.
        Иван Бревно 

        “Шерхебель добрый у меня, 
        князьям он в деле не уступит. 
        Седлаю завтра же коня, 
        здесь оставаться – воду в ступе 
        толочь. Я – в путь. Коль повезет, 
        моею станет девка-клад!” 
        “Еще посмотрим чья возьмет, – 
        ответил брату кровный брат 
        и так продолжил, – я считаю, 
        по мне скучает царский трон, 
        поскольку я латинский знаю 
        язык – международный он”. 
        “На пушках держится держава, 
        народу нужен царь-герой, 
        чтоб знатоком он был устава 
        военного, – сказал второй, 
        насупил брови, – мне сражаться 
        пришлось с оружием в руках, 
        берусь я быстро разобраться 
        и в государственных делах”. 
        Пришел рассвет. Седлать взялись 
        коней два брата в стольный град. 
        “Далече ли вы собрались?” – 
        спросил у братьев третий брат 
        (в счет третьего они не брали, 
        зане был ум ему не дан: 
        несчастного в селе прозвали – 
        Бревно Иван). 
        “Мы в путь выигрывать царевну – 
        что у нее в цене, 
        трубят об этом ежедневно 
        по всей стране”. 
        “По вкусу будет этой даме 
        мое веретено – 
        вы убедитесь в этом сами” – 
        сказал Иван Бревно. 
        “Где, пустомеля, ты коня 
        возьмешь? – их только два!” 
        Тот: “На козле поеду я, 
        раз доля такова”. 
        Те посмеялись и прощай, 
        копыта – пыль столбом. 
        Иван Бревно – дорогу дай! – 
        вслед на козле верхом. 
        Туда направился, где бес, 
        день в дрему погрузив, 
        окутал дымкой плывший лес, 
        даль и речной залив. 
        И что же! – за хвосты схватил 
        коней – так вот вы где? – 
        источник сил волшебный был 
        в козлиной бороде. 
        “Го-го – он братьям, гляньте мол: 
        с козла привстав на ноги, 
        похвастал, – вот что я нашел 
        на пройденной дороге, – 
        и показал, держа в десной, 
        им дохлую ворону, – 
        с подарком этим стороной 
        я в битве за корону 
        пройду навряд ли”... 
        “Дурень стой! – 
        немедля брось заразу: 
        столичных жителей чумой 
        уморишь всех и сразу!” – 
        сострили братья и вперед – 
        в коней вонзили шпоры, 
        припали к холкам и в полет 
        под цокот через горы. 
        Перелетели перевал 
        не в пять, так в шесть минут; 
        однако младший брат их ждал 
        в долине – тут как тут.. 
        “Го-го! – пред ваши очи я, 
        пред светлые явился, 
        ошметок этот возле пня 
        поднять не поленился”. 
        И средний брат: 
        “Умру на месте!” 
        И старший: “Не могу – 
        худой башмак везет невесте”. 
        В ответ он: “Да, везу!” 
        Хихикнули – умчались вновь. 
        Осталась синева 
        над дурнем, солнце – та любовь, 
        где не нужны слова 
        пустые – потому опять 
        го-го вонзилось в день: 
        “Пришлось мне, братья, 
        вас догнать; 
        я словно ваша тень, 
        смотрите в оба – я нашел 
        бальзам на раны – мазь”. 
        “Пойми безмозглый ты осел, 
        что это просто грязь”.
        ”Еще какая! – он сказал, – 
        взамен небесной манны, 
        я чернозем степной набрал 
        сюда – в карманы”. 
        Со смехом жестким: “Отойди, 
        задавим!” – двое вскачь 
        коней пустили – впереди 
        над ними желтый мяч – 
       

поблек он и заря зажгла 
        холм за холмом... А там – 
        дух захватило – несть числа 
        крестам и куполам! 
        Зев городских встречал ворот 
        всех тех, кто был влеком 
        надеждой – мостик, поворот – 
        к невесте на прием 
        стояла очередь – стоокая 
        к дворцу текла она 
        и вместе с ней выс-ооо-кая 
        кирпичная стена. 
        Брат брата, чтобы не проспать, 
        булавкою колол – 
        терпенье двигалось не вспять, 
        черед и их пришел. 
        Тот, кто латинский изучил, 
        кто умничать привык 
        тот от волнения забыл 
        свой собственный язык. 
        За троном печь во всю трещит – 
        до люстры куча дров. 
        “Жених, – невеста говорит, – 
        мы жарим петушков!” 
        “Э-э!” – в конфуз ушли слова, 
        сгорела в парне прыть – 
        недотянула голова – 
        пришлось освободить паркет. 
        На зеркало второй 
        ступил – заправский воин: 
        командовать равняйся строй 
        он был вполне достоин 
        луженной глоткой – в нем сильна 
        и удаль – друг штыков 
        иного ждал и вот те на: 
        “Мы жарим петушков!” 
        “Как, что и как?” – пробормотал. 
        Царевна тут же: “Вон!” 
        Пришлось покинуть светлый зал, 
        чтоб вспоминать как сон. 
        Пришел Бревно Иван. “Го-го! – 
        жарища, – пробасил, – 
        что ж, не уйдем мы от того, 
        на что нам хватит сил”. 
        Царевна: “Жарим петушков!”
        Он: “На твою персону 
        мы приготовим вкусный плов 
        и шашлычок – ворону 
        спечем на медленном огне – 
        отличным будет мясо!” 
        “Твоя находчивость по мне, – 
        ждать не хочу и часа – 
        готовь!” – она ему в ответ 
        с изюминкой беды – 
        мол, во дворце кастрюли нет 
        и нет сковороды. 
        “Что нужно держим про запас – 
        смотри, – сказал дурак, – 
        послужит емкостью для нас 
        изношенный башмак”. 
        “Но где подливку ты возьмешь, 
        чертями битый черт?” 
        И он: “Попробуй – запоешь, 
        клянемся – первый сорт! – 
        грязищу из кармана плюх, – 
        свежей добыть нельзя”. 
        “Ты на ответы скор, петух, – 
        беру тебя в мужья, 
        но знай, что в зале весь вниманье 
        советник – лжец и мот; 
        боюсь, что наше воркованье 
        в газеты попадет”. 
        Иван Бревно: “Закон радеет, 
        чтоб на кол не садить. 
        Под солнцем каждая имеет 
        букашка право жить. 
        Накажем тем, что пригласим 
        вороний съесть мосол” – 
        советник тут же стал святым 
        и странствовать ушел. 
        Невеста в райском сне витала, 
        но чтоб не ошибиться, 
        Бревну Ивану приказала 
        с усмешкой – освежиться. 
        В стене предбанника глазок, 
        прильнула – грех невинный: 
        быть свадьбе – слава! – хоботок 
        похож на клюв утиный. 
        Чтоб испытать, каков он ходом – 
        под это надо лечь. 
        И грянул пир! Перед народом 
        впервые держит речь 
        донской казак, а не бурбон – 
        красно, шельмец, калякает: 
        на всю страну трубит, как слон, 
        и натурально – крякает! 

<.....................>