Отметим по ходу предпринятого нами путешествия, что ритуальность поведения присуща не только одному индивидуальному насекомому, а всему виду. И несомненно, что каждый представитель вида хорошо различает своих и чужих. «Самое замечательное, – говорит Фарм о пчеле осмии, – глубокое почтение к соседнему, еще не взломанному, кокону. Как бы осмия не спешила выйти, она не тронет его челюстями: это священная вещь. Она разломает перегородку, с остервенением станет грызть стену, даже если там останется одна древесина, она все вокруг себя обратит в прах; но тронуть стесняющий ее кокон она никогда себе не позволит» – [6, т. I, с. 366]. Заметив такую преданность себе подобным Фабер проделывает следующий эксперимент: «В стеклянную  трубочку или в сложенные желобки ежевичного стебля я кладу, попеременно, коконы осмия и коконы соления (солений бродячий – Solenius vagus – прим. наше). Результат получается поразительный. Осмии, как и следует, вылупляются раньше и тотчас выходят из гнезда, причем они превращают коконы соления и их обитателей в клочки, где я ничего не могу разобрать, кроме разве валяющихся там и сям отдельных голов. Итак, осмия не пощадила живых коконов другого вида... ...животное совершенно равнодушно ко всему, что не ее племя» – [6, т. I, с. 368]. В связи с таким, присущем насекомому голосу крови, очевидно, что оно имеет тягу к сосуществованию с себе подобными. И хотя на первый взгляд у многих из них не существует никакой общины, они любят гнездиться вместе. Наблюдая поведение осы церцерис бугорчатой, Ж. А. Фабр говорит о насекомых этого вида: «Хотя у них не существует никакой общины, но эти насекомые любят гнездиться вместе в небольшом числе: я наблюдал их гнезда всегда группами, по меньшей мере до десяти» – [6, т. I, с. 19]. Или, например, такой момент, отмеченный ученым: «Щетинистая аммофила до сих пор встречалась мне в равнинах, всегда поодиночке, и живет она так же в одиночку... ...а потому я был очень удивлен, найдя на вершине Ванту это перепончатокрылое собравшимся в таком большом количестве под камнем» – [6, т. I, с. 110]. Изучая жизнь пчелы халикодомы амбарной, ученый-энтомолог  приходит  к  выводу, что это насекомое индивидуалист – работает только на себя и не заботится о других. Но тем не менее предпочитает жить в большом обществе (устраивает целые колонии). Содружество в этом пчелином многолюдии проявляется только тогда, когда все ячейки готовы и яйца снесены – «тогда пчелы, не различая своих ячеек от чужих, начинают делать общий покров для всей колонии, состоящей из толстого слоя цемента, который заполняет промежутки между ячейками и прикрывает всех их вместе» – [6, т. I, с.319]. Наблюдение и изучение жизни насекомых привели Фабера к факту существования у них памяти и адекватного зрительного восприятия реальности. В связи с этим ученый повествует об осе помпиле. Он сообщает, что добычей этому насекомому служит паук. Перед тем как рыть норку, оса оставляет паука неподалеку от роемой норки на листке облюбованного ею куста,  и затем возвращается к своей добыче. Ученый экспериментирует – перекладывает паука на открытое место. Оса возвращается к ранее облюбованному кусту и не  находит паука. Ищет и заметив паука, переносит его на лист другого куста. Перелетает к норке, которую продолжает рыть и через некоторое время проверяет находится ли добыча там, где она ее оставила. Она летит прямиком к этому последнему кусту – к тому листику, на котором был оставлен паук. Фабр поражен памятью этого карапуза. Знаменитый энтомолог утверждает, что осе  «достаточно один раз, второпях, увидеть какое-нибудь место, ничем не отличающееся от других, чтобы хорошо вспомнить его, несмотря на свои ревностные занятия земляной работой» – [6, т. I, с. 260]. Но ученый на этом не успокаивается и делает пальцем небольшое углубление в земле, куда кладет паука и прикрывает тоненьким листиком. «Тогда оса мучается в поисках пропавшей дичи, проходит несколько раз через листик, не подозревая, что под ним лежит паук, и продолжает свои поиски дальше. Значит ею руководит не обоняние, а именно зрение» – [6, т. I, с. 260]. Вот к какому интересному выводу приходит ученый. И здесь возникает конкретный вопрос – если насекомые обладают памятью, то в тот момент, когда они что-то вспоминают, образное это воспоминание, или какое либо другое? Предположим, что воспоминание это носит образный характер. И поскольку насекомые руководствуются в своем поведении только инстинктом, то из нашего предположения вытекает, что инстинкт заложен в них в виде передающихся по наследству образных матриц, определенный набор которых является неотъемлемой частью каждого вида насекомых и образные эти матрицы в отличие от присущего человеку образных матриц коллективного бессознательного, можно назвать видовым бессознательным. И если все то, что мы здесь гипотетически предполагаем, действительно выработано у насекомых, то поведение их зависит от  набора этих матриц и очередности доминирования  во времени матричных образов, которые предопределяют инстинктивный порядок и особенности поведения насекомых того или иного вида в процессе жизненного цикла. 
