Отметив все эти побочные нюансы, мы можем все же утверждать, что благодаря генетической интеграции в инертную массу представителей III группы, происходит медленно, неуклонное и беспрерывное в ходе исторического времени, увеличение уровня объективного контактирования усредненно-коллективного мышления с внешним миром. Но это и означает, что оно эволюционирует – т. е. что функционирование мышления у наших доисторических предков качественно отличалось от такового у современных людей: оно действительно, как это терминировано Леви-Брюлем, было не логическим, а пра-логическим. 
    В связи с вышеизложенным мы должны с огорчением  заметить, что не согласны с утверждением Гумилева, что «этническая система, находящаяся в составе биосферы Земли» никуда не движется. «На вопрос: куда движется? – говорит Гумилев, – отвечаем: никуда, ибо при колебательном движении понятия «вперед» и «назад» не применимы». Наше несогласие со знаменитым историком исходит из следующей логической цепочки. Развитие этнических систем и их дифференцированное многообразие есть неотделимая часть описанного нами эволюционного процесса и поскольку, исходя из учения Гумилева, на начальную (толчковую) стадию этого процесса (вплоть до акматической фазы) значительное влияние оказывают пассионарии, или что то же самое – генотипические мутанты (представители III группы населения) и эти особи, само собой разумеется, участвуют не только в конструктивно-социальном становлении нового этноса, но, как было это во все времена, в наследственной передаче своих генетических свойств инерционной массе любого развивающегося этноса, то утверждение, что этнос никуда не движется, является ошибочным. Этнос движется, ибо даже при превращении его в реликтовое образование уровень усредненно-коллективного мышления (введенный нами условно для удобства феноменологического описания) в отношении способности реликта адекватно контактировать с реальным объектом получит приращение в сравнении с прошлым на некоторую бесконечно малую величину. 
   Отрицательное отношение Гумилева к идее «осевого времени», выдвинутой Карлом Ясперсом, ведущим представителем экзистенциализма, вызвано тем, что Гумилев, практически не признает биологической эволюции мышления. В его произведениях нет и намека на то, что это возможно. Об этом можно судить по следующему его высказыванию: «Обыватель привык считать, что древний человек был настолько бездарнее современных жителей промышленных городов, что лишь постепенно – путем смены десятков поколений – накапливал способности и внедрял изобретения. На этом весьма зыбком основании возникло представление, разделяющееся и учеными, что время, т.е. развитие в прошлом, шло медленнее, чем сейчас, и потому палеолит, например, кажется для историков единой эпохи, вроде затянувшейся эпохи Ренессанса. Это аберрация дальности, такая же, как уверенность ребенка в том, что солнце не больше кулака». 
   Здесь под развитием Гумилев понимает внешние факторы проявления мышления – различного рода изобретения и внедрение их в жизнь, но не внутренние, присущие человеку – т. е. развитие самого мышления на основе генетических изменений генотипического характера. Гумилев, очевидно, как и все его современники, воспитанные в жестких рамах исторического материализма, считал, что мышление следует за развитием науки и техники. Мы же утверждаем абсолютно противоположное – что развитие науки и техники следует за биологическим становлением разума. И когда Гумилев говорит, что «пассионарные толчки не только помехи в эволюции человечества, но и очистительная сила, без которой эволюция вообще не могла бы продолжаться», то употребляемый им здесь термин «эволюция» не выходит (мы с сожалением констатируем этот факт) за рамки того смысла, который вкладывали в этот термин основоположники марксизма-ленинизма, заключающегося в том, что эволюционируют производные разума – техника, наука, социум и прочее, но «высшее творение