.
Елена Твердислова
«Неостановимый вспятень» - память
О поэзии Савелия Гринберга
Ты Великое...
глубинно-веруемое...
охрани их
С. Гринберг
В разгоревшихся за последние годы спорах о
Маяковском - его личности, поэзии, судьбе, среди выдвинутых новых концепций
и предположений - порой проницательных, заслуживающих внимания, а подчас
абсурдных и. даже бредовых - не звучал голос одного из самых тонких и проникновенных
ценителей Маяковского, знатоков его биографии, текстов и времени, когда
они создавались, ибо этот голос принадлежит человеку, в прямом и переносном
смысле далекому от такого рода диспутов и жарких разговоров, не потому,что
вот уже более двадцати лет он находится вне России, а потому, что образ
Маяковского для него предельно ясен и не требует иных толкований, тем более
пересмотра, хотя изучению творчества поэта посвящена почти вся жизнь...
Когда в 1973 году Савелий Гринберг покидал
Россию, родной и обжитой Музей
В. В. Маяковского в Гендриковом переулке (сотрудниками музея неизменно
сохранялось старое, первоначальное название переулка), уезжал от любимого
дела и преданных коллег, он уезжал с мыслью, что расстается с самым дорогим
и близким, но получилось обратное: это дорогое и близкое он увез
с собой и сохранил в. себе. А нам - остается только сожалеть, что мы лишились
общения с человеком, умеющим проникать в мир и язык другого писателя, соблюдая
одновременно чрезвычайную деликатность и дистанционность вкуса. Гринберг
постоянно цитирует (как это было в. беседах со мной) Пушкина, Гоголя, Хлебникова,
Зощенко, перед каждым новым литературным явлением останавливается, будто
верующий на пороге Храма, органично соединив в себе исследователя, виртуозного
поэта и переводчика...
Савелий Гринберг родился в 1914 году в Екатеринославе.
«С двухлетнего возраста - в Москве.
В дальнейшей биографии: школа, работа на заводах,
активное участие в работе бригады Маяковского первого состава (в начале
1930-х годов и в последующие годы).
В конце 1930-х годов - научный сотрудник Литературного
музея.
Во время войны находился в народном ополчении:
несколько позже на строительстве оборонительных рубежей; затем - лектор
по литературной тематике в армии и на флоте.
Был в 1943 году на «Малой Земле» (под Новороссийском)
и в 1944 году на Рыбачьем полуострове.
В послевоенные годы продолжал работать в московских
музеях - лектором, научным сотрудником. В 1960-е годы - старший научный
сотрудник Музея В. В. Маяковского. Читал также лекции в Театральном музее.
Тема: поэзия и драматургия.
В 1973 году репатриировался в Израиль.
Здесь (в Иерусалиме) издан сборник его стихотворений
«Московскяе дневниковинки». (основной материал из тетрадей 1930-1960-х
годов).
Начиная с 1973 года - работа над переводами - с иврита на русский язык
- стихотворений Ибн Габироля и современнных израильских поэтов.
Отдельным изданием вышел сборник переводов
стихотворений Д. Авидана с предисловием и примечаниями переводчика.
Публикации стихотворений и переводов Савелия
Гринберга - в журналах «Время и мы», «Возрождение», «Сион», «22», «Народ
и земля», «Континент» и в различных антологиях.
В указанный период (1970-е годы и начало 80-х)
- цикл радиопрограмм (на русском языке),, посвященных современной израильской
поэзии» (1).
Эти сведения из «Справочника Союза русскоязычных
писателей Израиля» (2) я специально привожу полностью. Даже за скупыми
и немногословно упомянутыми фактами биографии Гринберга просматривается
личность литератора, живущего вне обид на русскую словесность, его не оценившую.
Его упустившую. Более того, со всем возможным рвением - и терпением
- служит ей:
Оглыбить пространство
В пространстве гордость очеловеченная
у кого что от Пушкина зарифмовавшего
лекарство с коварством
до Маяковского зарифмовавшего рокоты
с доктором ровненько
с браунингом
Разумеется, Гринбергом написано гораздо
больше, чем вошло в «Московские дневниковинки» (3), однако книга
эта особенная: по стилю, по тону, по форме стиха. Я убеждена, что, когда
лет через 30-40 у нас начнут заново создавать историю современной русской
поэзии, а необходимость в этом остро ощущается уже сейчас, многие имена,
что на слуху и все годы бесспорно лидировали, уступят тем, кто был «в тиши»
и «за кордоном» - в стороне от «большой» литературы. Без творчества Савелия.