     И конечно, не стоило бы в таком объеме приводить моменты из наблюдения Ж. А. Фабра, если бы то, к чему мы пришли в результате его наблюдений и экспериментов, не имело бы прямое отношение к эволюционным преобразованиям. Мы утверждаем следующее – появление новой матрицы (архетипа, если хотите) побуждает организм к новым преобразованиям. При неизменном наборе этих архетипов никакое воздействие внешней среды не может привести ни к генотипическому изменению, ни к фенотипическому. При возникновении нового архетипа (нового видового бессознательного) в некоем сообществе любого вида животных эволюционные преобразования могут иметь место даже в том случае, если условия среды обитания уже не те в сравнении с теми , которые привели к возникновению этого нового архетипа. 
     Но здесь возникает вопрос – каким образом проявляется рождение нового архетипа? Ответ один – в изменении ритуального поведения. При этом необходимо учитывать, что изменение такое может наступить только в том случае, когда оно присуще не  индивидууму, а некоей группе, которая в количественной сумме своей (критическая масса) достаточна для того, чтобы отречься от прежнего ритуала и начать новую жизнь. 
     Отметим, что резкое изменение видового бессознательного (ритуального поведения) явление настолько редкое, что описание такого явления мы нигде, даже у самых знаменитых естествоиспытателей, не встречали – исключение в этом ряду принадлежит только Ж. А. Фабру. Описав это событие, ученый не придал ему особого значения, ибо ему и в голову не пришло привязать его к эволюционному преобразованию. Но вот интереснейшее по своей значимости свидетельство самого ученого: «В тот момент, как сфекс совершает свой визит в норку, я беру сверчка, оставленного у входа, и кладу его несколькими дюймами дальше. Появляется сфекс, издает свой обыкновенный крик, с удивлением глядит туда и сюда и, видя, что дичь слишком далеко, выходит из норки, чтобы схватить ее и опять положить в прежнем положении. Сделав это, он опять спускается в норку, но один. Прежний маневр повторяется с моей стороны и то же разочарование со стороны сферкса. Но дичь опять принесена им ко входу в нору и насекомое опять сходит одно; все одно и то же до тех пор, пока мое терпение не истощилось. Раз за разом я повторял мой опыт сорок раз над одним и тем же сфексом; его упорство победило мое, а тактика его никогда не изменялась. 
     В течение некоторого времени это непоколебимое упорство, найденное мною у всех сфексов одной колонии, не переставало беспокоить мой ум. Я говорил себе: значит, насекомое  повинуется фатальной склонности, которую ни в чем не могут изменить обстоятельства; его действия неизменно однообразны и ему чужда способность приобрести из собственных действий хотя бы малейшую опытность. 
     Новые опыты изменили этот слишком абсолютный взгляд. Спустя год я посетил то же самое место. Новое поколение унаследовало для норок новое место, выбранное предшествовавшим поколением, а также неизменно унаследовало его приемы: опыт с отодвиганием сверчка дает те же результаты. Заблуждение мое все увеличивалось, когда счастливый случай натолкнул меня на другую, отдаленную, колонию сфексов. Здесь я опять принимаюсь за те же опыты. После двух или трех раз, когда результат был прежний, сфекс садится на спину найденного сверчка, схватывает его челюстями за усики и немедленно втаскивает в норку. Кто остался в дураках? Экспериментатор, которого перехитрила умная оса. Соседи его, у других норок, где раньше, где позже, так же точно пронюхивают мои хитрости и без остановок вносят дичь в свое жилье,. вместо того чтобы упрямо оставлять его на пороге. Что это значит? Поселение, которое я изучаю теперь, ...более искусное, чем поселение прошлого года» – [6, т. I, с. 45–46]. 
