.
Был я разбужен сторожем к шести 

Иду в толпе людской толпе навстречу, 
Зима крепка – клубится пар из ртов. 
В осеннем пальтеце втянул я шею в плечи 
И пальцы скрюченно торчат из рукавов. 
О многом говорит мне скрип шагов – 
Есть честный скрип и лживый – полный яда... 
Следит за мною кто, собою он каков? – 
Не тот ли тип в дубленке, там где “Лада” 
Притормозила? – мне смываться надо. 

В сквозной подъезд немедля я нырнул, 
Чтоб перейти на улицу другую. 
Мой страх мне душу всю перевернул, 
Но я держусь – над ним я торжествую. 
Себя одергиваю – вслух не протестую. 
Смирился с тем я, что преследуют меня. 
Я горлом петлю чувствую тугую – 
Осточертевшее: “Даешь стране угля!” 
Уже смеркается – конец приходят дня. 

Столбы вдоль улицы, как псы сторожевые. 
Зажегся свет – весь город освещен. 
Нет у меня друзей – мне все чужие. 
Я в злую будничность, как в омут погружен. 
Устал – неделями меня обходит сон. 
Я чуток к шорохам – я, как живой локатор. 
Портрет реальности ничуть не искажен 
В моем мышлении – зачем мне психиатр? – 
Он, я уверен в этом, провокатор. 

По лестницам взбегаю я – открытый 
Чердак найти б с пучком горячих труб, 
Где примостившись, всеми позабытый 
Вздохну, закутаюсь во мрак я, как в тулуп, 
С тем облегчением, что я еще не труп. 
Нет состоянью моему определенья – 
Оно вне логики – логичный метод груб. 
Мне самый лучший лекарь – озаренье: 
При нем рельефней черное мгновенье.

Тоской загробной – светом рам оконных 
Сверх дозы облучен я – там живут 
Друг друга мучая и даже у влюбленных 
Судьба печальная – ответственность несут 
Те, кто долдонил, что в почете труд, 
Пророча нам расцвет родной державы. 
И напророчили – гигантский вырос спрут, 
В чернильном мареве шевелятся удавы 
Всепроникающие – я боюсь расправы... 

Гонимый

ужасом, набрел я на сторожку, 
Где дед бедовый стройку сторожил. 
Поклон тому, кто лунную дорожку 
Сюда по снегу без капканов проложил. 
Дал кипятку мне старец – постелил 
Отрепья на пол у чугунной печки. 
Спи! – приказал и сон меня свалил. 
Спи! – выстрелил дедуля без осечки – 
Мой дух освободился от уздечки. 

Приснилось мне, что исполняю Баха – 
Мелодией, как волшебством влеком... 
Аккорд последний – мокрая рубаха, 
Аплодисменты – зал набит битком, 
Я молча кланяюсь – я вспоминаю дом, 
Двух дутышей на крыше воркованье, 
Крыльцо, калитку, маму – в горле ком – 
Он всхлип остановил, сдержал рыданье, 
Слова застряли – нет для них дыханья. 

И тут же Брежнев улыбнулся мне – авгур! – 
Я под портретом ненавистным все кровати 
В общаге к току подключил – электрошнур 
Сработать должен эффективнее, чем “Нате!” 
Казненной юности поэта – быть расплате: 
Им нужен шок, чтоб творчески расти 
К высотам Моцарта, к бетховенской сонате. 
Я их до печени достану, до кости...
Был я разбужен сторожем к шести.

И снова холод, улица, толпа, 
Троллейбусы, трамвай, автомобили, 
Котельной здание – дымяшая труба. 
Затор... Нагорный рынок оцепили... 
Меня не задержали – пропустили... 
Майор милиции со мною не был строг: 
Чтобы на Красной обо мне забыли, 
Придумал маску я – в нейлоновый кулек 
Просунул голову – меня спасает Бог! 

<....................>