.

.
Нюма

– Красивая баба! – сказал Нюма, наполняя фужеры.
Разговору помешал звонок. Нюма открыл дверь, В комнату вошла женщина.
– Что случилось? – спросил Нюма, глядя на ее припухшие от слез веки. 
     – Случилось! – сказала женщина утвердительно. 
     – Говори, что случилось, – повторил Нюма. 
      – Маня умерла!.. 
     Женщина подошла к дивану, присела и, опустив голову, стала горестно ею покачивать... 
     – Все умирают! – сказал Нюма и вдруг почувствовал, что попал в сердце. “Шлифованный булыжник, болванка чугунная, кнехт”, – подумал он о себе и его голос  смягчился. – Сама знаешь, чем кончаются твои слезы... Хочешь себя до криза довести? 
     – В три часа похороны, – сказала женщина, поднялась, посмотрела на бутылку... – Не забывай, что хоронить будут твою тетю. 

     * 

      – Я не думал, что у тебя такая маленькая мама, – сказал собутыльник, слышавший разговор о похоронах – приподнялся с намерением уйти. 
      – Сиди! – сказал Нюма и табуретка под ним заскрипела  всеми ножками. –Когда у Карабчиевского свадьба? – спросил и толстые, короткие пальцы обхватили бутылку.
      – Через две недели, но без меня. 
      – Ревнивец - обиделся, что невесту увели?
      – Да нет... Бумагу о неразглашении подписал.
      – Темнишь и не заикаешься.
      – Хорошо, но только никому. – В командировку посылают – в Дудинку, что около Норильска – секретникам приспичило за счет моего здоровья творческий привет передать вечной мерзлоте и кровососущим... 
     – А я люблю путешествовать, – горлышко повисло над серебристым торцом и перебежало ко второму фужеру настолько быстро, что не пролилось ни одной капли... 
     – Кислятина, надо сказать, невыносимая! 
     – На безрыбье и рак рыба, – сказал Нюма. 

     * 

     Улица... 
     Скамейка... 
     Чередование голубых и оранжевых реек... 

     *

    Старые балаболки... Ноги на ширине плеч, локти на коленях, подбородки на кулаках... Тарабарщина – любовь, нафталин, объятия, клопы, былая свежесть, тараканы, амидопирин, морщины, валерьянка, воспоминания, моль... 

     * 

     – До понедельника! 
     – У-гу, – сказал Нюма своему другу и зашагал к троллейбусной остановке. 

     * 

     Возле арки кучками (по два, по три человека) стояли люди. Нюма поздоровался с теми, кого знал и прошел во двор. Там людей было больше. Возле беседки он заметил двоюродных сестер... 
     – Правда, борода ему идет, – сказала Лина, обращаясь к Ане. 
     – Этой бороде, Линочка, уже пять лет, – сказал Нюма. – А где Костя? 
     – В командировке. 
     Лина стояла, прислонившись к беседке. Однотонный штапель плотно прилегал к выпуклому бедру... 
     – Сколько лет твоей дочке? 
     – Невеста. 
     – Жанна, иди к нам, – сказала Аня, обращаясь к женщине: та стояла невдалеке и время от времени смотрела в сторону арки. 
      Жанна подошла к сестрам. Лицо у нее было землянистого цвета. Профиль казался вдавленным – напоминал вогнутую линзу. 
      – Как твой Андрюша? 
      – Экзамены сдает. 
      – В какой институт? 
      – В транспортный... Завтра у них русский... Притом, письменный!.. 
      – Не переживай... Сдаст!.. Он парень способный. 
      – Сам знаешь…, – сказала вогнутая линза, стряхивая с блузки невидимую соринку.
       К беседующим родственникам подошла женщина с ярко накрашенными губами... 
      – Он сделал все, что мог... Это был действительно любящий муж... 
      – На него жалко смотреть, – сказала Аня. – он за полгода на глубокого старика стал похож. 
      – Я думаю, что в ее смерти виноваты врачи... Здесь важен точный диагноз. У моей мамы тоже рак матки. Она уже десятый год с этим несчастьем. 

     * 

     Жара спадала, но двор был заасфальтирован недавно – свежее покрытие насыщало воздух гуталиновым запахом... 
     – Несут, – произнес чей-то облегченный шепот. 
     Головы повернулись к арке... Оттуда вынырнул гроб, обтянутый красным сукном. “Из похоронного бюро”, – подумал Нюма о носильщиках и окинул взглядом балконы.

