.
Свадьба
–
Недавно с художниками познакомились – из Москвы приехали. Деньги заколачивают
бешенные и тут же их пропивают, – сказала Неля, положив ногу на ногу. Платье
и без того короткое, съехало, оголив мощное и упругое бедро. Кивнула на подругу,
– она по своей близорукости со всеми была во флирте. Они из-за нее чуть не
перегрызли друг друга, – отвернувшись от него, обратилась к ней, – ты знаешь,
что мне Игорек сказал? – ты, говорит, можешь приходить, а Лена носа пусть не
показывает. Неля хихикнула и продолжала. – В меня этот Игорек влюблен, да что
толку – хоть и душевный, но много старше и к тому же алкоголик.
–
Уже поздно, – Лена привстала, – пойду!
–
Здесь оставляешь, – удивилась Неля с некоторым притворством.
–
Провожу, – вставил он и добавил, – у меня вольному воля!
Несмотря на отрезвляющий сибирский холод, разобрало вконец, потому что после
водки пил крепленное. И все же запомнилось угловое, тускло освещенное крыльцо
– Лена протопала по нему лакированными сапожками и, взорвавшись плотоядным
смехом, толкнула дверь:
– Счастливого медового месяца! – выпорхнул писклявый голосок из глубины
парадного и по ступенькам, слабея от этажа к этажу, застучали пьяные-пьяные
каблучки.
–
Теперь меня провожай, – сказала Неля – прижалась к нему – потерлась о щеку, –
мне ох сколько надо – я жадная!
Жаркие объятия и поцелуи, обжигающие укусы; сосок – величиной с орех – таких
он не встречал ни у одной – рубец! – вопросительно притронулся.
–
После расскажу!
Усталость отрезвила. Полутьма, ресницы, обоюдное безразличие.
–
Была замужем, – слегка повернулась, – красавец мой то за полночь являлся, то
утром. И каждый день пьяный. Переживала – не вымолвишь. Исхудала так, что
смотреть противно. Пошла к врачу. Прослушал и говорит: “Хрипы!” Сделали
снимок – туберкулез. Операцию перенесла, – она взяла его руку и положила на
рубец, – а мой суженый, словно сквозь землю – в больницу ни разу. Выписалась
и на развод – с тех пор вашего брата ненавижу, а все равно не могу – повидала
столько, что другой на четыре века хватит. Так что, Яшенька, чего душой
кривить – я не первая, но и ты не последний. –Доволен? – спросила и, резко
придвинувшись, чмокнула, – вот лежишь ты сейчас усталый, думаешь добился, а я
осталась голодной! – Ох! – покачала головой и уткнулась в подушку –
приподнялась, – встречу ли такого, чтобы утолил жажду, уничтожил гордость,
оставил на этом диване выжатой и раздавленной, – посмотрела на часы, – такого
я ни за что из своих рук не выпустила бы. –Пора уходить, Яшенька. Скоро мой
сынуля проснется. Он у меня понятливый...
“Никакой скованности – такой и должна быть женщина”, – подумал, выходя на
улицу, а еще, – “старею”, – осадок вполне понятный...
Голова болела – раскалывалась. Снег под унтами скрипел и казалось, что этот
звук разносится по всему городку. Рассвет рисовал контуры дальних сопок,
среди которых выделялась Четвертая зона, или Четверка – так жители называли
соседний поселок. Иногда оттуда доносилось мощное гудение. “Испытывают”, –
говорили прислушиваясь – все беседы и разговоры в этот момент прекращались.
Он
вернулся домой. Из остатков вчерашнего пира приготовил бутерброд, запил
холодной водой и пошел на работу.
Во
время обеденного перерыва заглянул в аптеку купить таблетки от головной боли.
Увидел Лену. “Жаль, что у вас нет ингалятора, – говорила она продавцу, – у
меня так болит горло!” Разговаривая, она подслеповато щурилась. Морщинки
сходились к носу, делая его похожим на маленький клюв. Убедившись, что она на
него смотрит, но не узнает, направился к выходу.
В
конце рабочего дня его вызвали к начальнику. “Подшефные задерживают металл –
ускорьте отправку”.
