Мы уже говорили, что первым признаком того, что человек отделился от всего остального животного мира является появление в нем раздвоенного сознания – он перестает жить сам того не зная и выносит эту свою жизнь за скобки своего собственного бытия и тем самым приобретает способность как бы видеть себя со стороны. Смерть любого рода (даже возрастного порядка) рассматривается им как несчастный случай, как нечто такое, чего могло бы и не быть – т. е. в человеческом сознании нет еще места представлению об естественном пределе жизни. Мы предполагаем, что далекие наши предки (времен, например, верхнего палеолита) считали себя могущими жить бесконечно долго и поэтому инстинкт самосохранения у них срабатывал только в минуты естественной опасности. И до тех пор, пока человек находился в этом слепом неведении, он не был религиозным. И поэтому мы убеждены, что человек начал свое путешествие по линии эволюции сознания без признаков какой-либо религиозности. К таковой не относится и более позднее явление, когда родовое сообщество доросло до тотемизма и вера в свой тотем превратилась в коллективное представление. Археологические раскопки подтверждают, что тотемизм, как явление, был распространен повсюду и это говорит прежде всего о том, что вера в тотем, при биологически достигнутом уровне сознания того времени, не доросшего до каких-либо отчетливо выраженных признаков осознанного индивидуального мышления, была той единственно возможной организационно скрепляющей нитью, которая обеспечивала позицию наиболее удобную и выигрышную в борьбе за существование. 
   Отметим, что верящие в тотем племена сохранились и дожили до наших цивилизованных времен. Основная черта любого такого сообщества – вера в сверхъестественную связь, в общее происхождение и кровную близость между ним и каким-либо животным, преимущественно, а нет, так растением, предметом или явлением природы. Такой объект поклонения и есть то, что называется тотемом. Переход от первозданной нерелигиозности к тотемизму был вызван, очевидно, тем, что человеку, как и животному, свойственно быть привязанным к определенному биохору, ибо такая привязанность приводит к четкому и надежному набору навыков приспособления. Большим несчастьем было для какой-либо родовой группы покинуть привычную среду обитания, где она вела хотя и кочевой образ жизни, но в пределах одной и той же местности, до мельчайших подробностей ею изученной – оставить ту территорию, к которой она привыкла настолько, что стала считать ее своим живым продолжением, стала ощущать кровное родство со всем тем, что ее окружает – со скалами, деревьями, озерами, птицами и животными. Из такого ощущения берет свое начало то состояние психики, свойственной нашим далеким предкам, которое Леви-Брюль назвал сопричастностью. Сообщества с едва взошедшими ростками сопричастного восприятия будут видеть окружающую природу так, будто она – это они, а себя так, будто они – это она. Со временем родовая группа сужает подобное всеохватывающее сопричастное представление до мистического единства с одним животным или растением. Это говорит о том, что в процессе биологической эволюции планка усредненно-коллективного сознания поднялась чуточку выше и человек дорос до более логического, а значит и более рационального отношения к среде обитания, ибо сосредоточив сопричастное представление на кровном родстве с одним животным или растением, а не с неисчислимым многообразием, человек тем самым очищает то, что мы называем реальным объектом, от мистической субъективации. Однако параллельно этому несколько более логически и более мощно работающее сознание заполняет среду своего обитания новым потоком субъективации мистического характера – элементы этой среды (деревья, горы, облака, озера, реки, ручьи – буквально все! – в том числе и члены родовой группы) приобретают свойство представляться раздвоенными на видимые образы и их незримые души. Нет никакого сомнения в том, что подобного рода анимизим никак не может являться той «первоначальной системой», с которой, по мнению Тейлора, «начался многовековой курс воспитания мира», ибо из ощущения кровного родства со всеми элементами природы вытекает пра-логическое отрицание неодушевленности – т. е. анимические коллективные представления развиваются из тотемических – дополняют их и усложняют. Появляется культ предков. Считается что умершие члены родовой группы не исчезают окончательно с прекращением