.

.

Свадьба

     – Недавно с художниками познакомились – из Москвы приехали. Деньги заколачивают бешенные и тут же их пропивают, – сказала Неля, положив ногу на ногу. Платье и без того короткое, съехало, оголив мощное и упругое бедро. Кивнула на подругу, – она по своей близорукости со всеми была во флирте. Они из-за нее чуть не перегрызли друг друга, – отвернувшись от него, обратилась к ней, – ты знаешь, что мне Игорек сказал? – ты, говорит, можешь приходить, а Лена носа пусть не показывает. Неля хихикнула и продолжала. – В меня этот Игорек влюблен, да что толку – хоть и душевный, но много старше и к тому же алкоголик. 
     – Уже поздно, – Лена привстала, – пойду! 
     – Здесь оставляешь, – удивилась Неля с некоторым притворством. 
     – Провожу, – вставил он и добавил, – у меня вольному воля! 
     Несмотря на отрезвляющий сибирский холод, разобрало вконец, потому что после водки пил крепленное. И все же запомнилось угловое, тускло освещенное крыльцо – Лена протопала по нему лакированными сапожками и, взорвавшись плотоядным смехом, толкнула дверь: 
      – Счастливого медового месяца! – выпорхнул писклявый голосок из глубины парадного и по ступенькам, слабея от этажа к этажу, застучали пьяные-пьяные каблучки. 
     – Теперь меня провожай, – сказала Неля – прижалась к нему – потерлась о щеку, – мне ох сколько надо – я жадная! 
     Жаркие объятия и поцелуи, обжигающие укусы; сосок – величиной с орех – таких он не встречал ни у одной – рубец! – вопросительно притронулся. 
     – После расскажу! 
     Усталость отрезвила. Полутьма, ресницы, обоюдное безразличие. 
     – Была замужем, – слегка повернулась, – красавец мой то за полночь являлся, то утром. И каждый день пьяный. Переживала – не вымолвишь. Исхудала так, что смотреть противно. Пошла к врачу. Прослушал и говорит: “Хрипы!” Сделали снимок – туберкулез. Операцию перенесла, – она взяла его руку и положила на рубец, – а мой суженый, словно сквозь землю – в больницу ни разу. Выписалась и на развод – с тех пор вашего брата ненавижу, а все равно не могу – повидала столько, что другой на четыре века хватит. Так что, Яшенька, чего душой кривить – я не первая, но и ты не последний. –Доволен? – спросила и, резко придвинувшись, чмокнула, – вот лежишь ты сейчас усталый, думаешь добился, а я осталась голодной! – Ох! – покачала головой и уткнулась в подушку – приподнялась, – встречу ли такого, чтобы утолил жажду, уничтожил гордость, оставил на этом диване выжатой и раздавленной, – посмотрела на часы, – такого я ни за что из своих рук не выпустила бы. –Пора уходить, Яшенька. Скоро мой сынуля проснется. Он у меня понятливый... 
     “Никакой скованности – такой и должна быть женщина”, – подумал, выходя на улицу, а еще, – “старею”, – осадок вполне понятный... 
     Голова болела – раскалывалась. Снег под унтами скрипел и казалось, что этот звук разносится по всему городку. Рассвет рисовал контуры дальних сопок, среди которых выделялась Четвертая зона, или Четверка – так жители называли соседний поселок. Иногда оттуда доносилось мощное гудение. “Испытывают”, – говорили прислушиваясь – все беседы и разговоры в этот момент прекращались.
     Он вернулся домой. Из остатков вчерашнего пира приготовил бутерброд, запил холодной водой и пошел на работу. 
     Во время обеденного перерыва заглянул в аптеку купить таблетки от головной боли. Увидел Лену. “Жаль, что у вас нет ингалятора, – говорила она продавцу, – у меня так болит горло!” Разговаривая, она подслеповато щурилась. Морщинки сходились к носу, делая его похожим на маленький клюв. Убедившись, что она на него смотрит, но не узнает, направился к выходу. 
     В конце рабочего дня его вызвали к начальнику. “Подшефные задерживают металл – ускорьте отправку”. 
