Ушедшая
(рассказ)

     Кот был весьма драный. Всю ночь он прострадал в мужском туалете на набережной, куда его, неистово визжащего и шипящего, насильно заточили сбежавшие в очередную «самоволку» матросы. Утром длинный и благообразный старик Василий Павлович, работник данного заведения, укоризненно покачивая головой и сладко приговаривая: 
     -Не ходи, заяц, в туалет! Сапоги замочишь! - бережно взял кота за шкирку и мягко опустил на еще не запыленный асфальт. 
     Встряхнувшись, кот помчался к известному всему здешнему гарнизону - проклятому деревянному домику. 
     -Опять, зараза, гаду пожалуется, - сердито буркнул, испуганно уступивший ему дорогу молодой матросик. 
     -И зачем ты его, Василь Палыч, так рано выпустил. Посидел бы еще часа два. Подумал, - разочарованно, развязно и кокетливо протянул другой матрос, явно осуждая «освободительный» поступок благообразного туалетного работника. 
     -Да ладно вам. Он ведь не всегда такой был. А то, что он вам с «увольниловками», как банный лист к одному мксту дипнет, так это ради же нашей пользы, чтобы наряда лишнего не схлопотали. А то, как говорится: «Будет вам и белка...» 
     -Будет и засос! - весомо перебил его второй, кокетливый и развязный парень. 
     Кот Васька принадлежал известному всему небольшому приморскому городку капитану 3-го ранга Ратникову, и о его ночном заключении этим ребятам было уже хорошо известно. 
     При виде его хозяина, все, не имеющие увольнения на берег, тут же бежали, а имеющие на секунду задумывались - и тоже бежали. 
     И это была уже не первая «подлянка», подстроенная ему мстительными матросами. Так, например, несколько месяцев назад к деревянному домику капитана подошли двое, похожих на сантехников, но представившихся печниками парней. Сказав Наташе, дочери капитана, что присланы ее отцом для того, чтобы разбить старую кирпичную печь, а затем поставить ее на место новую, они стали усердно долбать какими-то допотопными и веньма подозрительными для любого (хоть малость смыслящего в печах) взора ломиками. 
     Но Наташа была явно не «по печному делу». На усмешливые вопросы (так называемых) печников, она отвечала с какой-то коровьей отрешенностью: 
     -М-да.-М-нет. 
     Сделав в течение получаса свое дело, изрядно загадив при этом весь дом, новоявленные «печники» направились к выходу. 
     -Придем через час. Жди меня! - весело пропел один из них, и послал Наташе воздушный поцелуй; а другой угрюмо промолчал. 
     И много позже парень этот с тоскливым сожалением вспоминал раздолбленную в отсутствие хозяина печь и трех молодых матросов, подбивших его и еще одного командировочного на это «черное» дело. Предварительно матросы изрядно накачали их пивом. В этот же день командировочные улетали самолетом и, разкмеется, ничем не рисковали. Капитан же Ратников (по словам тех ребят-матросов) был до ужаса вредный. 
     -Придет в камбуз и не уходит, зараза, покамест паутинку - ну хоть одну - да не отыщет. А эта дряная стервь за ним всю дорогу шастает. Ну и ясное дело: где жрет, там и прочее. 
     А этот: 
     -Плохо моете. Вот грязь кругом. Посмотрите-ка. 
     -А это от его котяры «кой-что» необсохшее. Ясное дело: где жрет, там и прочее, а этот сослепу, без очков, и не видит-то, что есть что... А котяра-то вдобавок еще и стучит помаленьку! - вещал один из матросов. 
     Часто сбегавшие в самоволку, они были почему-то твердо убеждены в том, что шнырявший по всему приморскому городку кот регулярно докладывает о них своему хозяину. И каждая шальная встреча с ним оставляла в душе неприятную оскомину. 
     -А сажали мы ему прошлым годом картошку. Ну, так вот, чтобы не маяться, выкопали одну такую большую ямищу да и побросали всю картошку туда. 
     Вот Ратников потом все и удивлялся: 
     -Почему это у всех картошка как картошка, а у него - клумбой, - дополнялся этот рассказ другим неутомимым мстителем. 
     В сырое время была тогда раздолбана печурка... 