жизни, но продолжают жизнь после смерти в облике тотема. Родовая группа относится к своим умершим предкам ритуально-мистически, но такого рода ритуальность к религиозным явлениям никакого отношения не имеет. Прежде всего потому, что у членов родовой группы нет еще никакого понятия о естественной продолжительности жизни и они думают что она может продолжаться бесконечно долго, а если смерть по каким-то причинам и наступает, то это вовсе не смерть, ибо умерший продолжает существовать в облике тотема. И до тех пор пока члены родовой группы будут думать именно так, до тех самых пор инстинкт самосохранения не будет давать никакого тревожного сигнала генетически эволюционирующему разуму, чтобы тот выдумал богов и, выдумав их, поверил слепо и безоговорочно в их существование. Мы считаем, что именно поэтому «наблюдатели, – как это утверждает Леви-Брюль, – ни разу не в состоянии были обнаружить у исследованных ими австралийских племен какую-нибудь идею богов», так как у племен этих, живших с незапамятных времен вне этнического многообразия, разум не испытал соответствующих эволюционно-биологических преобразований и тем самым оставался неизменно на том уровне, который был достигнут племенами, жившими на земле в VI–V тыс. до н. э. Подобная идея появляется только к IV тыс. до н. э., когда человек в результате возросшей силы логического мышления начинает постигать неизбежность рокового исхода. И если в V тыс. до н. э. человек, уже умеющий мыслить, уже переставший жить так, словно сам того не знает, могущий смотреть как бы со стороны на свою собственную жизнь, отмечал, за исключением некоторых досадных случайностей, которых можно было бы избежать, только позитивное, в том числе и факт продолжающейся жизни, способной в коллективном представлении длиться бесконечно долго; то начиная с IV тыс. до н. э. над его чувствами начинает давлеть скорбная мысль, что от смерти ему не уйти. Однако следует заметить, что задолго до этого устрашающего открытия, эволюция сознания привела человека к тому, чтобы обозначить определенное культовое место, очевидно, считавшееся священным, где совершались жертвоприношения и другие традиционно сложившиеся церемонии, связанные с тотемическими и анимическими представлениями, и человек, благодаря этому, оказался, в процессе дальнейшего биологического эволюционирования от пра-логического мышления к логическому, подготовленным к строительству величественных храмов и пантеонов и к соответствующему служению этим выдуманным бессмертным и всесильным богам, благодаря которым стал верить в свое «загробное существование» – в продолжение жизни за гранью жизни, усыпив тем самым свою боязнь, а с ней и болезненную возбужденность инстинкта самосохранения. Наступила эра перехода от первобытно-мистических представлений к политеическим и далее к монотеизму. 
   Насколько нам известно, до настоящего времени причину такого перехода измеряли социальными факторами – сменой формаций и все большим сплочением разрозненных родов и племен в иерархически организованную целостность, именуемую государством, и в результате сосредоточением власти в одних руках. Мы же думаем, что первичной причиной является фактор генетических изменений, эволюционно ведущих ко все большему увеличению активности логического мышления и, соответственно этому, всяческому вытеснению мистических элементов из повседневной жизни. О подобном вытеснении свидетельствует переход от первоначальных тотемических представлений к родству с одним тотемом и от представления о всеохватывающей «аниме» к культу умерших предков, продолжающих жить в образе одного тотема и выполняющих посредническую роль в мистической связи между тотемом и родовой группой; и далее – вытеснение тотемических, анимических и прочих представлений религиозными – боги, выдуманные для усыпления негативной реакции инстинкта самосохранения, с момента своего рождения были удалены разумом за пределы среды обитания (у шумерийцев – бог неба являлся и самим небом, бог солнца – солнцем, бог луны – луной; боги древних греков обитали на Олимпе). Причина удаления человеком продуктов своей собственной фантазии на такие высоты более чем прозаическая – находясь в таком далеке, выдуманные боги будут гораздо меньше мешать богу реально существующему, растущему в самом человеке – логическому мышлению. Дальнейшее увеличение силы и возможностей этого реального бога привело к монотеизму – к сведению всего множества вымышленных