     Пришел с работы, наспех помыл посуду – прилег, тупо уставившись в одну точку. Проснулся задолго до рассвета, вспомнил о командировке и, кинув в портфель все необходимое, отправился на автовокзал. К восьми часам утра автобус подъехал к Кедрогорску. Вырвав у подшефных обещание отгрузить металл, устроился в гостинице и, чтобы убить время, прошелся, заглянул в книжные магазины и, завершив прогулку кинотеатром, вернулся. На соседней койке лежал парень – рыжий, скуластый, усыпанный веснушками в таком количестве, что они в нескольких местах сливались. 
     – Виктором зовут, – сказал он и, услышав ответное, поднялся – походил по комнате, спросил, – откуда? 
     – Оленегорск. 
     – А я ниоткуда. Всю Сибирь объездил. Думал работу найти. Работа есть, а квартира – выкуси! 
     – Я в общежитии четыре года жил! 
     – Общежитие! – сказал он пренебрежительно, – такого навалом, а вот квартиру даже под Магаданом ждать надо. 
     – Ну и подождал бы. 
     – Не могу. У меня жена и двое детей в зоне остались. 
     – В зоне? 
     – Ты, друг, не о той зоне подумал, Я о Четверке говорю. Я там десять лет сварщиком проработал. Что хочешь заварю – алюминий, железо, медь – мне одинаково. И зарплату получал, как надо, и квартира трехкомнатная – все бросил: лындаю по свету, а толку-то никакого. 
     – Чего же ты ищешь? – спросил удивленно. 
     – Невмоготу стало, – схватил себя за горло, – вот где у меня Четверка стоит! –Приходишь домой – ни телевизор смотреть не хочется, ни жену приласкать и тоска такая, что от самого себя убежал бы, а куда? – Пить? – не помогает и даже хуже становится. Вот и отправился я на разведку, а чем такое хождение закончилось? – спросил так, будто во всех его злоключениях был виноват собеседник, – взял с собой две тысячи, а вернулся – чистая жертва. 
     – И снова в зону?! 
     – А куда же еще? –Я уже и заявление написал и документы приложил. Теперь целый месяц проверять будут. Еще неизвестно, как оно выйдет. А вдруг не примут? – на его лице отразилась полная растерянность, – что тогда делать? 
    – Брось сомневаться, – сказал Яков. –У тебя семья. И, вообще, непонятно, что проверять. Ты там работал. Числился. И не один год. Значит кадровый! Не примут, подавай в суд. 
    – Какой суд! – произнес он, горько усмехнувшись. – У Четверки свои порядки. Проработай хоть сто лет, а проверят, как новенького. Продуктов в бакалейных завались и квартирами обеспечивают – чего еще надо?! – замолчал, подошел к своей койке, сел и, упираясь локтями в колени, обхватил голову руками, – вот какие дела, – выдохнул протяжно и лег. 
    Через несколько минут Яков услышал ровное сопение и выключил свет. Проснулся поздно. Койка соседа аккуратно заправлена. Голые стены. Тумбочка. Тишина больничная. Вспомнил вчерашний разговор и улыбнулся – свежему воздуху, приоткрытой форточке, своему настроению – поймал себя на том, что думает о Неле. Буфет находился внизу. Небольшая очередь. 
     – Куда переводят? – спросил коренастый милиционер у долговязого. 
     – Рубль пятьдесят две, – сказала буфетчица, отщелкав счетами, 
     – В Четвертую зону, – ответил долговязый, получая деньги. 
     – Там ученые над какими-то лучами работают, – сказал коренастый. – Секрет он хотя и большой, да разве усмотришь – слухи все равно ходят. Говорят, что лучи эти только на мужиков действуют – ту штуку, что торчать должна, на нуль сводят. 
     – Сплетни! – возразил долговязый. – Ваську Ремизова знаешь? – Того самого, что на улице Энтузиастов жил. Я с ним виделся как-то. Второй год в зоне работает и ничего... Не жалуется! 
     Милиционеры, сопровождаемые улыбкой буфетчицы, направились к столикам. Яков спешно позавтракал, заглянул в администраторскую и, расплатившись за жилье, покинул гостиницу. Снабженцы не обманули – металл отправили ночью. Он отметил командировку и выехал очередным рейсом. 