природы» остается при этом (на генетическом уровне) неизменным: на веру – т. е. бездоказательно принимается утверждение, что начиная с некоего исторического времени человек, как биологическая система, не меняется. При таком подходе ни Гумилев, ни Маркс и ни Энгельс, которых он вынужден был по известной и простительной причине так часто цитировать в своей книге «Этногенез и биосфера земли», при явном их атеизме, косвенно не вышли за пределы самого заурядного религиозного мышления: человек – творение божье и посему недопустима всякая мысль, что великий гончар свою работу еще не закончил и что в этом направлении человек еще не сотворился. Так что на этот раз, с нашей точки зрения, правы «обыватель», о котором так презрительно отзывается Гумилев и те ученые, которым «обыватель» подсунул «на зыбком основании» здравого смысла неортодоксальное представление, что древний человек был если не «бездарнее», то уж во всяком случае послабее разумом, чем современный. Поэтому, когда Гумилев пишет, что «исходя из учения об этногенезе как о повсеместно возникающем процессе, согласится с К. Ясперсом нельзя», то тут же возникает вполне законный вопрос – а почему собственно говоря «нельзя»? Никакого научного доказательства, опровергающего концепцию Карла Ясперса, в трудах Гумилева мы не находим – одно лишь эмоционально-интенсивное акцентирование нашего внимания на собственных субъективно-ироничных оценках, звучащих как осуждение и приговор: «Концепция К. Ясперса – наиболее обоснованная попытка понять историю, как благодеяние, оказанное первобытным дикарям пятью народами, которые создали «прорыв» или скачок, как бы родились заново». Или такое, например, в духе марксистско-ленинских формулировок, беспощадно-жесткое определение – «экзистенциализм (очевидно имеется ввиду учение Ясперса – прим. наше) – это изощренный вариант философского иконоборчества и попытка ухода от христианства к иудаизму». 
   Что же это за историческое время, на которое Ясперс обратил внимание и назвал его осевым? Оно, по Ясперсу, ознаменовано не только возникновением мировых религий, но и прочих духовных движений, сформировавших современного человека, и заключено в эпохе между 800 и 200 гг. до н. э. В этом отрезке времени проявили себя одновременно первые греческие философы, израильские пророки, основатели зороастризма в Иране, буддизма и джайнизма в Индии, конфуцианства и даосизма в Китае. Ясперс констатирует, что именно в этом исторически коротком временном промежутке произошел качественный «скачок», характеризующийся резким переходом от мифологического мышления к рациональному. Отмечая, что прародиной осевого времени являются великие культуры древности, возникновение которых географически теснейшим образом связано с долинами могучих рек Инда, Тигра и Ефрата, Нила и Хуанхэ, Ясперс обозначает вопросом – почему именно в этих местах возникли великие культуры древности – почему не все человечество в целом и не одновременно испытало подобное развитие? И тут у Ясперса появляются интересные высказывания. Его осеняет нечто типа догадок-прозрений, но до попытки теоретического доказательства дело не доходит. 
   И здесь, при всей нашей критике позиции Гумилева, занимаемой им в отношении генетической эволюции разума, мы должны отдать должное его впечатляющему учению об этногенезе. Без такого учения наше исследование не состоялось бы. Изучая становление и гибель народов, Гумилев сумел четко выделить интенсифицирующие и тормозящие факторы, продолжительность процесса и условия, приводящие к образованию реликтовых этносов. И поскольку итог исторического развития любого народа, как верно замечено Гумилевым, имеет фатальный исход – превращение в реликтовое образование, следует рассмотреть более внимательно этот конечный результат, скрытый (по причине отсутствия в реликте былой энергии) от исторических летописей и упоминаний. Что же такое с биологической точки зрения реликтовый этнос? 