.

.

     На одном из них стояла женщина в цветастом халате. Правая рука у нее тянулась к прищепкам, левая придерживала эмалированную миску... Веревка вздрагивала... Женщина снимала высохшее белье. 

     * 

     –Неудобно стоять тут, сказала Аня и первая пошла к подъезду.

     * 

     Гроб стоял в центре столовой комнаты на стульях. Их кожаные спинки плотно примыкали к боковинам. Вдоль бортов теснились родственники. Дядина голова вращалась – двигалась вправо, поднималась вверх, потом двигалась влево и падала как груз, лишенный опоры. 
     – Прощайтесь с нашей соседкой, прощайтесь с нашей соседкой, – приговаривал он, всхлипывая. 
    – Мама-ка-ма, мама-ка-ма, – причитала старшая дочь. 
    – Нюма, попрощайся с нашей соседкой, – выкрикнул дядя (колебания на шейном штативе прекратились)... 
     Племянник продвинулся чуть ближе. 

     Усопшая... 

     Изнурительная болезнь облагородила черты, разгладила морщины – обескровила. Белый платок был надвинут почти до бровей, но щеки казались белее платка... От этого покойница смотрелась моложе своих лет (две дочки, стоящие у изголовья, казались ее сестрами)... 
     Младшая держалась более мужественно... Она не плакала – пальцы прикасались к материнскому платку, будто пытались запечатлеть устойчивую форму складок. 
     К изголовью протиснулась Света – их двоюродная сестра – громко зарыдала, открыла сумочку, что-то вытащила... 
     – Проглоти! – сказала требовательно, обращаясь к старшей... 
    Та загипнотизировано, на астматическом вдохе, исполнила приказание: поднесла таблетку к губам – проглотила и после короткой паузы вернулась к прежнему причитанию: мама-ка-ма, мама-ка-ма...

     *

     У входа появился Николай и, стараясь не смотреть на футляр, двинулся к изголовью. Его плечо стало похожим на кухонный нож. Оно рассекало толпу родственников так, будто это был слоеный пирог. Пальцы бывшей жены перебежали от складок к платку... 
     – Сним-ммм-ите эт-ттт-от пла-ттт-ок... у ннн-ее ввволо-сы б-б-были крас-сссивыми, – Николай заикался сильнее, чем обычно. 
     Воцарилась неожиданная тишина.
     Бывшие посмотрели на вторженца так, будто он бросил на покойницу горсть колючек. 
     Дядина голова перестала дергаться. 
     – Положено с платком, 
     – Положено с платком, – подхватили женские голоса. 
     Рыдание возобновилось. 
     Рядом с Нюмой стояла его мама. Он искоса глянул на нее – глаза сухие!.. Наклонился. 
     –Я буду на улице, – шепнул, протиснулся к выходу, подумал: “Мешпуха!” 

     * 

     – Ты заметил, что гроб намного больше стандартного? – спросил Адольф, 
     – Я, Адик, не обратил внимания, – сказал Нюма (муж “мамаки-ма” не любил полного имени)... 
     – Найди дядю Мотю – он руководит этим погребением – скажи, что нужно срочно поехать на кладбище... Пусть не забудет прихватить лопаты... 
     – Зачем? 
     – Могилу расширить, – сказал Адольф и, злобно посмотрев на Нюму, добавил, – и тебе не мешает свое здоровье приложить! 
    “У Адольфа с нервами не все в порядке, – улыбнулся: родственники считали Адольфа чуть ли не Эйнштейном, – а что если гроб действительно нестандартный?” 
     С 
     этой 
     мыслью 
     он спустился 
     на первый этаж… Открыл парадную дверь. Заметил седую шевелюру – она всплескивалась – что-то доказывала. 

     *

     Группа престарелых женщин... Одна из них бросила на асфальт папиросу, придавила каблуком и решительно направилась к Нюме. 
    – Видел Адика? – спросила она, выпячивая неймановский подбородок. –Зол как пантера. Его хотели послать в Хельсинки на семинар физиков. Сам ректор ходатайствовал. Документы на проверку отправили... Не подошел... Я думала, думала... Это у них наша Софья такую симпатию вызывает. 
     – Бася, тебя Рива зовет, – вклинился в разговор  маленький человечек: он жмурился от солнца – лицо морщилось – такое выражение бывает в тот момент, когда опорожняют желудок. 
     – Зачем я ей нужна? – спросила тетушка и неймановский подбородок у нее выпятился до отказа. 
     – Насчет стола посоветоваться... 
     Тетушка тут же пошла к подъезду... Маленький человечек вслед... “Он как гусь на привязи, – подумал Нюма, – странные похороны – о каком столе идет речь?” 