Гринберга такая история будет неполной. Способность к эстетическому восприятию
действительности - вне схем и систем - поэт развил до. способности осязать
СЛОВО, «...от радости от горечи страницами раскиркегоря...»
Игра Гринберга в слова и со словами, колючими,
как еж (любимый «детский» образ), легка и свободна (при всей осознаваемой
тяжести извечного конфликта-диалога поэта со словом) именно потому, что,
несмотря на безграничную вариативность слов, эта игра ведется по законам,
которые теперь принято обозначать литературной культурой.
В его стихах слово значит все и не значит...
ничего, оно лишь интонация, ритм, опора. Оно ранимо и крепко, как самый
стойкий металл. Каждое слово в образной структуре его поэтики - несущий
элемент, слово-ключ, слово-символ, внутренне замкнутое в своей семантической
исчерпанности, но готовое выйти в открытое пространство литературной стихии
для общения с другими словами, в сочетании с которыми взрывается и рождается
новый образ, новая фигура, создается новая лексика, моделируется новый
поэтический язык. Блестящее подтверждение тому - бесчисленные находки в
области слов- «перевертышей» - палиндромов, напомнившие, например, мне
бесконечные джазовые импровизации музыкантов, не просто живущих своим искусством,
а дышащих им, родившихся в нем. и с ним.
Роботобор.
Акведуку девка.
Яму вдове разбой об зарево двумя.
Моторово-повелитель-лети-лево-поворотом.
Телеге неге лет.
Трамтарарам. Арарат. Март.
Черепень мет
Стиль авторского мышления - с его резко
выраженной субъективностью и следованием определенным формальным признакам
- легко ироничен. Поэт подтрунивает над собой, своими «играми в бисер»,
свободой словоизложения, что делает его стихи живыми, теплыми и близкими.
Гринберг думает, что бродит один по ночному городу -
Ступенями каменными ходами
на этот выгиб
на это взгорбье
во впадине планеты, -
Разрозненное второмосковие
но это не так. Он ведет с собой (а не за собой) собеседника, которому
доверяет. Без такого доверия настоящей поэзии не состояться.
Несмотря на наше столь позднее знакомство
с лирикой Гринберга, она приходит к нам отнюдь не устаревшей - .это великолепный
материал для современного литературоведа, изучающего многоструктурность
поэтического высказывания. С этой точки зрения в поэзии Гринберга можно
выделить несколько «уровней»: вербальный, или словесный; конструктивистский
(каждое стихотворение имеет формально завершенную конструкцию, но не обнаженную,
как, скажем, при строительстве здания, а иллюзорно скрытую, точно декорация
на сцене, где все решают покрывала и занавес); эмоциональный (облик города
в восприятии поэта зависит не только от времени года или часа суток, от
погоды, ремонта и т. п., не только от наблюдательности и памяти автора,
но также его состояния, настроения. Гринберг - человек зоркий и впечатлительный;
а эти грани трудно соединяются в душе). На образном уровне - городской
пейзаж. Есть в пластике стихотворений Гринберга, как у каждого лирического
произведения, автобиографический уровень и, без сомнения, историко-литературный
- со своим контекстом эпохи и времени, ззафиксированном, как правило, уже
в самом названии: «Москва 1961-1962», «Сентябрь 1963», «...18 окт. 1949
года» и т.д.
Стихотворения Гринберга далеко не просты,
ибо ритм и рифма в них движущиеся - «ритмы вырытые, рифмы открытые» - для
русской поэзии нетрадиционные, но это движение - спокойное, вдумчивое,
гармоничное. Лирическое «я» не мечется в поисках самопознания или самовыражения,
а обретает внутреннее равновесие с помощью размышления: «Шагай, прорезав
замкнутость». (Подобным способом, кстати, создавал стихи Маяковский - при
ходьбе.)
Вместе с тем лирика Гринберга предельно конкретна:
она - о мыслях, переживаниях, воспоминаниях, наконец, просто мимолетных
впечатлениях москвича середины столетия. Какой тогда была Москва - мы помним:
при всей нищете и неустроенности быта, варварском истреблении целых районов
- неизбывное обаяние бесчисленных переуллков, закоулков, маленьких улочек
и полузабытых окраин. «Москва пролетала отнятым счастьем...» У Гринберга
эта строчка - целое стихотворение. Конкретность пейзажных зарисовок находит
отражение в яркой, многокрасочной, живущей своей обособленной жизнью цветовой
гамме - с ее «синевой марта», «снегами и метелями», «огнями признаками
и огнями призраками», «фиолетовым небом» и «громадой сиреневой ночи»...
