.

Александр М. Кобринский

Два полиэтиленовых кулька

     Сощурился и посмотрел налево. Ориентир – корявый кактус, похожий на зеленого страуса. До магазина пятнадцать минут хода. Вспомнилось начало прошлой недели: “Разрушен цех полиэтиленовых кульков. Обрушилась кровля. Есть жертвы”. И  слова обиженной продавщицы: “Перестаньте хамить. Я не виновата. На упаковочном складе пусто”. 

     “В чем продукты нести?.. И рюкзак дома оставил, да и погода взбунтовалась”… Глаза супротив взлетающих песчинок жмурятся. Ресницы смыкаются. “Вернуться? ”... И вдруг, откуда ни возьмись, полиэтиленовый кулёк, вздуваемый ветром – хлоп! – прилип к лицу – окончательно ослепил. “Но о чем думалось? То-то и оно! Без мистики не обошлось. Вот она наглядная сила слова”.

     Схватил вибрирующий краешек. Дернул раз-другой – больно! Пробовал надорвать – нет! Будто из парашютного шелка сделано. “Что за наваждение?!.. Может, какой-то особый клей хранили? Гадать – пустое. Доберусь до ванны, окунусь в горячую воду – отклеится. Но в том-то и беда, что не вижу куда идти – не приведи Господи кому-нибудь встретить эдакую несуразицу на лице”… В полном отчаянии он скрючил указательные пальцы, зацепил участки, налипшие на глаза, и потянул – кулек даже не сдвинулся, а вот отверстия для глаз, словно ножом срезало.

     “Пусть лучше говорят, что у меня чирьи на лице повыскакивали, или что похуже – только не такое”, – петлял глухими задворками: если попадались прохожие, прикрывал голову руками. Сутулился, словно избитый хулиганами. 

     Вернулся домой и тут же к зеркалу. Прилипший участок пророс мелкими сосудами. Что делать?.. Нагрел воду. Попарился. Сдвигов никаких… “Модернизированная кошелка, – саркастически улыбнулся, – хоть сейчас иди в магазин, покупай и складывай – только что люди скажут? ” 
 

     * 

     Беда тянется за бедой. Как жить дальше с живой сумкой вместо лица? А фотография на паспорте? И выдадут ли новый? И где свидетели невероятия? Проблема на проблеме. И ни детей у него, ни верной помощницы. Рассчитывать не на кого. Правда, лямку тянуть ему, пенсионеру, можно и дальше, но реальное гражданство явно потеряно. Случай невольно записал его в отпетые нелегалы. Живи с этого момента тихо и молча, чтобы не выдворили. Не высовывайся. Не то, что раньше, когда разговоров с упоминанием ее имени было больше, чем предостаточно. Он – иудей, она – мусульманка. Ну и что? Чем не пара? И роста одного, и комплекции. 

     – Ох, ох! – вздохнул… 

     Уже год как в газетах об их супружестве не пишут. Умерла Фатима. Только и осталось – одежда, паранджа и лаковые сапожки. Что же теперь будет? Человек открыл шкаф – осмотрел содержимое. Надел паранджу точно так, как надевала Фатима. Смотрится вполне прилично. Примерил платье. И обувь пришлась впору. Два часа расхаживал по квартире в непривычном облачении.  Успокоился. Позвонил в регистратуру. Записался к хирургу… 
 

     *

     – Кхе, кхе! Извините за дурацкий маскарад.
     – А что случилось? – спросил профессор, привыкший за годы своей работы ничему не удивляться. 
     – Смотрите сами, – перебросил паранджу через голову за спину. 
     – Да-а! – вырвалось у именитого экзекутора, и белый чепец приблизился вплотную к исказившимся формам. Ввел обезболивающее. Взял пробу. – Посылаю на биопсию. Анализы покажут характер новообразования. Одно могу сказать – с уверенностью. Пластическая операция невозможна. Если бы участок поправить, а всю кожу, батенька, на лице не заменишь. 
 

     *

     И многолюдная улица на паранджу внимания не обращала. Неподалеку располагалась мечеть. Синагога – с противоположной стороны. Параллельные, но не пересекающиеся миры. Может быть, и нашлась бы общая точка соприкосновения, но не здесь. Для дружбы и взаимного притяжения нужны планетарно-звездные расстояния. Он и покойная Фатима – исключение. Но какое! Сколько раз их спасали – и соседи, и полиция, и просто счастливый случай. Как-то обоих повесили на одном дереве, и если бы не вездесущие бедуины. Овец неподалеку пасли. Увидели – обрезали веревки, ослабили две петли одновременно. Очнулись муж и жена в реанимации. И наплакались там же, но не убоялись –  решили и дальше жить вместе – спать назло всем в одной постели и обязательно в обнимку. 
 

     * 

     Шел, не замечая прохожих. Воспоминания, воспоминания и еще раз воспоминания! Улица – двор – лестница – небольшой коридор. Дверь запер не на защелку, а на ключ. Повернул до упора и проверил. Разделся и снова к зеркалу. На себя не похож. Конечности и ребра. Не грудь, а костлявая впадина. Вскоре понял, что зрение ослабевает, но, чу!.. Перекличка шорохов доселе неслышимых. И понимание иное. Это у нее или у него выработалась привычка хранить использованное?.. Не где-нибудь, а в том самом – изначально заветном сундучке. 

     – Я Фатима, я Фатима, я Фатима, – доносилось оттуда полиэтиленовое шуршание его бывшей супруги. 

     Прислушался – там и его шуршание – почти такое же. С трудом доковылял, вернее – дополз. Откинул крышку и потерял сознание… 
 

     *

     Хватилась поломойщица, убиравшая каждую неделю подъезд “вечно обкуренный и оплеванный”. Заподозрила неладное, потому как деньги собирала на месте по мере мытья лестниц сверху вниз. Позвонила – дрррр! – никто не отвечает. “На следующей неделе заплатит”, – подумала о нем хорошо – верила человеку. На второй неделе то же самое – дрррр! – молчание. Ухо приложила к замочной скважине – никого! Воздух втянула через ноздри – на сладковатый запах проверила. И показалось, что да. Однако полицию не вызывала. Да и зачем, если и без них можно. Под утро дверь оказалась взломанной и настежь открытой. В квартире никого. Крылья вентилятора покрыты слоем пыли. Окна плотно закрыты. Но в затхло застоявшемся воздухе витали, нежно прикасаясь друг к другу, два полиэтиленовых кулька. 
 

                                                                                                                                                                                                                                                        20 ноября 2007

_____________________________________________________________________________________________

 

п