, но, с другой стороны – если ребенок прикасается к искусству, стоит вложить деньги в хороший инструмент с красивым звуком, чтобы был стимул заниматься, чтобы не испортить ребенку слух… 
– Вас увлекла профессия скрипичного мастера, но вы решили не ограничиваться на ней? 
–  Мне всегда было интересно развиваться в разных направлениях – меня интересовали и поэзия, и исполнительское искусство и преподавание. Я начала заочно учиться в горьковской консерватории. Наш мастер был против этого, он считал, что у меня способности к скрипичному мастерству, и я должна сосредоточиться  исключительно на нем. Я, по его мнению, «разбрасывалась» своими способностями, у нас даже были трения по этом поводу… Выпускной экзамен в консерватории я играла на скрипке, изготовленной собственными руками. 
– Как складывалась творческая судьба в Израиле? 
– Я приехала в Ришон-ле-Цион, всего месяц поучилась в ульпане, и начала играть местном симфоническом оркестре. Работала там недолго, но успела познакомиться со многими музыкантами и просто интересными людьми. Сейчас выступаю с двумя камерными ансамблями. Для меня также много значит авторская принадлежность и общение с публикой. Я написала тексты четырех программ детских концертов. В одном из этих концертов (он  называется «Пиццикато») в игровой форме рассказывается об истории рождения скрипки. Я начинаю играть на самой маленькой скрипочке, потом она постепенно растет… Потом между музыкальными инструментами (кроме скрипок – флейта и гитара) возникает спор – кто же будет играть главную партию. Но, в конце концов, мы приходим к согласию и играем в ансамбле. Используется музыка Моцарта, Бетховена. Другая программа называется «От звука к сердцу» – это струнный квартет… 

– Продолжаете преподавать? 
– Конечно. Полтора года назад «подняла с нуля» большой проект в Ашкелонской школе искусств – меня пригласили организовать струнный ансамбль. На сцене выступало 36 детей… Надеюсь, что продолжу работать с ними и в следующем учебном году. Занимаюсь с детьми и индивидуально. Мне нравится прививать детям любовь к инструменту, к музыке…
– В Израиле к детям нужен особый педагогический подход… 
– Здесь не принято давить на детей. Осознание ребенком своего личного достоинства крайне важно, тут я всегда на стороне детей… Причем в России, наверное, я была довольно жесткой учительницей. Невозможно было иначе относиться к ученику, когда существовали жесткие требования «сверху» – положено отыграть определенное количество этюдов, гамм и т.д. В советской музыкальной школе у ребенка не было права голоса, он должен был молча выполнять указания учителя. А сейчас меня даже упрекают в излишней мягкости. Причем осознание необходимости изменить педагогический подход было резким – я просто приехала в Израиль и полюбила эту страну и ее детей… Родители, как правило, также избегают давления на ребенка, который учится музыке. А ведь в овладении исполнительским искусством на определенных этапах возникают естественные переломные периоды – когда надо прилагать усилие. Бывает сложно, но есть разные способы преодолеть эти барьеры… Вдвойне сложно, поскольку в Израиле существует огромное количество всевозможных кружков – ребенок начинает заниматься чем-то одним, затем увлекается другим. С одной стороны – он развивает во многих направлениях, но с другой стороны – поверхностно, ни во что толком не углубляясь…
– А вас в детстве заставляли заниматься музыкой? 

– Нет, я сама хотела учиться… Но вот по отношению к собственным дочерям – мне пришлось настаивать на том, чтобы на определенном этапе они не бросили занятия музыкой. У них были прекрасные учителя (не секрет, что педагоги не берутся обучать собственных детей – между преподавателем и учеником должны быть особые психологические отношения). В итоге обе дочери благодарны мне за мою настойчивость. Обе они – студентки Тель-Авивского университета. Старшей 25 лет, она скрипачка и изучает лингвистику. Младшей 23 года, у нее оказались особые данные к игре на таком сложном инструменте, как виолончель.