   Со школьной скамьи всем нам хорошо известно, что и поныне в отдаленных областях нашей планеты существуют реликтовые этносы и что они сохранились каким-то непостижимым образом в первозданном виде. Кому из нас, романтиков, не захотелось бы побывать в этих экзотических местах? Но мы повзрослели и нам надо считаться  возрастной прозаической данностью, потому что теперь нас интересует не романтика и даже не этнические особенности быта этих «дикарей» и даже не то, что их мышление сохранило первобытный мистический характер, но прежде всего каковы каузальные факторы подобной отсталости? Если, по нашему предположению, технический и научный прогресс – результат эволюции мышления на генетическом уровне, а не наоборот и в общепринятом смысле, то мы должны признать, что реликтовые образования, сохранившиеся в областях, считавшихся в недавнем прошлом краем ойкумены, отстали от развитых народов не технически, но прежде всего в естественном отношении и именно в том направлении, благодаря которому генетически возрастает мощь и раскованность человеческого разума. Причиной же тормозящего эффекта мы должны признать многовековое из-за географической удаленности отсутствие контактов с иными этническими народами. Заключение браков внутри и только внутри подобного племенного союза, если и не ведет к физической деградации, то уж пожалуй, как свидетельствуют исторические факты, умственному прогрессу не способствует. Такое вынужденное «варение» в собственном соку уменьшает вероятность появления мутантов, принадлежащих к III группе, и в результате неизбежно приводит к умственному застою. И если это варение продолжалось две тысячи лет, то весьма вероятно, что такой реликтовый этнос весьма значительно отстал в естественном развитии разума от цивилизованных народов. Но надо отметить, что современные средства сообщения довольно быстро сглаживают этот разрыв, ибо способствуют межнациональным контактам и, как следствие этого, даже в самых удаленных местах, заметной метисации населения, что, со всей очевидностью, ведет, как это отмечено Гумилевым, к возобновлению этногенетических процессов. Что касается реликтового образования, которое является исходным продуктом этногенеза не в маргинальных областях, а в цивилизованных районах нашей планеты, то следует отметить, что прозябать ему недолго, потому что оно тут же будет выведено из этого анабиозного состояния каким-нибудь наиболее активным соседним народом или насильственным поглощением или слиянием на добровольных началах и в результате подключения к новому своему историческому перевоплощению продолжит в общей массе с другими народами путь, ведущий к повышению уровня адекватного контактирования с реальным объектом. 
  

Таким образом, разница между реликтовым образованием, которое является продуктом маргинальных областей и реликтовым образованием, находящимся в гуще этнического многообразия, если вдуматься, довольно таки существенная, ибо анабиозные состояния в которых находятся эти реликты не одного и того же происхождения. Реликт, находящийся в гуще этнического многообразия, получается в завершающейся стадии этногенеза по причинам скорее социального характера, чем генетического (социальные иерархические структуры имеют существенное влияние на использование имеющегося в их распоряжении генофонда); реликт же, находящийся в маргинальных областях – исходный результат, как мы предполагаем, отсутствия этнического многообразия, ведущего к замедлению тех мутантных процессов, которые важны для рассматриваемого нами биологического фактора эволюционного развития. Очевидно, что на мутационность особей в рассматриваемом нами направлении, влияет не только этническое многообразие, но и численность этнического коллектива, ибо для того, чтобы такая мутационность имела эволюционный эффект нужна определенная критическая величина инерционной массы (П группа населения), ибо именно эта группа принимает на себя удар пассионарного напряжения и в наследственном и в прямом – физическом смысле. Гумилев, к сожалению, не мог заметить указанной нами разницы в происхождении реликтовых образований, ибо начисто отрицал биологизм в эволюции разума. 
   Только теперь мы подошли вплотную к тому, чтобы ответить на вопрос, почему в долинах рек Инда, Тигра и Ефрата, Нила и Хуанхэ возникли великие культуры древности и почему именно в этих долинах? 
   Известно, что возникновение подобных культур результат, прежде всего, оседлости и что к оседлому образу жизни народы перешли после кочевого. Но почему такая последовательность носит закономерный характер – потому ли, что требуется несколько тысячелетий, чтобы догадаться, что оседлый образ жизни приносит больше разнообразных благ, чем кочевой? – потому ли, что такая длительность во времени нужна тугодумному человеку, чтобы на него снизошло внезапное озарение скачкообразно в кратчайший исторический срок придумать орудия труда для обработки земли и возведения ирригационных сооружений, строительства жилых домов, дворцов и культовых храмов? – потому ли, наконец, что человек проделал определенный путь в своем биологическом развитии и оказался подготовленным, прежде всего умственно, решать задачи, способствующие переходу к более сложным формам воздействия на окружающую среду? 