богов к единственному объекту поклонения – к единому Богу. Местом первой неудачной попытки подобной религиозной реформы является Египет периода Нового Царства и относится к I половине XIV века до н. э. Суть этой реформы состояла в том, что фараон Аменхотеп IV (Эхнатон) выдвинул, в противовес культу бога Амона, культ гелиопольского бога Ра-Горахте. В результате чего культ традиционного многобожия подвергся беспощадному гонению – имена других богов и даже слово «боги» усердно уничтожались на всех памятниках. Но после смерти Эхнатона все его нововведения были ликвидированы при содействии, как это принято считать, фифанского жречества и рабовладельческой аристократии номов. Мы же думаем, что подавляющее большинство населения Египта ко времени религиозных преобразований, в том числе и сам Эхнатон, не были подготовлены эволюционно-генетически к тому, чтобы решительно отказаться от сложившихся традиционных представлений. Хотя Эхнатон и ввел единобожие, но этим единым богом оказался Ра-Горахте – т. е. само солнце, которое и до Эхнатона считалось богом, но только не единственным, а одним из многих. Практически, фараон-еретик не сделал самого главного – он не разорвал мистической связи коллективных представлений с непосредственной средой обитания и не переключил их на такой объект богопочитания, который никак не был бы связан с повседневным соприкосновением человека с реальными элементами окружающей природы, ибо солнце, будучи в человеческом представлении одновременно и реальным элементом природы и богом, в этой своей двойственности содействовало сведению на нет результатов амарнской реформы и возврату прежних политеистических представлений. И если бы даже задуманное Эхнатоном осуществилось, то это, по выявленной нами причине, не очищало реальный объект от той искусственно привнесенной двойственности, которая несовместима с принципами логического мышления, стремящегося к опытному выявлению истинной сущности. Но сам факт подобной преобразовательной попытки, проводником которой был Эхнатон, свидетельствует о том, что человечество находилось в эволюционно-генетическом смысле вблизи того исторического периода, когда переход к современным видам единобожия даже для инерционной массы 
(II

группа населения) мог бы стать интуитивной потребностью самовыражения. И, действительно – примерно через 100 лет после смерти Эхнатона начался исход евреев из Египта, возглавляемый Моисеем – гениальным религиозным реформатором, придумавшим такого Бога, который говорит ему «не подходи сюда» – Исход, гл. 3:5. Законодатель и пророк в разговоре с Богом хотя и приблизился к нему, но соблюдал указанную дистанцию и «закрыл лицо свое, потому что боялся воззреть» – гл. 3:6. Народ ни приблизиться к Богу, ни говорить с Ним, ни смотреть на Него не желает, ибо в сравнении с основоположником иудаизма, испытывает перед Всевышним не страх, а ужас: «И сказали Моисею: говори ты с нами, и мы будем слушать; но чтобы не говорил с нами Бог, дабы нам не умереть» – 
Гл. 20:19. Такого рода религиозность с самого начала лишает Бога земных Его полномочий и постепенно переносит местонахождение нашего Повелителя на такое расстояние от нас и в такую неопределенность, которая не дает нам о нашем Творце никакого истинного знания и никакого конкретного представления. Таким именно образом, Бог был окончательно удален из сферы реального и тем самым логическому мышлению был открыт безграничный простор для свободного приложения сил. 
   На основании проведенного нами исследования мы прояснили картину перехода от пра-логического мышления к современному – логическому. И поскольку теперь мы точно знаем, что такое мышление стало заявлять о себе острейшим образом с момента возникновения первых древних цивилизаций и в связи с этим рассмотрели и проанализировали все источники, имеющие, с нашей точки зрения, непосредственное отношение к затронутому вопросу, мы имеем право утверждать, что Карл Ясперс, определяя историческое время открытия разума и личности, ошибся, не менее, чем на 2400 лет. Проведем сравнение формулировок Ясперса с подобием таких же, но вытекающих из результатов нашего исследования: 

   Ясперс: Осевое время знаменует собой исчезновение великих культур древности, существовавших тысячелетиями. 
   Мы: Осевое время знаменует собой возникновение великих культур древности. 

   Ясперс: В осевое время мифологической эпохе с ее спокойной устойчивостью пришел конец. 
