.

Отец и отец, и отец отца твоего отца

Тягу к путешествиям Давид удовлетворял пешим ходом. Еще вчера он придерживался здесь обочины. С правой и с левой стороны дороги колючая проволока и надписи – “Опасная зона”. И, вдруг, на ограждении табличка – “Археологические раскопки. Вход запрещен”.
Стояла полдневная жара. Пучки иссохшей травы за пределами ограждения казались раем в сравнении с узкой лентой асфальта, по которой двигался бесконечным потоком транспорт и которую днем и ночью обволакивал невидимый коридор ядовитых выхлопных газов.
“Минных полей там нет и линия фронта, вроде бы, не пролегает”, – подумал Давид, раздвигая проволоку: пролез и начал спешно удаляться перпендикулярно к трассе, чтобы побыстрее скрыться за ближайшими барханами от всевидящего ока патрулирующих дорогу синеоких полицейских мигалок. Метрах в пятидесяти от оливковой рощи наткнулся на шесть квадратных ям, размером около пяти метров на пять каждая и глубиной выше среднего роста. Эти ямы располагались в два ряда по три в каждом ряду. По периметру лежали мешки с грунтом. Внутри Давид обнаружил контуры колодца и каменный желоб, по которому, очевидно, в трехтысячном году до нашей эры протекала вода. А еще археологи докопались до очага с расположением вокруг двенадцати равновеликих камней. “Не по числу ли колен?”, – подумалось после повторного подсчета и тут, неожиданно, неподалеку от оливковых деревьев заметил старика, похожего на бедуина. Тот сидел на валуне и у ног его лежал ягненок. Направиться к этому видению подтолкнуло необоримое чувство, но по мере приближения марево таяло и, перемещаясь в пространстве, возникало вновь – несколько поодаль… “Что за чертовщина!” – подумал Давид и попытался еще раз приблизиться, но только с третьей попытки убедился, что старик не призрачный, а настоящий.
– Там, – старик показал в сторону раскопок, – моя бывшая могила и дух мой освобожден от привязанности к остову… И теперь…, – замолчал, словно захлебнулся на вздохе.
– Что теперь? – спросил Давид, предлагая твердостью поставленного вопроса договорить фразу.
– И теперь, – сказал старик с усмешкой, – призрак Авраама начнет бродить по Европе.
– И это редьки не слаще, – ответил Давид усмешкой на усмешку.
– Не лезь в бутылку, – сказал старик и добавил, – и не ищи там прибавочной стоимости. – И о дорожной карте ни слова – имей ввиду, что уши патриархов изначально настроены на Господа.
– Я не их ученик! – сказал Давид.
– Этого на таможнях не проверяют, – сказал старик, – из времен не выпадают только те, которые восполняют утаенное!
Давид задумался и призрак одобрительно кивнул.
– Нас было трое – сказал Давид, – я, мать и сестра. – А потом с войны вернулся отец, но старшим в семье я его не признавал. И поселился во мне, по отношению к нему, внутренний враг.
– Правдоподобно рассказываешь, – с явной горечью в голосе сказал старик и качнул требовательно сучковатой клюкой, чтобы Давид продолжал.
– Прошло много лет. У моего отца была дача. Вблизи земельных участков протекала речка. Разморило меня. Просыпаюсь незадолго до захода солнца. Смотрю – ни жены, ни отца. Пошел искать. Подхожу к высокому берегу и вижу посередине плеса плоскодонку весельем кружит. Приходят… И переломил я весло на его спине, и половиной, что в руке осталась, в пах саданул. А недавно встретил Бетю, супругу мою бывшую, и она мне рассказала, что у отца опухоль от удара произошла и в этом причина его преждевременной смерти.
– Я, – сказал старик, обозревая библейские окрестности, – отец и отец, и отец отца твоего отца, говорю тебе, что кровь его на руках твоих и нет этому прощения.
– И ты не всегда был справедлив к отцу своему, – упрекнул Давид. – Разве ты не ревновал к нему мать Лота?.. И на его похоронах не присутствовал! – сказал Давид, уже догадавшись, что имеет дело с древнейшим из патриархов.
– Истину говоришь, – сказал старец, но я первый из первых. И потому за это расплачивается весь народ. Твоя же ошибка, Давид, на детей твоих не распространяется, потому что ты не третий и не четвертый – один из многих. – И отвечать за свою ревность будешь только ты сам и никто другой.
Солнце почти село – едва выступало за вершинами удаляющихся холмов потускневшим краем. И старец с овцой исчезли в быстро сгущающемся сумраке. “Заночую здесь”, – решил Давид. Заметив около археологической ямы приставную лестницу, опустил в черный провал. Земля оказалась сухой и теплой. Заснул, положив под голову рюкзак. И приснилось ему сама реальность – что он спит именно в этой яме: необыкновенными казались только снег и тающие на его щеке снежинки.
За ночь земля заметно поостыла и Давид проснулся, зябко поеживаясь. Выбрался на поверхность и, сориентировавшись, направился к шоссейной дороге. Пролез сквозь ограждение, оглянувшись на предупредительную табличку, и тут, откуда ни возьмись – пах, пах, пах!
Стреляли с противоположной стороны дороги по автобусу, который промчался мимо на предельной скорости, рассыпая по асфальту зазвеневшие органными октавами стекла. И прогремел взрыв. И рассеялся дымок. И Давида-путешественника не стало. Испарился безвозвратно… И не все ли равно куда – если не полетел вверх, то на ослепшие глаза его в это мгновение опустились обратные небеса.

29.07.2003

_____________________________________________________________________________________________

п