     Суббота... Угасающее солнце, наполовину спрятавшееся за сопками. Тайга, вплотную подступающая к городку, оглашена человеческими голосами. Долгая и суровая зима кончилась – жителей выгоняет на прогулку предчувствие близкой весны. Закат освещает обледенелые верхушки сосен, заводскую трубу, мостовой кран и верхнюю половину городка настолько ярко, что нижняя исчезает и взгляд невольно приковывается к этому зрелищу – очищается от повседневной накипи, которая... 
      – Угадай? – произнес женский голос – чьи-то руки прикоснулись к его глазам, стискивая голову, 
      – Ты? 
      – Кто, ты? 
      – Неля?! 
      –У-гу, – сказала она, принимая руки, – я вчера два раза к тебе приходила, а тебя нет. Снова у какой-нибудь ночевал? – спросила и, не давая ответить, продолжала, – не оправдывайся. Я знаю – врать! – на это вы все мастера великие, а как до любви доходит – такой, чтобы душа и тело, тут у вас гладко не получается, а то и вовсе. – Я всех мужиков – чуть перевалило за сорок – стреляла бы... Ладно уж – ты мне позарез нужен. Поехали со мной на свадьбу. Моя подруга замуж выходит – молодого лейтенанта в себя втюрила! 
     – Искренне рад за твою Лену. 
     – У меня знаешь сколько подруг? Замуж выходит Леля. Кстати, Лена с нами поедет. 
     – Не понимаю, почему ехать надо? 
     – Свадьба, Яшенька, не здесь, а в Четвертой зоне, – сказала она с некоторым апломбом, – я раньше жила там, да не выдержала – сбежала сюда. 
     – Почему? 
     – Потому что бабья природа требует – мужички там только на вид, а так больно уж квелые. –Даже ты, мой Яшечкин – только не зазнавайся! – по сравнению с ними один против троих можешь выстоять. 
     – Перестань городить, – сказал он и спросил, – Четверка-то город закрытый, как же без разрешения?
     Неля таинственно улыбнулась и, сунув руку в карман, вытащила три жетона. 
     – Видишь?! Вот они, пропуска. Леля постаралась –  своего лейтенанта уговорила, а он тех, что повыше. Эти кругляшечки я еще вчера на КПП по паспорту получила. Короче, – вскинула руку и посмотрела на часы, – едешь или нет? – Яша молчал: было видно, что он колеблется, – если едешь, я подожду тут – оденься поприличнее и рубашечку, но только белую! 
    – У меня один костюм, да и тот на мне. 
    – Бедненький! – сказала она с ехидцей и, взяв его за руку, повела к ближайшему перекрестку, – подожди, я скоро, – направилась к парадному, по которому несколько дней назад стучали пьяные-пьяные каблучки. 
     Подруги появились вместе: Лена несла гитару, Неля – зачехленный баян. 
     – Разреши, помогу, – сказал он, обращаясь к Неле, и прикоснулся к чехлу. 
     – Не надо, – опустила баян на снег и выжидающе напружинилась навстречу приближающемуся “Москвичу”. 
     Машина проехала мимо. Яков глянул на Лену и ему стало ее жалко. Она высматривала дорогу и, прижимая к себе гитару, зябко ежилась. 
     – Горло перестало болеть? – спросил он у нее сочувственно. 
     – Откуда вы знаете, что я болела? – сощурилась. 
     – А я вас в аптеке видел, когда вы на горло жаловались и просили у продавца ингалятор. 
     Она сощурилась еще сильнее и, резко вытянув шею, приблизилась. Он отпрянул, потому что при этом ее лицо уродливо исказилось – нижняя челюсть выдвинулась до 
предела; губа оттопырилась, оголив зубы до самых десен.
 
     – Что ингалятор! – сказала она, вернув своему лицу нормальное выражение, – если бы мужскую силу в бутылочках продавали, тогда дело другое. – Побрызгал, – открыла рот, показав музыкальными пальчиками, как это делается, – любую ангину как рукой снимет, – обратилась к подруге, – почему ты не предупредила меня, что пригласила не Игоря, а Якова? Голоса у них так похожи, что я могла невинного человека обидеть. Сама знаешь, что мне с твоим Игорем даже здороваться не в охотку. 