Природа и город не конфликтуют друг с другом, как это нередко бывает в
поэзии. Просто город, повторяя а чем-то природу, обретает собственное естество.
Обугленные, скорченные листья.
Скребущийся их шорох по холодному асфальту.
Бывало - встретишься в толпе с ней.
Под грохот моря выйдешь с ней.
Была когда-то песня песней,
а нынче осень осеней,
Рифмоуловитель
Трудно отделаться от желания сравнить городскую
лирику Гринберга с польским, а точнее, «Краковским авангардом» (Т. Пейпер,
Ю. Пшибось), провозгласившим в 20-е годы лозунг «Город - Масса - Машина»,
столь много у них общего - по тематике и метафорической игре привычными
словесными выражениями, но, увы... Этих поэтов Гринберг вряд ли читал -
у нас они были не в ходу и не «в моде». Он самостоятелен и самобытен, но,
что обиднее всего признать, - одинок. В отличие от своих польских собратьев
по перу, группировавшихся вокруг различных и многообразных литературных
программ и манифестов, Гринберг не принадлежит ни одной поэтической школе.
Да и есть ли у нас в полном смысле такие школы? Есть разве что только печальная
«последовательность»: не печатали при жизни в Союзе - не издаем и поныне...
Поэзию Гринберга мало читать. Ее надо слышать.
В его исполнении. Его спокойно-ироничное, чуть сдержанное умение рассказывать
о себе гармонично сосуществует с артистическим даром декламации. В русской
традиции стихи принято читать нараспев, на одной интонационной мелодии,
с некоей монотонностью, что нередко им вредит. Гринберг читает как шагает,
и любое стихотворение в его прочтении обретает особую дополнительную окраску
- ритмическую, часто совершенно неожиданнную.
Свое искусство поэтических перевоплощений
Гринберг продолжает в переводах, приобщая русского читателя к современной
израильской литературе.
Предлагаемые стихотворения Савелия Гринберга
- разные, в том, что взяты именно эти, аа не другие, есть элемент случайности.
Выбор же переводов совершенно сознательный. По-моему, каждый переводчик,
обращаясь к тому или иному поэтическому тексту, непременно читает его по-своему,
привнося часть себя. Родственность поэтического мира Гринберга и Авидана
неоспорима. Из предисловия переводчика: «Возникновение и поступательная
эволюция поэтического творчества Давида Авидана взаимосвязаны с нарастающей
драматизацией восприятий - языковых, информационных, семантических.
Сплав разножанровых отрывков, личностная проблематика,
соединенная с проблематикой технологии слова.
Языкотворческое отражение возникающих контроверсий
времени»(4).
Эти слова во многом применимы и .к поэзии
Гринберга.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Справочник Союза русскоязычных ггисателей
Израиля. Тель-Авив. 1990. С. 63-65.
2. Союз был основан в 1971 г. Его основатели:
критик Исраэль Змора, писатель Ицхак Цетлин к поэт Лев Лиор. В справочник
включено 75 имен русских еврейских писателей. Все они, за редким исключением,
- уроженцы СССР.
3. Гринберг С. Московские днеаниковинки.
Иерусалим: Став, 1979.
В книгу вошли стихотворения из семи циклов: «Московские дневннковинкн»,
«Неостановимый вспятень». «Разрозненное второмосковне», «Крымовье 1963»,
«Море военных лет», «Осколковщина», «Мелоголем» (страницы из новой книги)
и «Дополнительный материал» (к «Московским дневинковинкам»). Вот лишь несколько
отзывов ня эту книгу. Проф. Дм. Сегал (Русский отдал. Иерусалимский университет):
«Замечательный сборник. Живое и оригинальное слово. Единственный в современной
русской поэзии продолжатель футуризма». Эфраим Гордин, писатель-публицист:
«...сборник изобилует яркими, выразительными стихами, передающими особую,
свойственную только Москве атмосферу»; «...Строки прокикнуты щемящей любовью
к Москве», «...книга отражает не только субъективный настрой (автора),
но и является в какой-то мере документом эпохи». Роман Якобсон, ученый-славист:
«Ваши стихотворения и ваши переводы произвели сильное впечатление».
4. Гринберг С. Примечания //
Шира Хадиша. Страницы новой израильской поэзии в переводах Савелия Гринберга.
Тель-Авив, 1992. С. 126.
«Литературное обозрение», Москва, 5/6, 1994