Пришел с работы, наспех помыл посуду – прилег, тупо уставившись в одну точку.
Проснулся задолго до рассвета, вспомнил о командировке и, кинув в портфель
все необходимое, отправился на автовокзал. К восьми часам утра автобус
подъехал к Кедрогорску. Вырвав у подшефных обещание отгрузить металл,
устроился в гостинице и, чтобы убить время, прошелся, заглянул в книжные
магазины и, завершив прогулку кинотеатром, вернулся. На соседней койке лежал
парень – рыжий, скуластый, усыпанный веснушками в таком количестве, что они в
нескольких местах сливались.
–
Виктором зовут, – сказал он и, услышав ответное, поднялся – походил по
комнате, спросил, – откуда?
–
Оленегорск.
–
А я ниоткуда. Всю Сибирь объездил. Думал работу найти. Работа есть, а
квартира – выкуси!
–
Я в общежитии четыре года жил!
– Общежитие! – сказал он пренебрежительно, – такого навалом, а вот
квартиру даже под Магаданом ждать надо.
–
Ну и подождал бы.
–
Не могу. У меня жена и двое детей в зоне остались.
–
В зоне?
–
Ты, друг, не о той зоне подумал, Я о Четверке говорю. Я там десять лет
сварщиком проработал. Что хочешь заварю – алюминий, железо, медь – мне
одинаково. И зарплату получал, как надо, и квартира трехкомнатная – все
бросил: лындаю по свету, а толку-то никакого.
–
Чего же ты ищешь? – спросил удивленно.
–
Невмоготу стало, – схватил себя за горло, – вот где у меня Четверка стоит!
–Приходишь домой – ни телевизор смотреть не хочется, ни жену приласкать и
тоска такая, что от самого себя убежал бы, а куда? – Пить? – не помогает и
даже хуже становится. Вот и отправился я на разведку, а чем такое хождение
закончилось? – спросил так, будто во всех его злоключениях был виноват
собеседник, – взял с собой две тысячи, а вернулся – чистая жертва.
–
И снова в зону?!
–
А куда же еще? –Я уже и заявление написал и документы приложил. Теперь целый
месяц проверять будут. Еще неизвестно, как оно выйдет. А вдруг не примут? –
на его лице отразилась полная растерянность, – что тогда делать?
– Брось
сомневаться, – сказал Яков. –У тебя семья. И, вообще, непонятно, что
проверять. Ты там работал. Числился. И не один год. Значит кадровый! Не
примут, подавай в суд.
– Какой
суд! – произнес он, горько усмехнувшись. – У Четверки свои порядки.
Проработай хоть сто лет, а проверят, как новенького. Продуктов в бакалейных
завались и квартирами обеспечивают – чего еще надо?! – замолчал, подошел к
своей койке, сел и, упираясь локтями в колени, обхватил голову руками, – вот
какие дела, – выдохнул протяжно и лег.
Через
несколько минут Яков услышал ровное сопение и выключил свет. Проснулся
поздно. Койка соседа аккуратно заправлена. Голые стены. Тумбочка. Тишина
больничная. Вспомнил вчерашний разговор и улыбнулся – свежему воздуху,
приоткрытой форточке, своему настроению – поймал себя на том, что думает о
Неле. Буфет находился внизу. Небольшая очередь.
–
Куда переводят? – спросил коренастый милиционер у долговязого.
–
Рубль пятьдесят две, – сказала буфетчица, отщелкав счетами,
–
В Четвертую зону, – ответил долговязый, получая деньги.
–
Там ученые над какими-то лучами работают, – сказал коренастый. – Секрет он
хотя и большой, да разве усмотришь – слухи все равно ходят. Говорят, что лучи
эти только на мужиков действуют – ту штуку, что торчать должна, на нуль
сводят.
–
Сплетни! – возразил долговязый. – Ваську Ремизова знаешь? – Того самого, что
на улице Энтузиастов жил. Я с ним виделся как-то. Второй год в зоне работает
и ничего... Не жалуется!
Милиционеры, сопровождаемые улыбкой буфетчицы, направились к столикам. Яков
спешно позавтракал, заглянул в администраторскую и, расплатившись за жилье,
покинул гостиницу. Снабженцы не обманули – металл отправили ночью. Он отметил
командировку и выехал очередным рейсом.
