текст
.
 

     Заглядывая в глубину веков, некоторые ученые считают, что разделение времени на прошлое, настоящее и будущее впервые было введено Парменидом (V I–V в. до н. э.). Однако трудов самого древнегреческого философа, в которых  содержалось бы такое свидетельство не сохранилось, но мы не отступая от академических традиций, примем 
такое утверждение за истинное. И хотя в этом направлении (после Парменида) 
философские проблемы времени были затронуты таким значимым философом, как Платон, все же, в русле предпринимаемого нами исследования, Аристотель (384–322 в. до н. э.) 
нас интересует больше, ибо всесторонний анализ этой проблемы (без привлечения мистических элементов, присущих древневосточной мудрости) с наиболее осуществимой 
на те времена глубиной, был сделан именно им. 
     Разделение времени на будущее настоящее и прошедшее приемлемо Аристотелем безоговорочно и на этой приемлемости построены все его рассуждения. У Аристотеля настоящее («теперь») «есть непрерывная связь времени, оно связывает прошедшее время 
с будущим и вообще является границей времени, будучи началом одного и концом 
другого» – [2, 222 а, с. 100]. Та же самая мысль проводится знаменитым философом и 
в его Категориях – «теперешнее время соприкасается как с прошедшим временем, так и с будущим» – [3, с. 1126]. Следует отметить здесь, что при рассмотрении времени как 
некоей философской категории, тайной времени (загадкой) Аристотель нисколько не интересуется – анализируемое он рассматривает с чисто рациональной точки зрения, 
даже в том случае, если в его рассуждениях (поскольку Аристотель был диалектиком) времени придается реляционный характер: «Мы не только измеряем движение временем, 
но и время движением вследствие их взаимного определения, ибо время определяет движение, будучи его числом, а движение – время» – [2, 219 в, с. 97]. Однако при всех подобных достоинствах, присущих его высказываниям, если исключить им 
противоречащие – такое, например: «движения различны и происходят отдельно друг от друга, а время везде одно и тоже, так как и число для равных вещей всюду едино и зараз одно и то же» – [2, 223 а, с. 103], не следует (с нашей точки зрения) придавить им 
характер гениального прозрения в теоретические достижения современной физики. Достаточно того, что Аристотель один из первых заговорил о времени с конкретной определенностью и тем самым дал толчок творческому движению мысли в этом направлении. 
     Спустя 700 лет после Аристотеля мы встречаем мучительно повышенный интерес 
в отношении ко времени в сочинениях блаженного Августина (354–430 н. э. ) – 
известного христианского философа и богослова. Рассуждения этого мудреца в 
принципе не выходят за логические рамки положенные античностью – «...для 
настоящего прошедших предметов есть у нас память, или воспоминание; для 
настоящего настоящих предметов есть у нас взгляд, воззрение созерцание; а для 
настоящего будущих предметов есть у нас чаяние, упование, надежда» – [1, с. З49]. 
Однако, в отличие от Аристотеля, в сочинениях Августина на тему о времени прослеживается непосредственность и страстность, уходящая, как и всякая непосредственность и страстность, своими корнями в подсознание – именно этот 
момент является здесь для нас наиболее привлекательным. Читая Августина, встречаем следующее любопытное признание: «Что же такое время? – Пока никто о том не 
спрашивает, я понимаю, нисколько не затрудняюсь; но как только хочу дать ответ об 
этом, я становлюсь совершенно в тупик». И в таком же духе: «И еще исповемся  Тебе, Господи, что я не знаю доселе, что такое время». Оригинальнейшим в литературном наследии Августина относительно интересующего нас вопроса является его вывод о 
том, что течение времени есть психологическая, а не физическая реальность – «...в тебе, 
душа моя, измеряю я времена <... ...>.и когда измеряю их, то измеряю не самые 
предметы, которые проходили и прошли уже безвозвратно, а те впечатления, которые 
они произвели на тебя» – [1, с. 349]. Рассуждение это привлекает наше внимание 
именно тем моментом, что здесь мы видим, что мудрец пытается найти загадку 
времени не в реальности, а по следам впечатления оставленным  реальностью в 
памяти. И если Августин, искренность и страстность поиска которого в разрешении 
загадки времени, не подлежит сомнению, признается, что не может по следам 
впечатлений, которые оставляет реальность, ответить на вопрос, заключающий в 
себе тайну времени, несмотря на титанические усилия с его стороны в этом 
направлении, то для нас это его признание само по себе является, если хорошенько вдуматься в этот факт, немаловажным открытием, заключающемся именно в том, 
что в душе Августина (в его подсознании нет ответа на этот сакраментальный вопрос). 