     – Потому не предупредила, что мне все равно с кем, – ответила Неля, просверлив Якова взглядом, – Игорь думает, что я должна ему больше, чем он мне, – и со злостью, – половчее чем он у моих дверей плакались. 
     Легковая машина подъехала вплотную к бордюру... 
     – Капустикова? – спросил шофер, приоткрыв дверцу. 
      Неля молча кивнула и, приподняв баян, пошла к машине. 
     – Со мной садись, – требовательно сказала она Якову. 
    Машина, миновав две-три улицы, свернула на бетонную трассу. Солнечный диск окончательно спрятался за сопками. Всю дорогу ехали молча. Впереди показалось несколько светящихся точек. Их становилось все больше и больше – самая яркая превратилась в прожектор, установленный над крышей контрольно-пропускного пункта. Неля опустила стекло и показала жетон. Часовой заглянул фонариком внутрь машины и, помедлив на лице Якова, махнул в сторону городка. “Ну и фонарик!” – подумал Яков, обратив внимание на форму – она чем-то напоминала дореволюционный парабеллум. Улицы оказались многолюдными. Театр, кафе, ресторан, магазины – внешне все выглядело стандартно-обыкновенным.. 
     – Приехали, – сказал шофер, затормозив возле небольшого двухэтажного дома. 
     – И без вас знаем, – откликнулась Неля, – я на этой улице три года тоской маялась. 
     Она вышла, ловко вытащила баян и неспешно направилась к подъезду. Новых гостей встретили шумно. 
     – Девочки, как я вас ждала! – воскликнула невеста. – Садитесь здесь, – показала напротив. –Вы знаете, а его друзья, – она наклонилась к жениху и поцеловала его, – не приехали. Вот поздравительная, – потянулась к окну и, откинув занавеску, взяла телеграмму – показала Неле, – окружными учениями отписались! – и снова, поцеловав жениха, залилась грудным смехом. 
      – Слабо целуешь, – крикнул мужчина, стриженный под ежик. 
      – Горько! – закричали гости. 
      –Подождите, – сказала невеста, – мамуля, – обратилась она к моложавой женщине, – произнеси тост. Меня и Вову сегодня даже профком поздравлял, но я думаю, что главное слово за тобой осталось. 
     – Я, доця, говорить не умею. 
     – А ты попробуй! 
     – Тост! Говорите! Тост, Степанида Ивановна! Тост! – послышались настойчивые голоса. 
     – Леля у меня единственная дочь, – сказала мама, приподнимая рюмку, – жаловаться на нее не могу, хотя она и без отца воспитывалась – царство ему небесное! – тяжело вздохнула. – И жениха знаю – целый год ухаживал за моей девочкой – тихий, скромный: лишнего слова не вытянешь – что сказал, то и сделает. – Я в этом убедилась, когда он полгода тому назад мою Лелю... 
     – Не надо об этом, – оборвала Леля. 
     – Не надо, Степанида Ивановна, – пробасил жених, обнимая невесту за плечи. 
     – Нет, надо и даже очень! – Ремнем он ее полосонул. Я думаю, что это впрок, что это ей только на пользу. Так что я пью не только за мою дочь, но и за жениха – мужичок он видать крепкий, если она, при своем характере, смолчала. Вова, держи вожжи в своих руках и не выпускай! – поднесла рюмку к губам. 
    – Вот это речь! Браво! Ай да Степанида Ивановна! 
      Яша выпил вместе с остальными. Неля растянула баян. Лена подхватила гитару и отчаянно ударила по струнам. Грянула песня. Неожиданно в комнату вбежала женщина – лицо с желтоватым оттенком – кухонное: 
     – Ленька Жиганов со своими дружками. Что делать? 
     Песня оборвалась на полуслове. Наступила тишина. 
     – Отнеси им пару бутылок, – сказала Степанида Ивановна. 
     – Я предлагала, Жиганов отказывается – он Лелю на выход требует! 
     – Кто этот Жиганов? – спросил Яков у мужичка. 
     – Бандит. С ним лучше не того! – ответил тот шепотом. 