Суббота... Угасающее солнце, наполовину спрятавшееся за сопками. Тайга,
вплотную подступающая к городку, оглашена человеческими голосами. Долгая и
суровая зима кончилась – жителей выгоняет на прогулку предчувствие близкой
весны. Закат освещает обледенелые верхушки сосен, заводскую трубу, мостовой
кран и верхнюю половину городка настолько ярко, что нижняя исчезает и взгляд
невольно приковывается к этому зрелищу – очищается от повседневной накипи,
которая...
– Угадай? – произнес женский голос – чьи-то руки прикоснулись к его
глазам, стискивая голову,
– Ты?
– Кто, ты?
– Неля?!
–У-гу, – сказала она, принимая руки, – я вчера два раза к тебе
приходила, а тебя нет. Снова у какой-нибудь ночевал? – спросила и, не давая
ответить, продолжала, – не оправдывайся. Я знаю – врать! – на это вы все
мастера великие, а как до любви доходит – такой, чтобы душа и тело, тут у вас
гладко не получается, а то и вовсе. – Я всех мужиков – чуть перевалило за
сорок – стреляла бы... Ладно уж – ты мне позарез нужен. Поехали со мной на
свадьбу. Моя подруга замуж выходит – молодого лейтенанта в себя втюрила!
–
Искренне рад за твою Лену.
–
У меня знаешь сколько подруг? Замуж выходит Леля. Кстати, Лена с нами поедет.
–
Не понимаю, почему ехать надо?
– Свадьба,
Яшенька, не здесь, а в Четвертой зоне, – сказала она с некоторым апломбом, –
я раньше жила там, да не выдержала – сбежала сюда.
–
Почему?
–
Потому что бабья природа требует – мужички там только на вид, а так больно уж
квелые. –Даже ты, мой Яшечкин – только не зазнавайся! – по сравнению с ними
один против троих можешь выстоять.
–
Перестань городить, – сказал он и спросил, – Четверка-то город закрытый, как
же без разрешения?
Неля таинственно улыбнулась и, сунув руку в карман, вытащила три жетона.
–
Видишь?! Вот они, пропуска. Леля постаралась – своего лейтенанта уговорила, а он тех, что
повыше. Эти кругляшечки я еще вчера на КПП по паспорту получила. Короче, –
вскинула руку и посмотрела на часы, – едешь или нет? – Яша молчал: было
видно, что он колеблется, – если едешь, я подожду тут – оденься поприличнее и
рубашечку, но только белую!
– У меня
один костюм, да и тот на мне.
–
Бедненький! – сказала она с ехидцей и, взяв его за руку, повела к ближайшему
перекрестку, – подожди, я скоро, – направилась к парадному, по которому
несколько дней назад стучали пьяные-пьяные каблучки.
Подруги появились вместе: Лена несла гитару, Неля – зачехленный баян.
–
Разреши, помогу, – сказал он, обращаясь к Неле, и прикоснулся к чехлу.
–
Не надо, – опустила баян на снег и выжидающе напружинилась навстречу
приближающемуся “Москвичу”.
Машина проехала мимо. Яков глянул на Лену и ему стало ее жалко. Она
высматривала дорогу и, прижимая к себе гитару, зябко ежилась.
–
Горло перестало болеть? – спросил он у нее сочувственно.
–
Откуда вы знаете, что я болела? – сощурилась.
–
А я вас в аптеке видел, когда вы на горло жаловались и просили у продавца
ингалятор.
Она сощурилась еще сильнее и, резко вытянув шею, приблизилась. Он отпрянул,
потому что при этом ее лицо уродливо исказилось – нижняя челюсть выдвинулась
до
предела; губа оттопырилась, оголив зубы до самых десен.
–
Что ингалятор! – сказала она, вернув своему лицу нормальное выражение, – если
бы мужскую силу в бутылочках продавали, тогда дело другое. – Побрызгал, –
открыла рот, показав музыкальными пальчиками, как это делается, – любую
ангину как рукой снимет, – обратилась к подруге, – почему ты не предупредила
меня, что пригласила не Игоря, а Якова? Голоса у них так похожи, что я могла
невинного человека обидеть. Сама знаешь, что мне с твоим Игорем даже
здороваться не в охотку.