     Теперь же капитан Ратников ласково гладил потерпевшего Ваську и, прохаживаясь вместе с ним по притихшей палубе, приговаривал: 
     -Ничего... Ничего, Вась... Мы его найдем..., - иподозрительно поглядывал на матросов... 
     О печке же, порушенной прошлой осенью, и о посаженной клумбой картошке он уже давно позабыл. 
     Была суббота. Каждую субботу его дочь Наташа ходила на танцы в местный клуб «Дам моряка», нотам ее почти никто не приглашал. Матросы,  именуемые «стариками», 
хорошо знали нрав капитана Ратникова, и если к девушке только лишь приближался кто-нибудь из новичков, то они тут же отзывали его в сторонку, и на этом дело кончалось. И так было все пять лет, после окончания ею десятого класса. За эти пять лет с девушкой произошло что-то такое, о чем соседи говорили: 
     -Засиделась и сомлела. 
     Опустив руки и уже не покусывая, как прежде,  губ, стояла она, как всегда, красивая и раздраженная, в числе никем не приглашенных девушек. Последние полтора года это состояние стало доставлять ей даже какое-то мучительное наслаждение, и она приходила сюда уже точно зная, что не  Позовут... 
     Паренек, - который пригласил ее сегодня, был, разумеется, из нового призыва, круглое личико и бархатные девичьи глаза. За пять лет в «Доме маряка» она перевидала много таких, и всех хватало только на один танец. Во время танца он весьма скованно и неумело придвигал ее к себе. И не оглядываяь по углам, она хорошо знала, что «старики» переговариваются и тихо хихикают на ее счет, а после танца отведут паренька в сторону и поминай, как звали. И вновь все будет так же глухо и ненавистно, как во все прдыдущие дни, месяцы, годы... 
     -Жизнь - это то, что мы запоминаем, вспомнила она чьи-то слова. 
     -Жизнь, неслышно прошептала она, и, словно желая разрушить какую-то замкнутую систему, шагнула вперед. Матросы были буквально ошеломлены, когда дочь капитана Ратникова, первая, не дожидаясь белого танца, подошла к какому-то хилому, с девчачьим лицом «салажонку» и выволокла его на середину зала. Во  время второго танца он зачем-то оказал Наташе, что до призыва во флот учился в текстильном техникуме. 
    

-Нас «текстилами» называли. Вот, - сказал он и замолчал, думая, что еще сказать. 
     -А меня в школе «Мальвиной» и еще «Бегущей по лужам». Впрочем и сейчас называют. А отец у меня», - резко начала она, и тут же сбилась. 
     Наташа помнила, что каким-то образом выволокла его из клуба, и в продовольственном магазине, почти у самого дома, сама купила бутылку вина. 
     -А это зачем? - спросил ничего не понимавший парень и с некоторым восхищением добавил. 
     -Ну и здорова же ты людей в винном распихивать. Не в первой видать. 
      Наташа не слушала... В винном отделении она была в первый раз в жизни... 
     -Что же мен надо... Это или не это... Да все равно... Лишь бы не то, что было! Какой он хилый... Лишь бы у двери не убежал! А что будет?... Все равно... Лишь бы не то, что было..., - сбивчиво думала она. 
     И, когда, у самой двери деревянного домика, матрос замедлил шаги, ее щеки загорелись: 
     -Так ты... Ты только в клубе смелый! Когда те... Те - в спину хихикают... Что нашептали? Успели! Когда же они успели?! -А еще парни... За паутинку мстите, сволочи! Ненавижу! 
     -Да ты что? Кто хихикает? Какая паутинка? - парень чуит отодвинулся, но ее словно прорвало: 
     -Да, я дочь Ратникова! Да, я «Мальвина». Да, я «Бегущая по лужам». Ну, как вы еще меня там называете? 
     -А кто такой Ратников? - недоумевающе спросил он. 
     -Так ты и этого не знаешь? И вообще ты... А лицо у тебя, как у девчонки! Ха! Ха! Ха! 
     В темной теплой ночи он так и не понял: был ли то истеричный смех или надрывный, без единой слезы - плач. 
     -Ну, как видно без этого и в самом деле не разберешься, - подумал он; затем достал торчавшую из ее сумки бутылку и на этот раз уже крепко сжал руку этой странной девушки. 