     *

     – Ты был наверху? – спросила седая шевелюра, останавливаясь около Нюмы. 
     – Был. 
     – Как мама? 
     – Держится... Адик говорит, что гроб нестандартный...
     – Все может быть! 
     – У Софьи и так предынфарктное состояние, – Нюма сделал паузу. – И дядя Зенон на пределе... Каково им будет видеть, что гроб не входит. Нужно заранее поехать на кладбище, чтобы расширить яму. 
     – На месте расширят... Это секундное дело, – сказала седая шевелюра – махнула рукой и озабоченно пошла к арке. 
     Из подъезда повалили родственники. Во дворе появилась какая-то скуластая женщина в пиджаке серого цвета и с траурной повязкой на рукаве. 
     – Стройтесь в колонну... Лучше, если с венками будут девушки, – крикнула она, посматривая на часы. 
     Мама вздрогнула – она перебирала венки... Нашла!.. “Мане от Мотиной семьи”, – прочитал Нюма на черной ленте.

.

.

граница, соприкасавшаяся с воздухом, была ослеплена солнцем... Грянул Шопен. 

   ...нивелированный звук не достигал ушей...музыканты талантливо изображали квакающих лягушек... 

   Улица... 
   Здесь шествие распадалось, сосредотачиваясь у стоящих вдоль бордюра машин...

.

.

      Голоса, брошенные вслед: 
     – Ее путь был усыпан цветами, – типичный. 
     – От подъезда до арки, – анти... (тоже типичный) ... 
     – На асфальт падали ландыши, – утонченный! 

     * 

     Резкий поворот... Игорь схватился за спинку переднего сидения – острый кадык, тонкая шея – весь кожа и кости... “Его как из концлагеря выпустили”, – подумал Нюма и, посмотрев на своего собеседника с симпатией (считал, что родная сестра вышла замуж удачно), спросил: 
     – Ты встречал людей, которые не реагируют на смерть близких? 
     – Не приходилось, – Игорь приподнялся и сел удобнее. – Это заболевание психики. 
     – Я до шестьдесят третьего года увлекался скоростным спуском... Три дня трассу изучал, чтобы укоротить дистанцию – финишировал в травматическом отделении... То ли месяц был напряженным, то ли по каким-то другим причинам, но в операционной резали по конвейерной системе – на двух столах одновременно... 
     – Под общим наркозом? – спросил Игорь. 
     – Меня – под местным… А под общим на соседнем столе мужика распанахали: кожа как сюртук развернута, от подбородка до пупка инструментами утыкан – сосуды пережимают, ко рту трубка подведена... Дышит... Обнажает хирург мои сухожилия, спрашивает: “Больно?” А я молчу... Вижу – у мужика из грудной мышцы шарики вынимают – чистые, белые, без мяса. Я сразу догадался – кричу на всю операционную: “У него доброкачественная опухоль!” Тот хирург, что мужика оперировал, от неожиданности пинцет выронил... «Заткни этому серафиму глотку тампоном», – говорит моему... 
     – Ты не помнишь фамилий? 
     – Чьих? 
     – Хирургов. 
     – Я не записывал, – сказал Нюма и продолжал, – зашивать стали мужика... Лишние куски мяса в ведро летят... Обыкновенное ведро – цинковое: слышу, как они  – бум-бум! – по дну шлепают... 
     – А куда же их бросать по твоему?
     – Дело не в этом... Я на следующий день тому, который кромсал, вопрос задаю...
     – Понятно, – перебил Игорь своего собеседника, – я шестой год оперирую. –Если все удачно, приходишь домой и тут же отключаешься. Кстати, ты знаешь, где я и Света познакомились? – спросил и, застенчиво улыбнувшись, положил руки на остроугольные колени. –В анатомке. Она у меня практику проходила... 

*

     Забор из красного кирпича придавал улице мрачный вид – в лобовом стекле автобуса просматривался Есауловский переулок... Показалось кольцо... Автобус выехал на трассу, которая вела к кладбищу. Стрелка спидометра заколебалась на цифре 90.

1980

____________________________________________________________________________________________

п