–
Потому не предупредила, что мне все равно с кем, – ответила Неля, просверлив
Якова взглядом, – Игорь думает, что я должна ему больше, чем он мне, – и со
злостью, – половчее чем он у моих дверей плакались.
Легковая машина подъехала вплотную к бордюру...
–
Капустикова? – спросил шофер, приоткрыв дверцу.
Неля молча кивнула и, приподняв баян, пошла к машине.
–
Со мной садись, – требовательно сказала она Якову.
Машина,
миновав две-три улицы, свернула на бетонную трассу. Солнечный диск
окончательно спрятался за сопками. Всю дорогу ехали молча. Впереди показалось
несколько светящихся точек. Их становилось все больше и больше – самая яркая
превратилась в прожектор, установленный над крышей контрольно-пропускного
пункта. Неля опустила стекло и показала жетон. Часовой заглянул фонариком
внутрь машины и, помедлив на лице Якова, махнул в сторону городка. “Ну и
фонарик!” – подумал Яков, обратив внимание на форму – она чем-то напоминала
дореволюционный парабеллум. Улицы оказались многолюдными. Театр, кафе,
ресторан, магазины – внешне все выглядело стандартно-обыкновенным..
–
Приехали, – сказал шофер, затормозив возле небольшого двухэтажного дома.
–
И без вас знаем, – откликнулась Неля, – я на этой улице три года тоской
маялась.
Она вышла, ловко вытащила баян и неспешно направилась к подъезду. Новых гостей
встретили шумно.
–
Девочки, как я вас ждала! – воскликнула невеста. – Садитесь здесь, – показала
напротив. –Вы знаете, а его друзья, – она наклонилась к жениху и поцеловала
его, – не приехали. Вот поздравительная, – потянулась к окну и, откинув занавеску,
взяла телеграмму – показала Неле, – окружными учениями отписались! – и снова,
поцеловав жениха, залилась грудным смехом.
– Слабо целуешь, – крикнул мужчина, стриженный под ежик.
– Горько! – закричали гости.
–Подождите, – сказала невеста, – мамуля, – обратилась она к моложавой
женщине, – произнеси тост. Меня и Вову сегодня даже профком поздравлял, но я
думаю, что главное слово за тобой осталось.
–
Я, доця, говорить не умею.
–
А ты попробуй!
–
Тост! Говорите! Тост, Степанида Ивановна! Тост! – послышались настойчивые
голоса.
–
Леля у меня единственная дочь, – сказала мама, приподнимая рюмку, –
жаловаться на нее не могу, хотя она и без отца воспитывалась – царство ему
небесное! – тяжело вздохнула. – И жениха знаю – целый год ухаживал за моей
девочкой – тихий, скромный: лишнего слова не вытянешь – что сказал, то и
сделает. – Я в этом убедилась, когда он полгода тому назад мою Лелю...
–
Не надо об этом, – оборвала Леля.
–
Не надо, Степанида Ивановна, – пробасил жених, обнимая невесту за плечи.
–
Нет, надо и даже очень! – Ремнем он ее полосонул. Я думаю, что это впрок, что
это ей только на пользу. Так что я пью не только за мою дочь, но и за жениха
– мужичок он видать крепкий, если она, при своем характере, смолчала. Вова,
держи вожжи в своих руках и не выпускай! – поднесла рюмку к губам.
– Вот
это речь! Браво! Ай да Степанида Ивановна!
Яша выпил вместе с остальными. Неля растянула баян. Лена подхватила
гитару и отчаянно ударила по струнам. Грянула песня. Неожиданно в комнату
вбежала женщина – лицо с желтоватым оттенком – кухонное:
–
Ленька Жиганов со своими дружками. Что делать?
Песня оборвалась на полуслове. Наступила тишина.
–
Отнеси им пару бутылок, – сказала Степанида Ивановна.
–
Я предлагала, Жиганов отказывается – он Лелю на выход требует!
–
Кто этот Жиганов? – спросил Яков у мужичка.