Это говорит о том, что время, как физическая реальность, не имеет в подсознании Августина и намека на существование соответствующего архетипа. И теперь, прежде, 
чем продолжать наше исследование, зададимся вопросом – если те архетипы, на 
которые в своем учении опирается Юнг, существуют в нашем подсознании, то что 
служит причиной их возникновения? Несомненно, что таковой причиной является 
сама реальность. Возникновение архетипов любого рода происходит под воздействием впечатляющих факторов. Но время, как физическая реальность, в условиях земной 
жизни – в условиях постоянного и практически равномерного движения земли вокруг 
своей оси и вокруг солнца, не могло оставить в человеке (мы имеем ввиду весь период 
его земного существования) каких-либо впечатляющих факторов, могущих привести к 
возникновению архетипа. Ведь эффекты времени начинают проявляться при 
околосветовых скоростях, а не при тех обычных, свойственных биологическому ритму земной жизни. Но ведь эффект – это и есть впечатление, без какового возникновение архетипа невозможно. И, таким образом, в человеке (в его коллективном 
бессознательном) отсутствует архетип времени, а если и есть какие-либо следы, которые человек может соотносить со временем (косвенно, но не непосредственно, как с некоей физической реальностью), то следы эти касаются не самого времени, как физической реальности, а цикличности и последовательности событий (смена времен года, дня 
и ночи, развитие организма – созревание, старение и умирание; последовательность впечатлений – раньше, позже, теперь; ожидание – как процесс вероятности 
возникновения – и. т. д.).  И вполне понятно, что все изменения реальности 
подобного рода удобнее всего измерять в некоем абстрактно существующем времени, протекающем строго равномерно от прошлого к будущему, что, собственно  говоря, 
и было предложено Ньютоном (1643–1727)  в  работе  «Математические  начала  натуральной философии»: «Абсолютное, истинное математическое время, само по 
себе и по самой своей сущности, без всякого отношения к чему-либо внешнему, 
протекает равномерно, и иначе называется длительностью. Относительное, кажущееся 
или обыденное время есть или точная, или изменчивая, постигаемая чувствами, 
внешняя, совершаемая при посредстве, какого либо движения мера 
продолжительности, употребляемая в обыденной жизни вместо истинного 
математического времени, как-то: час, день, месяц, год... Все движения могут 
ускоряться или замедляться, течение же абсолютного времени изменяться не может. Длительность или продолжительность существования вещей одна и та же, быстры ли движения (по которым измеряется время), медленны ли, или их совсем нет» – 
[9, с. 31–32]. Единственное, что хотелось бы здесь отметить, что рассуждение о 
каком-либо предмете при отсутствии архетипа, привязанного к предмету рассуждения, ведет не к попытке объективно отразить реальность, а к попытке нечто объяснить с 
позиции наибольшей практической приемлемости. Так, например, современником Ньютона, датским астрономом Олафом Кристенсеном Ремером, исходя из конечной скорости света, было предсказано запаздывание спутников Юпитера. И, конечно же, Ньютон, хорошо знал работы Ремера и более того – он разделял взгляды этого ученого. Именно поэтому в «Оптике» Ньютон писал: «Свет распространяется от светящихся тел 
во времени и тратит около семи или восьми минут часа на прохождение от Солнца к 
Земле» – [10, с. 216]. И посему точка зрения Ньютона на абсолютную одновременность событий, исходящая из его представлений об абсолютном времени, объясняется не отсутствием достоверного знания (Ньютону, как мы видим, хорошо было известно, 
что скорость света конечна), но всего лишь позицией наибольшей практической приемлемости. И, поскольку мы рассматриваем вопрос понимания человеком времени, 
как физической реальности, с точки зрения возможности архетипирования 
человеческого мышления в этом направлении, то нельзя не упомянуть по ходу нашего исследования Лейбница (1646–1716) великого современника Исаака Ньютона. И 
упомянуть его надо в связи с тем, что нам не попадались на глаза философские 
