.
2. Господину Цукерману портят настроение 

Вот его мастерская. 
                             Но что же молчат молотки? 
Разве нынче суббота? Мазурики! 
                                                Дай им потачку!.. 
Беспардонно усевшись на убранные верстаки, 
Подмастерья бастуют. 
                           В его заготовочной – стачка! 
Он напрасно одел свой парадный костюм! 
                                                       Вот так раз! 
Что вы с ними прикажете делать? 
                                      Прогнать или высечь? 
Погибает заказ! Погибает богатый заказ! 
Погибает шесть тысяч, а это не шутка – 
                                                      шесть тысяч!
Цукерман побледнел.
                     Он, привыкший казаться грозой, 
Заикаясь от злости, от скрытого гнева серея, 
Говорит, как отец, убедительно и со слезой: 
«Что за шутки друзья? Разве так поступают 
                                                                евреи?
Это срочный подряд, даже больше: 
                                                 военный подряд.
Понимаете дети?» – И кто-то сказал: 
                                                          «Понимаем. 
Мы управимся к сроку, ребята у нас говорят, 
Если будут расценки повышены 
                                                   к первому мая». 
Цукермана немножко знобит – очевидно 
                                                             сквозняк.. 
Он пиджак разодрал: 
                             «Кровопийцы! Исчадия ада! 
Можешь пить мою кровь! Я – бедняк! 
                                     Я – последний бедняк!» 
«Мы прибавки желаем, хозяин. 
                                                А крови не надо». 
Господин Цукерман достает золотые часы, 
Отражаясь на крышке, 
                                дрожат его пальцы кривые. 
«Я пошел, господа. Намотайте себе на усы:
Через десять минут к вам пожалуют
                                                          городовые».
И жандармы пришли. Околоточный выпил
                                                                      воды,
Подтянул кобуру и сказал, постепенно зверея:
«Есть жиды и евреи. Которые спорят – жиды,
А которые хочут работать, то эти евреи».
Но из синих штанов
                             вынимает цветной карандаш
И командует, дергая шеей, кирпичной
                                                                от гнева:
«Кто бунтует – направо и шагом,
                                               в полицию, марш,
А которые смирные, будьте любезны – налево.
Торговаться, патлатые, вздумали? Я вам задам! 
Захотелось прибавочки к праздничку?


                                                     Я вас погрею!..»
Молча, словно козлы, подмастерья уходят
                                                              к «жидам»,
Мастера посолидней, как овцы, отходят
                                                              к «евреям».
Цукерман победил.
                               Подмастерьев уводят штыки,
Конвоирует – птичий глазок трехлинейной
                                                                винтовки.
Мастера, помолчав, опускаются за верстаки,
Мастера, помолчав, разворачивают заготовки.
Нелегко обернуться с подрядом
                                                   одним мастерам:
Далеко не уедешь на этих почтенных калеках...
В коридоре – шаги.
                           Кто там поднял такой тарарам?
Цукерман обомлел: на пороге –
                                               уволенный Леккерт.
«Что вам надобно, Гирш? Уходите,
                                                 паршивый пижон!
Что у вас за листовки, безбожник,
                                               торчат из кармана?»
Гирша Леккерт молчит.
                                Он играет сапожным ножом
И глядит на рабочих сквозь пляшущего
                                                              Цукермана.
Что за скверная рожа, обструганная,
                                                               как доска!
Словно выкрест презренный,
                                      он пейсы и бороду бреет.
«Молодой человек!
                              Вы забыли про три волоска. –
Говорит Цукерман, – что растут на лице
                                                                   у еврея!»
«Нынче дело не в этом!
                                     Для споров найдется пора.
Я зайду к вам в субботу,
                                           и мы потолкуем о вере...
Расходитесь, штрейкбрехеры!» –
                                         Леккерт велит мастерам,
Мастера потихоньку шмыгают
                                                    в открытые двери.
В низких окнах – закат, мастерскую пора
                                                                  закрывать,
Цукерман не глядит на высокие тихие звезды
Он приходит домой и обрушивается в кровать,
Проклиная Егову за то, что он зачат и создан. 

<..............>

________________________________________________________
п