–
Бандит. С ним лучше не того! – ответил тот шепотом.
Яков глянул на жениха. Он сидел потупившись и видно было – без малейшей
попытки что-либо предпринять. Невеста приподнялась и уголки губ у нее начали
вздрагивать.
–
Сидите, Леля, – сказал Яша и, отодвинув стул, направился к выходу.
– Остерегись, – сказала женщина – желтоватый оттенок превратился в
серый, – убьют!
“Идиот, – подумал он, – на рожон лезешь, а ради чего” – выскочил на
лестничную площадку – прислушался – сбежал, прыгая через ступеньки – фигуры,
маячившие в полутьме, умолкли.
–
Кто такой? – спросила самая высокая, включила фонарик – точно такой же, как у
часового на контрольно-пропускном пункте.
–
Топайте, ребята, – сказал он, чувствуя, что трусливая тошнота перехватывает
дыхание, – здесь не малина, а свадьба!
–
Кто такой? – повторила высокая фигура более настойчиво.
–
Человек, – произнес он, одолевая предательскую спазму.
–
Сейчас посмотрим, – световой луч соскользнул с физиономии вниз.
–
Жиган, давай я ему сейчас на этом месте дыру вырежу.
Один из них, самый маленький, прислушивался к этому разговору краем уха, то и
дело приоткрывая парадную дверь и, высунув голову, посматривал на улицу...
–
Шухер! – сказал он неожиданно.
–
Что там есть? – спросила высокая фигура – выключила фонарик.
–
Менты!!!
Подъезд сразу же опустел. Вниз сошел мужчина, стриженный под ежик и, пошарив
по стене рукой, включил свет – подошел к Якову и похлопав его по плечу,
сказал:
–
А ты бедовый.
Остальные стояли на лестничной площадке скучившись – обсуждали случившееся –
замолчали – встретили поднимающегося Якова серьезными и уважительными
взглядами. Только Неля иронически улыбалась. Когда Яков проходил мимо, она
подхватила его под руку и, прильнув к уху, шепнула:
–
Они, Яшечка, ошиблись, потому что вырезать нечего. А если что и было до
этого, то теперь тебе этот аппендикс и вовсе без надобности. Знай, что
фонарик у Жигана не электрический, а лучевой. Тот, кому таким фонариком это
место присветят, в один момент гнилым становится.
– Огурчики, сама знаешь, разными бывают – на всех не угодишь.
– А ты злой, – сказала она, отпустив Яшину руку, – и впечатлительный:
такого и на женитьбу уговорить можно!
Гости успокоились и расселись. Неля растянула меха, Лена поддержала
ее – прикоснулась к струнам. Гости втянулись в песню, но Яша не подпевал и
даже не слушал. “Подлая – такую чепуху выдумать, – и тут вспомнил рыжего –
“вот где у меня Четверка стоит!” – и двух кедрогорских милиционеров. “А вдруг
меня действительно облучили?” Мужичок, сидящий рядом, услужливо наклонил
бутылку над его рюмкой – заметил, что вид у соседа невеселый. Яша опьянел, но
настроение не улучшилось – мысль о лучевом фонарике отрезвляла и приковывала
внимание ко всему, что хоть как-то имело к этому отношение... И на самом деле
– у мужской половины свадебного застолья отсутствовали вторичные половые
признаки. Только у мужичка-доброхота, не забывающего о его рюмке, пробивалась
щетина.
– Вы когда брились? – спросил Яков.
– Вчера, – ответил мужичок смущенно и, проведя ладонью по щеке,
добавил, – а утром к сопкам ходил смотреть капканы, так и не успел
обскубтись.
У входа появилась, предупреждавшая о появлении Леньки Жиганова и его
компании:
–
Леля, к нам Костюшкин пожаловал, – хочет с замужеством поздравить!
В дверном проеме показался парень, фигура которого напоминала букву
М. Постукивая костылями и волоча по полу полиомиелитные ноги, буква
направилась к невесте. Опираясь подмышками на костыли, сунула жилистую руку в
худой кожушок и достала коробочку – открыла и поставила перед Лелей...
Гости привстали, чтобы рассмотреть содержимое.