работы, в которых бы упоминалось имя Лейбница с попыткой увязать его учение о 
монадах с архетипами в понимании Юнга и в особенности в понимании Станислава 
Грофа – ученого, попытавшегося системно (матрично) распределить архетипы по их образному составу и определить их иерархическую значимость (доминантную) в 
смысле влияния на поведенческую сферу человеческой личности. Но судите сами – по Лейбницу монады образуют иерархии и в этой иерархии есть доминирующая (господствующая монада), которой подчинены все остальные. Изменения в 
человеческом теле происходят ради господствующей монады. Отсюда само собой 
следует, что если интерпретировать монады Лейбница в русле юнговских архетипов, 
то теория Лейбница предвосхитила рассуждения и самого Юнга и его именитых последователей. Теперь, возвращая наше повествование в русло непосредственного исследования, предпринятого нами, рассмотрим понимание времени Кантом 
(1724–1804). Величайший мыслитель заявляет: «Вне себя мы не можем наглядно представить времени, точно так же, как пространство нельзя представить находящимся внутри нас. Что же такое пространство и время? Принадлежат ли они к числу действительных сущностей?» – [7, с. 37]. Исходя из предыдущих наших предположений, Кант выражает мысли соответствующие его внутренним ощущениям, ибо, как и у всех остальных представителей рода человеческого, в его подсознании отсутствует архетип времени и потому вне себя реально существующего времени Кант представить никак 
не может. И на основании этого Кант отказывает времени в «действительной 
сущности»: «время есть лишь субъективное условие нашего (человеческого) наглядного 
представления (которое всегда существует в чувственной форме, поскольку мы 
подвергаемся воздействию со стороны предметов) и само по себе, вне субъекта, есть 
ничто» – [7, с. 51]. И понятно, что Кант в отношении времени занимает ньютоновскую позицию абсолютизма: «Все явления могут исчезнуть, между тем как само время (как 
общее условие их возможности) не может быть уничтожено» – [7, с. 46]. Но при этом 
оно неуничтожимо не как физическая реальность, а по представлению Канта, как 
чистая форма нашего наглядного представления (результат некоего априорного знания). Следует отметить, что многие философы, претендующие на новые формы и экскурсы 
теоретического мышления, в отношении понятия времени не выходят, практически, за пределы аристотелевских размышлений и представлений блаженного Августина – как 
и эти древние мыслители не продвигаются далее деления времени на прошедшее, настоящее и будущее. Так, например, у Хайдеггера (1889–1976) читаем: «Приход наступающего в качестве пока-еще-не-настоящего подает и выводит одновременно то, 
что уже-более-не-настоящее, побывшее, и наоборот, побывшее само притягивает 
будущее» – [11, с. 89]. Такое представление, если лишить его словесной эквилибристики, 
ни на йоту не продвинулось далее широко известных аристотелевских описаний, четко обозначенных в Категориях: «теперешнее время соприкасается как с прошедшим 
временем,

так и с будущим» – [3, с. 1126]. 
     Отметив ряд философов традиционного подхода к вопросу о понятии времени, рассмотрим мыслителей, пытавшихся прорваться к пониманию реального времени 
сквозь мучительное отсутствие архетипического о нем представления. В этом 
отношении весьма любопытными являются представления Вейнингера (1880–1903) - 
«...пространство, качественно всюду однородное, измеряется во времени – движением, которое как множественность точек пространства есть время...»  Исходя из этого ошибочного понимания, а также из «присутствия «я» в  каждом моменте жизни» (от 
«я» прежнего до «я» последующего протяженность  во времени, понимаемая 
Вейнингером как пространство), такая метафорическая  сентенция: «...проявление «я» 
в виде пространства и в виде времени есть самая глубокая причина того (чего еще 
никогда вполне не поняли, чему удивляются вместе с Зеноном), что геометрия может 
быть применена к арифметике, арифметика к геометрии: ибо пространство и время суть только различные явления одного и того же» – [5, c. 154-155]. 
