/
Сима Гольдберг
Еще одна страничка откровений
Когда началась война,
мне было три года. Мы уезжали из Днепропетровска последним эшелоном. Мост
через Днепр взорвали сразу же за нами. Фашистские самолеты бомбили нас постоянно,
но в моем детском сознании слились воедино тьма и разрывы снарядов. Поэтому,
когда начинало темнеть, меня атаковал страх: я кричала так, что в конце
концов жители нашей теплушки стали бояться, как бы мои крики не навели на нас
вражеских летчиков... В общем, если сначала меня успокаивали, то потом
угрожали, что выбросят из вагона!
Сколько эшелонов
разбомбили с эвакуированными, наверное, не знает никто. И хотя мы
благополучно добрались до далекого Тобольска, с наступлением темноты я
начинала плакать, ожидая бомбежки.
Вернулись мы домой
вскоре после того, как город освободили. Было холодно и голодно. Хлеб давали
по карточкам - 100 гр. в день на человека. Мама нарезала три пайки: завтрак,
обед, ужин. После того, как я съедала хлеб завтрака, по крошкам начинала
отщипывать от обеденного куска, а через час доедала хлеб ужина.
Мы жили в парке
Дворца пионеров (он занимал площадь от пр. К. Маркса до ул. Тихой и от
Ленинской до кинотеатра «Победа». Сейчас там здание горисполкома). Дети собирались
в этом запущенном саду и «паслись» с весны до зимы: ели цветы акации, ягоды
шиповника, шелковицы и разные травки-калачики. Недавно подруга рассказала о
своем самом ярком воспоминании детства - это когда моей маме за уроки
уплатили кукурузой и она, сварив большую кастрюлю мамалыги, накормила кашей
всех детей во дворе.
Я помню, как во время
эпидемии чесотки мама обмазала меня и всех детей, которые оказались в этот
день в парке, какой-то черной мазью, закутала в тряпки, а потом долго
отмывала одного за другим в корыте и выпускала сушиться на солнышке. А ведь
воду нужно было носить через весь парк, греть на печке, потом выливать на
улицу! То-то все дети любили мою маму и с удовольствием ходили к ней на
занятия шумового кружка. Был такой во Дворце пионеров. Играли там на ложках,
бутылках, металлических угольниках, на деревянных палочках и других
самодельных инструментах.
Время от времени в
парке собирались мелкие воры, чтобы разделить добычу. Едой они всегда угощали
детей. До сих пор помню корзину пирожков, отданную нашей ватаге... А где-то в
начале 50-х в нашем дворе поселился кустарь-мороженщик. За один рубль он
продавал две круглые вафельки со слоем мороженого между ними. Десять-пятнадцать
детишек складывали пятаки и гривенники, данные на школьный завтрак, покупали
порцию мороженого и по очереди слизывали...
Так как я постоянно
болела воспалением легких и бронхитами, меня отправили в лесную школу на
Мандрыковке. Под наблюдением врачей там учились дети со слабыми легкими. Но
главное – там было усиленное питание: хлеб с маслом, яичница и даже вермишель
по-флотски (с мясом!) Писали мы карандашами на старых исписанных тетрадях,
между строк. Гулять нас водили в Ботанический сад, на дне оврага которого мы
играли в партизан или разбойников.
Говорили, что в
овраге прячется банда «черная кошка», что по подземным тоннелям из Ботсада
можно пройти в любой район города. Во всяком случае наши мальчишки
хвастались, что именно таким путем они добирались до Мандрыковки. Часто в
овраге мы находили пули и кости, что подтверждало легенды о бандитах. Откуда
нам было знать, что в этом овраге фашисты расстреливали евреев? Ни до, ни
сразу после войны мы вообще не имели представления об антисемитизме. Во дворе
играли дети русских, украинцев, евреев, цыган, и никому в голову не приходило
хоть чем-то отличать их друг от друга. Лично я узнала о своей национальной
принадлежности только после того, как арестовали Еврейский антифашистский
комитет и меня впервые обозвали жидовкой. Только тогда я поняла, что
принадлежу к гонимому народу. И .это осталось на всю жизнь.
Газета «Шалом, Хаверим!» № 1, январь
2001, г. Днепропетровск
<.....................................>