– Платина, – сказала буква и все так же постукивая костылями, разве что
чуть-чуть побыстрее, направилась к выходу.
– Он тоже из жигановских? – спросил Яков настороженно у мужичка.
–
Федька Костюшкин? – да его вся Четверка знает, потому как форменный дурень, –
выразительно постучал себя по голове. – На Лельке помешан, – продолжал он. –
Любит ее до беспамятства. Работать – не работает, а где деньги берет, фиг его
знает. Можа пенсии хватает. Ему эту пенсию за калечество платють. Прошлый год
на день рождения подарил зонтик. Вот и сегодня отличился. Раньше Ивановна
вертала все эти подарки Федькиной мамаше, а теперь некому – померла
Костюшкина. В должности была баба – на секретном работала. Кабы не так, то
Федьку местные власти в один дых и за зону, да видать боятся.
– Чем же это он их напугать мог? – спросил с некоторой иронией.
– Мать, говорят, ему свою грамоту передала, Он хоть и дурень, а в
этом деле кумекает – вот и боятся, чтобы он за зоной лишнего не сболтал.
– Танцевать! – крикнула Неля и провела по клавишам.
Гости последовали за ней. В коридоре не развернуться – вышли на лестничную
площадку.
–
Приглашают девушки! – пропищала Лена и весело хлестанула по струнам.
– Станцуем?
Светлая улыбка приворожила. Закружился. Витой зовут. На выходные приезжает к
родителям. Учится в театральном институте.
–
На режиссерском? – поинтересовался.
–
По классу вокала.
Поблагодарил партнершу. Гости разбились на группы. Почувствовал себя
чужим и решил вернуться к столу, но на его пути выросла Неля:
–
И тебе не стыдно в таком коллективе, где мужиков по пальцам пересчитать,
Печорина из себя корчить.
– Вот и пересчитывай!
Девушки стояли в выжидательных позах. Снова пригласил Виту.
– Вы в зоне живете? – спросила.
–
В Оленегорске.
–
С ней приехали? – кивнула в сторону Нели.
– Пришлось!!!
–
Смотрите, – предупредила, – она ревнивая!
И
Неля не заставила себя ждать.
– Бей по струнам так, чтобы стены дрожали, – сказала она Лене и,
оставив на стуле баян, направилась к Якову.
– Отбираю, – потащила за рукав, – нас много, а ты с одной танцуешь –
с непотребной! – отчеканила она нарочито громко.
– Что я вам сделала?! – обращаясь как бы ко всем, сказала Вита и,
закрыв лицо руками, убежала в комнату.
– Ты обещал на мне жениться? – спросила Неля, прижимая опешившего
Якова к стене. –Ты обещал на мне жениться?! – повторила, повысив голос
настолько, чтобы этот вопрос слышали рядом стоящие.
–Я никому... Я..., – пробормотал он в шоке.
–
Подлец! – выпалила она...
Ушла, изображая обманутую невинность.
–
Эх ты – такую бабу и за нос водишь! – сказал мужичок и, махнув пятерней,
исчез за дверью: остальные последовали за ним.
Яков остался один. “Все равно через КПП не пропустят, – облокотился
на перила, – забрать жетон, а дальше?.. Будет попутная – хорошо, а пешком – в
такую холодину не дотянешь. Жениться обещал... До чего же сволочная!”
Внизу хлопнула дверь... – “Опять Жиган?” – ...медленно переставляя костыли и тяжело на них опираясь, по лестнице
поднимался Костюшкин. Не доходя до площадки, остановился и, не обращая
внимания на Якова, будто того и не существовало, уставился на дверь и
прислушался к голосам.
– Почему не заходишь? – спросил Яков, с любопытством рассматривая
остроугольный профиль.
Федька нехотя повернулся.
–
А ты?
–
Меня там за дурака принимают, – сказал и осекся.
– Все?
–
Одна.
–
Меня – все, – сказал он с грустной определенностью и, стукнув ладонью по
костылю, горестно добавил, – а жениться все равно надо. Так моя мамаша мне
перед смертью наказывала. Да и обещал я. Теперь одна надежда – на Витку. Она,
говорят, порченая – такую у меня никто не отнимет!
1979