     Яростное наступление на прежнее представление о времени было произведено 
Махом (1838–1916) в его наиболее замечательной книге «Механике», в которой были подвергнуты критическому обсуждению ньютоновские «Начала» и в особенности 
понятие абсолютного пространства. И если Мах в этой работе назвал пространство и 
время «хорошо упорядоченной системой ощущений» – [8, с. 427], то единственное с чем 
мы не согласны здесь, так это с тем, что Мах имел ввиду, что эта система ощущений в человеке уже есть, а мы предполагаем, что ее еще нет, но она должна появиться в ходе дальнейшего исторического развития. Поясним более конкретно нашу мысль. Ученые, 
в результате теоретических рассуждении и экспериментов доказали, что время является реальностью. Но только тогда, когда мы испытаем на себе эффективное воздействие
этой реальности у нас может образоваться архетипическое представление об этом 
явлении и в ходе дальнейшего исторического развития стать частью нашего
коллективного бессознательного. С этой точки зрения мы вполне солидарны с мнением Анри Бергсона: «Мозговой механизм для того и создан, чтобы оттеснять в 
бессознательное почти всю совокупность прошлого и вводить в сознание лишь то, что может осветить данную ситуацию, помочь готовящемуся действию – одним словом  привести к полезному труду» – [4, c. 42]. Нам только остается к этому добавить, что любая «данная ситуация» (которую имеет ввиду Бергсон) становится явлением прошлым и при частом повторении или при достаточно продолжительном длении превращается в 
архетип и становится частью нашего коллективного бессознательного. Но ведь при отсутствии такой ситуации о возникновении архетипического представления и речи 
быть не может. Посему нами с полным пониманием воспринята мысль (об отсутствии 
у человека архетипического представления о времени и пространстве), высказанная косвенно уже упомянутым нами нетрадиционным мыслителем Вейнингером: «В то 
время как земля, на которой мы живем, беспрерывно продолжает кружится, человек остается незатронутым космическим танцем» – [5, c. 256]. И только Эйнштейном в этот космический танец были включены пространство и время, ибо он предложил 
физическую теорию, в которой эти понятия рассматриваются в неразрывной связи с движением и взаимодействием материальных объектов, при этом, в соответствии 
с этой теорией «физической реальностью обладает не точка пространства и не момент времени, когда что-либо произошло, а только само событие» –  [12, с. 24]. При этом 
одним из сложнейших вопросов является конкретное определение одномоментности событий, происходящих в разных системах. 
     Допустим, что внутри какой либо замкнутой системы А , где мы обитаем и  где 
отсчет времени обусловлен, происходит серия событий  A1, A2, A3,.... ...A10, порядок которых можно представить в виде временной последовательности t(A0), t(A1), t(A2), t(A3),... ...t(An). Представим себе также вторую замкнутую систему B со своей системой отсчета времени и то еще, что эта система В находится на ощутимо космическом 
удалении от A и относительно нее неподвижна. Предположим далее, что из замкнутой системы А отправлен в момент t(A1) световой сигнал, который одолев пространство, достигает системы В в некий момент, принадлежащий системе отсчета времени обусловленного в системе В, где он отражается и вновь возвращается к системе А в 
момент t(A9). Нам предстоит решить вопрос о коррекции момента t(Bi)по отношению 
к некому моменту t(A), лежащему в пределах между t(A1)и t(A9). В этом смысле нас интересует именно тот момент t(A) в пределах между t(A1) и t(A9), который совпадает 
по времени с моментом t(Bi) отражения светового луча от прибора в системе B. На схеме наше рассуждение выглядит так: 
.

.
     С классической точки зрения одновременным с моментом времени t(Bi),  при 
способе отсчета  времени, принятом в системе В, будет один-единственный момент 
в системе А, при способе отсчета обусловленном в этой системе и расположен будет 
этот временной момент точно посередине интервала [t(A1), t(A9)]. И, наконец, самое важное – никакой сигнал о любом из событий в получившемся интервале не может достигнуть системы В так быстро, чтобы совпасть во временном смысле с моментом отражения t(Bi) и точно так же, отраженный сигнал не может достигнуть системы 
А раньше момента t(A9). Из этого следует, что любой момент в интервале моментов 
[t(A1), t(A9)] можно считать одновременным с моментом t(Bi), а это означает, что практически не существует никаких средств для отождествления мгновений времени, происходящих в разных местах. И далее один из важнейших моментов, вытекающих 
из теории относительности 
.

.
– т. е. масса тела увеличивающего свою скорость до скорости света увеличивается до бесконечности, а размеры, при этом, уменьшаются до нуля. Здесь относительный 
характер одновременности, уже выясненный нами, приводит к относительности 
линейных размеров, поскольку длина движущегося тела есть расстояние между одновременными положениями его концов. Теперь, вникая в суть этого явления, мы должны признать, что, во-первых, не существует пространства вне времени и времени 
вне пространства и что это всегда неразрывное целое – пространство-время. И, 
во-вторых,  возникновение в подсознании человека архетипических представлений о пространстве-времени возможно только в случае проявления на самом человеке 
эффекта увеличения скорости до световой, ибо только в этом случае человек испытает 
на самом себе увеличение массы до бесконечности и относительное уменьшение 
линейных размеров до нуля. Могут иметь место возражения, что, мол, в самом объекте, разогнанном до световой скорости, предполагаемых изменений происходить не будет. 