      Яков глянул на жениха. Он сидел потупившись и видно было – без малейшей попытки что-либо предпринять. Невеста приподнялась и уголки губ у нее начали вздрагивать. 
     – Сидите, Леля, – сказал Яша и, отодвинув стул, направился к выходу. 
     – Остерегись, – сказала женщина – желтоватый оттенок превратился в серый, – убьют! 
     “Идиот, – подумал он, – на рожон лезешь, а ради чего” – выскочил на лестничную площадку – прислушался – сбежал, прыгая через ступеньки – фигуры, маячившие в полутьме, умолкли. 
     – Кто такой? – спросила самая высокая, включила фонарик – точно такой же, как у часового на контрольно-пропускном пункте. 
     – Топайте, ребята, – сказал он, чувствуя, что трусливая тошнота перехватывает дыхание, – здесь не малина, а свадьба! 
     – Кто такой? – повторила высокая фигура более настойчиво. 
     – Человек, – произнес он, одолевая предательскую спазму. 
     – Сейчас посмотрим, – световой луч соскользнул с физиономии вниз. 
     – Жиган, давай я ему сейчас на этом месте дыру вырежу. 
     Один из них, самый маленький, прислушивался к этому разговору краем уха, то и дело приоткрывая парадную дверь и, высунув голову, посматривал на улицу... 
     – Шухер! – сказал он неожиданно. 
     – Что там есть? – спросила высокая фигура – выключила фонарик. 
     – Менты!!! 
     Подъезд сразу же опустел. Вниз сошел мужчина, стриженный под ежик и, пошарив по стене рукой, включил свет – подошел к Якову и похлопав его по плечу, сказал:
     – А ты бедовый. 
     Остальные стояли на лестничной площадке скучившись – обсуждали случившееся – замолчали – встретили поднимающегося Якова серьезными и уважительными взглядами. Только Неля иронически улыбалась. Когда Яков проходил мимо, она подхватила его под руку и, прильнув к уху, шепнула: 
     – Они, Яшечка, ошиблись, потому что вырезать нечего. А если что и было до этого, то теперь тебе этот аппендикс и вовсе без надобности. Знай, что фонарик у Жигана не электрический, а лучевой. Тот, кому таким фонариком это место присветят, в один момент гнилым становится. 
     – Огурчики, сама знаешь, разными бывают – на всех не угодишь.
     – А ты злой, – сказала она, отпустив Яшину руку, – и впечатлительный: такого и на женитьбу уговорить можно! 
     Гости успокоились и расселись. Неля растянула меха, Лена поддержала ее – прикоснулась к струнам. Гости втянулись в песню, но Яша не подпевал и даже не слушал. “Подлая – такую чепуху выдумать, – и тут вспомнил рыжего – “вот где у меня Четверка стоит!” – и двух кедрогорских милиционеров. “А вдруг меня действительно облучили?” Мужичок, сидящий рядом, услужливо наклонил бутылку над его рюмкой – заметил, что вид у соседа невеселый. Яша опьянел, но настроение не улучшилось – мысль о лучевом фонарике отрезвляла и приковывала внимание ко всему, что хоть как-то имело к этому отношение... И на самом деле – у мужской половины свадебного застолья отсутствовали вторичные половые признаки. Только у мужичка-доброхота, не забывающего о его рюмке, пробивалась щетина.
     – Вы когда брились? – спросил Яков. 
     – Вчера, – ответил мужичок смущенно и, проведя ладонью по щеке, добавил, – а утром к сопкам ходил смотреть капканы, так и не успел обскубтись. 
     У входа появилась, предупреждавшая о появлении Леньки Жиганова и его компании: 
     – Леля, к нам Костюшкин пожаловал, – хочет с замужеством поздравить! 
     В дверном проеме показался парень, фигура которого напоминала букву М. Постукивая костылями и волоча по полу полиомиелитные ноги, буква направилась к невесте. Опираясь подмышками на костыли, сунула жилистую руку в худой кожушок и достала коробочку – открыла и поставила перед Лелей... 
     Гости привстали, чтобы рассмотреть содержимое.
     – Платина, – сказала буква и все так же постукивая костылями, разве что чуть-чуть побыстрее, направилась к выходу. 
     – Он тоже из жигановских? – спросил Яков настороженно у мужичка. 