В университете она изучает физику и географию. И обе они продолжают играть, много репетируют и выступают… 
– Вы занимаетесь также литературным творчеством, переводите…
– Еще в Москве я посещала литературные семинары, писала. Приехав в Израиль в 1989 году в возрасте 34 лет, я решила «поставить крест» на своем русском творчестве. Мне хотелось полнее погрузиться в новую языковую среду, понять, какую роль играет в этой стране иврит, что он значит как творческий элемент. Я не училась в ульпане, но достаточно быстро начала читать на иврите книги (большей частью прозу, чтение поэзии  дается сложнее). Сейчас, например, читаю прозу в переводе Мириям Тевон – у нее очень богатый музыкальный красивый язык, звучащий  как стихи. Недолго раздумывая, я начала писать на иврите. Писала песни, сценарии. Конечно, мне помогали с редактурой, но ошибок становилось с каждым годом меньше. 
Я начала подавать голос как музыкальный критик, публикую статьи на популярном сайте  «Пространство Эли Эшеда» (www.notes.co.il/eshed). Руководит этим авторским проектом журналист и публицист, которого волнует израильское искусство, он привлекает к сотрудничеству самых разных авторов. Я занялась и переводами современных поэтов, и с иврита на русский, и наоборот... Когда переводишь автора, которого действительно любишь и ценишь – приложишь все усилия для того, чтобы проявить максимум, на который ты способна. Недавно в Антологии поэзии, выпущенной издательством Эвелины Ракитской, были опубликованы мои переводы Авива Крона… впрочем, это, скорее, стихи «по мотивам».

 …Ася писала раньше в достаточно традиционном стиле… Недавнее знакомство и общение с составителем антологии поэзии «Израиль 2005» Александром Кобринским подвигло ее на литературные эксперименты авангардистского толка. Написано несколько достаточно шокирующих стихотворений – в авторских интерпретациях на русском и иврите. Тексты вызвали неоднозначную реакцию у публики – от восторженной до негодующей… 

* * *

 …Но вот мы отвлекаемся от беседы, и Ася Родштейн включает аудиозапись своей музыкально-поэтической композиции, прозвучавшей однажды на израильской радиостанции в передаче, посвященной памяти жертв Холокоста. Музыка, текст и голос (Ася выступила здесь как композитор, ивритский поэт и исполнитель) полны чистейшего трагизма. Скрипка не просто играет – она звучит как живой глубокий человеческий голос, в мелодии – дивное сплетение восточных и идишских напевов… 
– Композиция посвящена детям, погибшим в канцлагерях. Я написала ее после того, как мне рассказали о ребенке, прожившем в лагере меньше, чем день… Решила послать этот  диск в Германию, в музей Холокоста. Однажды я путешествовала по этой стране, и как-то ночью проходила через фойе гостиницы, где портье слушал старые немецкие мелодии 30–40 годов. Возможно, под эти самые мелодии осуществлялся геноцид 6 миллионов… А сколько уцелевших в той войне жили с пост-травмой, и не смогли нормально воспитать детей… Я предложила портье поставить диск с моей музыкой. Он был просто загипнотизирован и буквально застыл, пока звучала запись… Я не утверждаю, что это сила моего таланта производит такую реакцию – но сама тема композиции… она не может не тронуть, не проникнуть в сердце. 
Еще в Москве я обратилась в своем творчестве к еврейской теме. Никогда не была диссиденткой, но принадлежность свою к еврейству всегда ощущала – бабушка соблюдала шаббат, дома говорили на идиш (к сожалению, этим языком я не овладела – взрослые говорили на нем, когда не хотели, чтобы дети их понимали…) С момента приезда в Изариль поняла, что удовлетворение от удачно написанного на иврите стихотворения для меня намного выше, чем от написанного на русском… Это действительно так – я не рисуюсь, не изображаю из себя «сабру». 
Хотелось бы обратиться к творческим людям, живущим в нашей билингвистической среде – не замыкайтесь на русском языке. Конечно, русская культура – недосягаемых высот, это наше богатство. Но почему существует тенденция противопоставлять ее израильской, ставить эти культуры на разные чаши весов? Многим это мешает войти в израильскую культуру, которая является теперь нашей, родной. Несколько дней назад я участвовала в творческом семинаре, где обсуждался новый проект по лоббированию интересов русскоязычных работников культуры (и литераторов в частности) на государственном уровне. Ведь, согласитесь, существует некоторое ощущение невостребованности и непонятности русскоязычной интеллигенции в Израиле. На семинаре обсуждались способы изменения этой ситуации. Не надо бояться переходить на иврит… ивритоязычная интеллигенция любит стихи, наше творчество может быть им интересно, а для русскоязычных талантов переход на иврит может стать новым этапов развития…