.
Болезнь

                      Итак, хвала тебе, чума!
                         А. Пушкин. «Пир во время чумы».

1

Я оборвал на середине фразу,
ошибки быть, конечно, не могло.
Она, она – великая Проказа
впечатала клеймо в моё чело.

А был июль, и трепетали ветки,
нёс соловей какой-то сладкий вздор.
Из комнаты, моей старинной клетки,
я вышел в ночь, в её глухой простор.

И было так тепло и одиноко,
так нежно ветер мне лицо ласкал,
что круглый след таинственного рока
на лбу моём никто б не отыскал.
 

2

Две простыни соединил я нитью
и вырезал две полосы для глаз.
И, словно по волшебному наитью,
мой колокольчик дрогнул в первый раз.

И зазвенел, когда спалил дотла я
свой скарб убогий – дряхлое жильё.
И, как солома, в темноте пылая,
всю ночь не гасло прошлое моё.

Кричал и пел, когда я нёс по свету
мою надежду и мою судьбу,
и круглая таинственная мета
светилась влажно у меня на лбу.
 

3

Прозрачный воздух, блики золотые,
укол железный вековой тоски.
Как грудь земли, лежат холмы литые,
деревьев чёрных выпростав соски.

И завитки моей любви сожжённой
стремятся кверху, в голубой зенит,
когда тяну я глухо: «Прокажённый»,
и колокольчик нехотя звенит.

И уползти стремится тварь живая
с той стороны, где я торю свой путь.
И метка зла, какую я скрываю,
по коже растекается как ртуть.
 

4

Но верю я в своё предназначенье,
когда округу заливает тьма,
и в желтовато-белое свеченье

награды смертной, моего клейма.

Когда ж по сердцу пробегают тени,
одна другую пробуя догнать,
мне давит на виски моё смятенье,
и я хочу по-волчьи застонать.

Тоски и боли океан солёный
как щепку хочет утащить на дно.
И я цежу сквозь зубы: «Прокажённый!»,
и рву ногтями круглое пятно.
 

5

Восстание. Мучительно и тесно,
и страх тайком прокрался в грудь мою.
И вряд ли мне доподлинно известно,
против кого сейчас я восстаю.

И сам себе я не хозяин ныне,
и никакой преграды больше нет.
Лежит в пыли разбитая святыня,
ничтожный сколок лучшей из планет.

Но я – никто, но я – марионетка,
убил в себе продажного раба.
Блестит в ладони мелкая монетка
нетленным светом, как моя судьба.
 

6

Так что ж теперь – свобода без предела,
полёт души, лишившейся всего?
Моё освобождение от тела
и от опеки горестной его.

Когда лечу, стремглав, над косогором,
над озерцом с колючим тростником,
я говорю на языке, с которым
вовеки прежде был я незнаком.

И мне понятно, по чьему приказу
зажжён костёр, в котором я сгорал.
Но боль и жизнь, искусство и Проказа –
теперь один торжественный хорал.

Где, восходя светло и полновесно,
растут созвучья, как в саду цветы,
переполняя мировую бездну
животворящей мощью красоты.

<..........................>