   Историк-экономист Арнольд Тойнби авторитетно полагал, «что цивилизации рождаются и развиваются, успешно отвечая на последовательные Вызовы». Что под этими «Вызовами» Тойнби подразумевал? Повидимому то, что природа является для человека скоплением препятствий, которые человек последовательно, в силу своих возможностей, преодолевает. Но тут опять же возникает вопрос, что первично в этих возможностях – внешнее (техническая оснащенность, которую необходимо для этого преодоления создать) или внутреннее (способность создавать соответствующие приспособления)? Нет сомнения в том, что Тойнби отдал бы предпочтение внешнему фактору, ибо не находил, «что в рамках «исторического времени» наблюдается какой-либо прогресс эволюции самой человеческой природы». 
   Карл Ясперс, в отличие от Тойнби, не связывал рождение и развитие цивилизации с символическим образом «Вызова», ибо чувствовал, что первичное сосредоточено во внутреннем. В поисках причины исторического скачка (появления осевого времени) 
Ясперс приходит к мысли, что поскольку человек «не осознавал, к чему это приведет, и не стремился к этому», с человеком «что-то произошло». Ясперс указывает на наличие биологических и исторических черт в человеческой природе и на их неразрывную связь. И даже говорит о возникновении ряда вопросов при разделении этих понятий. Первый из этих вопросов – «к каким биологическим последствиям может привести историческое развитие?», второй – «какие биологические реальности могут послужить причиной тех или иных возможностей истории?» Прежде всего отметим, что мы не согласны с тем, как Ясперс преподносит проблему взаимовлияния в процессе эволюции биологического и исторического – неравнозначное он трактует как равнозначное. Мы убеждены в том, что если функциональное взаимовлияние и имеет место, то равнозначным оно быть не может. Биологический фактор является доминирующим, ибо существование параллельно с народами, имеющими историю, реликтовых этносов в маргинальных областях уже само по себе является доказательством того, что без мутантов и без соответствующего повышения из поколения в поколение уровня усредненно-коллективного мышления история немедленно исчерпала бы все свои возможности.
   Из того, в каком логическом порядке строит Карл Ясперс оговоренные нами вопросительные предложения, мы невольно приходим к заключению, что биологическое развитие он относил ко вторичному фактору. Позиция Ясперса – следствие его знакомства с работами швейцарского зоолога Адольфа Портмана, который полагал, что «нет ни малейших признаков того, что в рамках контролируемой исторической эпохи изменялись бы задатки новорожденных». Именно на этой цитате, взятой из трудов этого ученого, Ясперс акцентировал свое внимание в своем изыскании «Истоки истории и ее цель». В другом своем научном исследовании «Философская вера» Ясперс, опираясь на работы того же ученого, утверждает, что человек «становится понятным в своих биологических свойствах лишь в соединении с тем, что дано ему традицией, а не наследственностью». Но «Истоки истории и ее цель» вышла в 1949 году, «Философская вера» – в 1948-м. Весьма, может быть, что в те времена у Портмана была именно та точка зрения, которая отмечена Ясперсом. Но, вероятно, в дальнейшем она, в результате более углубленного исследования вопросов антропогенеза, претерпела значительные изменения. Во всяком случая, исходя из работы А. Портмана «Мы в пути. Человек в окружающем его мире», мы понимаем его точку зрения несколько иначе, чем Ясперс. В этой работе Портман делит процесс становления человека на два этапа. Первый отрезок развития (продолжительностью в миллион лет) по мнению швейцарского зоолога «проходит преимущественно в рамках природной эволюции, под действием тех же факторов, которые обуславливают развитие других видов млекопитающих», второй (в течение полумиллиона лет) – связан с развитием чисто человеческих факторов: культуры, разума, техники и завершается он приблизительно 200 тыс. лет назад формированием Homo sapiens. С завершением второго этапа прекращается прирост объема головного мозга и даже наблюдается определенная его редукция. По мнению А. Портмана, это связано с реорганизацией внутримозговой структуры, отмиранием ряда прежних функций и появлением новой иерархии функций мозга, новых мыслительных способностей индивидов. Здесь мы с А. Портманом абсолютно согласны, ибо он не отрицает эволюции мозга (а значит и мышления), но переносит ее на иной качественный уровень, а именно – на генотипический. Можно предположить, что имеются и фенотипические изменения, которые, вероятно, «в рамках контролируемой эпохи» микроскопически малы и поэтому остаются практически незамеченными.