Да! – не будет. Но ведь взаимодействие с другими объектами будет совсем иного рода. Посторонний наблюдатель (находящийся в малоскоростной системе) не сможет видеть объекта, движущегося со скоростью света, и не сможет, практически, что-либо 
определить. Представим себе такую модель. Летящему со скоростью света объекту встречается преграда, имеющая малую скорость. Что произойдет при столкновении объектов? Очевидно, что тот объект, чья масса равна бесконечности, а размеры, при 
этом, равны нулю (по отношению к преграде) пронзит преграду таким образом, как 
будто нет никакой преграды. Это, прежде всего, означает, что при подобном 
столкновении наблюдатель, для которого местом  проживания является сама преграда, 
не заметит объекта, летящего со скоростью света, и, соответственно, наблюдателя, для которого местом проживания является летящий объект. Отсюда следует, что при существовании миров движущихся один относительно другого со скоростью света, эти миры остаются друг для друга незамеченными И почему бы, например, не предположить, что один из этих миров является зеркальным отображением другого и это означает еще 
и противоположное течение времени в этих мирах – в одном со знаком (+), в другом со знаком (–). Это допустимо еще и с той точки зрения, что законы классической механики 
и электродинамики, а также теории относительности и квантовой физики безразличны 
к изменению знака  переменной t на противоположный. И поскольку положение о необратимости времени не имеет никаких номологических оснований, наше предположение о противоположном течении времени в таких мирах вполне допустимо, 
так же как и само существование таких миров. И еще одна интересное положение, 
которое мы не можем  не высказать. Если в соответствии с принципом 
дополнительности Нильса Бора поведение атомных объектов невозможно резко 
ограничить от их взаимодействия с измерительными приборами, фиксирующими 
условия, при которых происходят явления, то, в соответствии  с тем же самым 
принципом  поведение вселенной  невозможно ограничить от ее взаимодействия с объектом, скорость которого приближается к скорости света и внутри которого 
фиксируются условия, при которых происходит явление движения. 

     Реальное проявление свойств пространства-времени наталкивает ученых на мысль 
о внеземном происхождении жизни. Это видно при изучении работ Кюри и Пастера, 
из которых «следует, что биосфера нашей планеты (и, очевидно, биосфера всякой 
планеты) должна состоять из пространства резко различных состояний: в живом 
веществе (в отличие от косной материи – прим. наше) в состоянии определенной диссимметрии» – [6, c. 141]. Изучая этот вопрос, В. И. Вернадский концентрировал внимание на следующем: «Основным свойством диссимметрии, т. е. особого состояния пространства-времени, отвечающего жизни и занятому ею объему, является то, что 
причина и следствие явлений, в нем наблюдаемых, должны отвечать одной и той же диссимметрии... П. Кюри совершенно правильно учел возможность разных форм диссимметрии и выразил геометрическую структуру, связь при этом выявляемую в положении, что диссимметрическое явление вызывается такою же диссимметрической причиной. Исходя из этого принципа (можно назвать его принципом Кюри) следует, 
что особое состояние пространства жизни обладает особой геометрией, которая не 
является обычной геометрией Евклида» – [6, с. 129]. Исходя из принципа, что дисиметрическое вызывается только дисимметрической причиной, а также из того, что «пространство жизни иное, чем пространство косной материи» – [6, с. 21], Вернадский допускал мысль о том, что жизнь на земле имеет внеземное происхождение. И вполне возможно, что архетипические образные представления способны передаваться от организма к организму на клеточном и даже на атомном уровне и тогда возможно, что трансцендентные проявления нашей психики вызваны существованием в нас памяти восходящей к условиям нашей прежнего внеземного происхождения в условиях 
световых и, может быть, сверхсветовых скоростей (доказательство существования 
таковых привело бы к полному пересмотру всей теоретической физики), однако трасцендентное в нас проявляется при том условии, что доминирующими архетипами являются те, которые приобретены в условиях земного существования; но в земных доминантах, как мы это уже выяснили, нет никаких зацепок, привязанных ко времени, 
как к физической реальности – появление такого архетипа принадлежит будущему. 


________________________________________________________________________________________

п