     Они вошли в дом. Когда была выпита бутылка, она медленно подошла к нему и шепотом попросила: 
     -Только не надо этого... Не надо пока меня целовать... Ведь нам и так хорошо? Правда? - и еще тише...Пока хорошо... 
     -А почему у тебя никогда не было парня? Ведь ты - что надо! У нас в техникуме ни одной такой, как ты не было. Это я честно говорю... Ты не думай... 
     -«Мальвина!», «Бегущая по лужам!» - зло рассмеялась она. 
     Так, не включая света, даже не целуясь, сидели они, крепко прижавшись друг к другу. 
     Когда пришел Ратников, дочь его по-прежнему сидела на кушетке, подогнув колени и опустив голову на плечо незнакомого ему матроса. Ратников был в штатском, но посмотрел так, что парень, вскочив с кушетки, попятился к окну  и вывалился из него. Спустя секунду Наташа, высунувшись из окна всем телом, уже не увидела его... 
     Высокая и прямая, стояла она спиной к отцу, и впервые в жизни Ратников увидел, как подрагивают ее плечи. Вдруг ему показалось, что не Наташа, а другая (когда-то давно ушедшая от него), такая же высокая и прямая (в чем-то, вот не понятно в чем), несгибаемая до конца женщина обернется сейчас и тот же неистовый крик: 
     -Ты всю мою душу выхолостил! Жизнь выел! - прожжет, как тогда... 
     Когда пятнадцать лет назад от Ратникова уходила красавица-жена, он (всеми правдами и неправдами) не дал ей забрать пятилетнюю Наташу... 
     -Только бы не оборачивалась! Только бы не оборачивалась! - с непонятным для него самого страхом внезапно подумал он и, отупело глядя на ее трясущиеся плечи, прошептал: 
     -Не оборачивайся! Стой так! Стой так! 
     Но те же (как у той - ушедшей, единственно любимой и проклятущей) глаза уже невыносимо глядели на него, и каким-то гнусавеньким, как при неизлечимом насморке, голосом Ратников вяло протянул: 
     -А он тебе очень... Очень нравится? 
     -О-О-ч-чень! - заголосила Наташа. 
     -Ну, ладно. Я его лицо запомнил. Ты это «счастье» в нашем клубе подцепила? 
     -Да, - продолжая всхлипывать, кивнула она. 
     -Ну, тогда он и теперь туда ринулся, Теперь-то он от нас ни в дверь, ни в окно не сиганет. Я его лицо запомнил. Ишь ведь - Гришка Отрепьев нашелся. 
     И Ратников, выйдя в ту же темную теплую ночь, уже было зашагал по направлению к клубу, но вдруг резко остановился и, закурив «Беломор», стал как-то неуверенно прохаживаться по набережной. 
     Столкнувшиеся с ним очередные «самовольщики» сперва жаже не узнали его и не потому, что он был в штатском: что-то новое, как бы поломанное было в его лице, походке - во всем. 
     Убедившись, наконец, что это все-таки Ратников, они еще больше были удивлены тем, что не было на этот раз никаких придирок и проверок. Просто он долго и тяжело смотрел на них, затем, махнув рукой, ускорил шаги. 
     -И чего это его носит. В это время он обычно, как сыч, Мальвинку свою блюдет, - сказал один из них. 
     -Может он тех, что его котяру в гальун сховали, выискивает? - высказал предположение другой. 
     -А ведь «увольниловки» наши-то он даже и просекать-то не стал. Нет - здесь что-то не то! - подвел резюме третий. 
     И двое других согласились, что здесь «что-то не то». Затем, забыв про Ратникова, побежали в сторону приморского парка... 
     А Ратников еще долго ходил по безлюдной набережной. Лицо его впервые в жизни дергалось в каком-то нервном тике, казалось, что он то и дело подмигивает вспыхнувшим то тут, то там сигнальным пароходным мигалкам. И было непонятно: то ли он собирается изловить выпрыгнувшего несколько часов назад из его окна молодого матросикав; то ли, всматриваясь в те же тревожные сигнальные вспышки, пытается поймать какой-то другой, то и дело ускользающий от него свет...