   Мы: В осевое время осуществился быстрый исторический переход от эпохи первобытной с ее спокойной устойчивостью, к эпохе религиозно-мифологической. В отличие от мифов дорелигиозных эпох, отражающих неразрывное слияние объекта и субъекта (сопричастность), в мифах великих культур древности наблюдается некоторое различение мистических представлений от трагедийно-реалистических элементов отображения жизни. 

   Ясперс: Основные идеи греческих, индийских, китайских философов и Будды, мысли пророков о Боге были далеки от мифа. Началась борьба рациональности и рационально проверенного опыта против мифа (логоса против мифа), затем борьба за трансцендентного Бога, против демонов, которых нет, и вызванная этическим возмущением борьба против ложных образов Бога. 
   Мы: С возникновением политеистических эпох началась борьба рациональности и рационально проверенного опыта против тотемических, анимических и прочих мистических представлений. Дальнейшая эволюция мышления привела к перерастанию политеических представлений в монотеические – к иудаизму и к его религиозным ответвлениям, разнообразие которых зиждется на сугубо этнической основе. 

   Ясперс: В доступной нам человеческой истории есть как бы два дыхания. 
   Первое ведет от прометеевской эпохи через великие культуры древности к осевому времени со всеми его последствиями. 
   Второе начинается с эпохи науки и техники, со второй прометеевской эпохи в истории человечества, и, быть может, приведет через образования, которые окажутся аналогичными организациям и свершениям великих культур древности, к новому, еще далекому и невидимому второму осевому времени, к подлинному становлению человека. 
   Мы: В доступной нам человеческой истории есть как бы два этапа. 
   Первый ведет от животного состояния человека к великим культурам древности – т. е. к осевому времени со всеми его последствиями. 
   Второй начинается с этих культур и ведет от многобожия к единобожию, а фактически к удалению Создателя в трансцендентные сферы и, исходя из обнаруженной нами тенденции, должно привести ко второму осевому времени – к полному отказу от традиционно сложившихся религиозных представлений, к перенесению семантического значения слова Бог в Его непридуманную сущность – в Человека, ибо дальнейшее развитие логического мышления должно открыть разуму путь к истинному бессмертию – к исчезновению угнетающих фобий, к тому равновесному состоянию души, которое, очевидно и должно быть свойственно Творцу Самого Себя. 

   Проведенное нами исследование позволило нам убедиться в том, что эволюционно-генетическое преобразование мышления приводит к коренному изменению первобытнообщинных отношений – к объединению разрозненных племен, к переходу их от кочевого образа жизни к оседлому и, наконец, к возникновению древних цивилизаций. И поскольку расширение возможностей разума является первопричиной социально-общественных изменений, нам следует ответить на коренной вопрос бытия – почему человек обладает такой божественной привилегий в то время, как животные, даже высокоразвитые, в этом отношении ущербны? 
   Прежде всего следует заметить, что многообразию существующих на земле видов животных присущ разный уровень сообразительности. Даже если мы возьмем один и тот же вид, то легко можно проследить, что внутри этого вида одно животное соображает лучше и быстрее другого. Это говорит о том, что и животные подвержены генотипическому эволюционному преобразованию по линии интеллектуальных способностей и то, что человек в этом отношении значительно опередил все остальные виды не более удивительный факт, чем тот, например, что собака неизмеримо умнее лягушки, поэтому если уж и говорить об упомянутой нами «ущербности» животных, то с вполне уместной, в этом отношении, долей осторожности. То, что эволюционное развитие животных в направлении все большего разумения имело место, сомнения не вызывает – вопрос заключается в том почему этот процесс приостановился? Или, может быть, и сегодня накопление изменений этого рода продолжается микроскопическими темпами, но по причине того, что человек сравнительно недавно пришел к выводу, что биологическая эволюция вообще может, как явление, иметь место, зафиксировать в слишком коротком промежутке исторического времени какой-либо обнадеживающий в этом направлении результат он никак не мог, тем более, что животные никаких археологических свидетельств подобной эволюции не оставляют?