     – Федька Костюшкин? – да его вся Четверка знает, потому как форменный дурень, – выразительно постучал себя по голове. – На Лельке помешан, – продолжал он. – Любит ее до беспамятства. Работать – не работает, а где деньги берет, фиг его знает. Можа пенсии хватает. Ему эту пенсию за калечество платють. Прошлый год на день рождения подарил зонтик. Вот и сегодня отличился. Раньше Ивановна вертала все эти подарки Федькиной мамаше, а теперь некому – померла Костюшкина. В должности была баба – на секретном работала. Кабы не так, то Федьку местные власти в один дых и за зону, да видать боятся. 
     – Чем же это он их напугать мог? – спросил с некоторой иронией. 
     – Мать, говорят, ему свою грамоту передала, Он хоть и дурень, а в этом деле кумекает – вот и боятся, чтобы он за зоной лишнего не сболтал. 
     – Танцевать! – крикнула Неля и провела по клавишам. 
     Гости последовали за ней. В коридоре не развернуться – вышли на лестничную площадку. 
     – Приглашают девушки! – пропищала Лена и весело хлестанула по струнам. 
     – Станцуем? 
     Светлая улыбка приворожила. Закружился. Витой зовут. На выходные приезжает к родителям. Учится в театральном институте.
     – На режиссерском? – поинтересовался. 
     – По классу вокала. 
     Поблагодарил партнершу. Гости разбились на группы. Почувствовал себя чужим и решил вернуться к столу, но на его пути выросла Неля: 
     – И тебе не стыдно в таком коллективе, где мужиков по пальцам пересчитать, Печорина из себя корчить. 
     – Вот и пересчитывай! 
     Девушки стояли в выжидательных позах. Снова пригласил Виту. 
     – Вы в зоне живете? – спросила. 
     – В Оленегорске. 
     – С ней приехали? – кивнула в сторону Нели. 
     – Пришлось!!! 
     – Смотрите, – предупредила, – она ревнивая! 
     И Неля не заставила себя ждать.
     – Бей по струнам так, чтобы стены дрожали, – сказала она Лене и, оставив на стуле баян, направилась к Якову.
     – Отбираю, – потащила за рукав, – нас много, а ты с одной танцуешь – с непотребной! – отчеканила она нарочито громко. 
     – Что я вам сделала?! – обращаясь как бы ко всем, сказала Вита и, закрыв лицо руками, убежала в комнату. 
     – Ты обещал на мне жениться? – спросила Неля, прижимая опешившего Якова к стене. –Ты обещал на мне жениться?! – повторила, повысив голос настолько, чтобы этот вопрос слышали рядом стоящие. 
     –Я никому... Я..., – пробормотал он в шоке. 
     – Подлец! – выпалила она... 
     Ушла, изображая обманутую невинность. 
     – Эх ты – такую бабу и за нос водишь! – сказал мужичок и, махнув пятерней, исчез за дверью: остальные последовали за ним. 
      Яков остался один. “Все равно через КПП не пропустят, – облокотился на перила, – забрать жетон, а дальше?.. Будет попутная – хорошо, а пешком – в такую холодину не дотянешь. Жениться обещал... До чего же сволочная!” 
     Внизу хлопнула дверь... –  “Опять Жиган?” –  ...медленно переставляя костыли и тяжело на них опираясь, по лестнице поднимался Костюшкин. Не доходя до площадки, остановился и, не обращая внимания на Якова, будто того и не существовало, уставился на дверь и прислушался к голосам. 
     – Почему не заходишь? – спросил Яков, с любопытством рассматривая остроугольный профиль. 
     Федька нехотя повернулся. 
     – А ты? 
     – Меня там за дурака принимают, – сказал и осекся. 
     – Все? 
     – Одна. 
     – Меня – все, – сказал он с грустной определенностью и, стукнув ладонью по костылю, горестно добавил, – а жениться все равно надо. Так моя мамаша мне перед смертью наказывала. Да и обещал я. Теперь одна надежда – на Витку. Она, говорят, порченая – такую у меня никто не отнимет! 

                                                                                                                                                                                                                                                              1979

____________________________________________________________________________________________

 

п