     Если насекомым свойственно искать общество себе подобных, то тем более это свойственно многим видам животных, для которых групповой  образ жизни является наследственной чертой, выработанной в борьбе за существование. Инстинкт хищных рыб собирает их вместе, как бы группирует – только таким образом они могут успешно окружать добычу, отбивать одну из рыб от стаи, оттеснять ее от убежищ, прижимать к кромке воды, дезориентировать ее и сигнализировать друг другу о нахождении добычи. 
     Поведение животных в стае строго регламентировано и носит оно зачастую ритуально-гипнотический характер. «Понаблюдаем за стайкой рыбок в аквариуме. Одна из них плывет впереди, остальные следуют за ней растянувшись цепочкой. Но вот передняя рыбка достигает стенки, стайка, подобно солдатам в строю, повернулась «кругом» и бывший лидер стал замыкающим. Стайку ведет другая рыбка, и следующие за ней повторяют все ее повороты, обходят камни с той же стороны, почесывают бока о те же выступы» – [1, с. 36]. О ритуально-гипнотическом характере поведения животных говорит и такая любопытная информация: Если напугать стадо, олени сначала соберутся в более плотную массу, а потом направятся за первым же выскочившим из стада оленем. Он в период такого гона будет играть роль вожака. Описанное здесь поведение стада имеет автоматический, инстинктивный характер, поскольку в подобных случаях оно постоянно повторяется – является выработанной формой ритуального поведения. Результаты экспериментальных методов показали наличие 18–30% таких потенциальных вожаков в любом достаточно крупном стаде. «Если средний размер стада принять в 2000 голов, то примерно 600 животных в нем способны к самостоятельному, активному поведению в неблагоприятной обстановке» – [1, с. 39]. Или такие, например, достоверные сведения: «В одной отаре из 600 животных лишь четыре овцы решились выйти из отары и, глубоко увязая в снегу, увлекли за собой остальных. Те же самые четыре вожака, по словам чабана, водящего эту отару 7 лет, способны повести овец вплавь через бурную горную реку. Самостоятельность этих овец проявилась без всякого научения, сразу же, когда им было не более года от роду» – [1, с. 43]. 
     Влияние в стаде вожака беспредельно. Подчинение вожаку всех членов стада иначе как гипнотическим не назовешь. В домашнем овцеводстве известны случаи, когда за случайно сорвавшимся вожаком устремлялись все остальные члены стада. Исходя из таких случаев, описанная в Евангелии гибель свиней выглядит вполне правдоподобно:«Паслось же там при горе большое стадо свиней. И просили Его все бесы, говоря: пошли нас в свиней, чтобы нам войти в них. Иисус тотчас позволил им. И нечистые духи, вошедши, вошли в свиней; и устремилось стадо с крутизны в море, а их было около двух тысяч; и потонули в море» – (Мар. 5, 11–13). Что здесь, собственно говоря, описано, как не явление массовой гибели животных гипнотического порядка. Хорошо известны и неоднократно зафиксированы случаи стадного самоубийства китов – они выбрасываются на берег и если из милосердия вернуть их в эти гибельные моменты в родную стихию (такие эксперименты были проделаны), то они возвращаются и повторяют начатое, пока не погибают. До сих пор такое поведение китов остается загадкой – причину приписывают нарушению психического состояния животных, вызванное влиянием магнитных аномалий. Но представим себе такую картину. Вожак китового стада внезапно «съехал с катушек». Вместо обычных ритуально-поведенческих архетипов у него, по каким-либо причинам (испуг или, скажем, голод – отсутствие в рационе любимого планктона) стал доминировать архетип времен его предков кондилартров – абсолютно сухопутных животных. Тоска по тем библейским для него временам обуяла его настолько, что кит решил вернуться на сушу. И поскольку он вожак, то и остальные киты, гипнотически завороженные его сумасшествием, последовали за ним. Не так ли в принципе происходило массовое вымирание животных в палеонтологические эпохи. Нет, мы не шутим – мы говорим об этом вполне серьезно. 
    

Реконструкция скелета верхнеюрской птицы археоптерикса (Arhaeopteryx) говорит о типе очень близком к свойственному мелким целурозавровым динозаврам типа Compsognatus с массой около 3,5 кг. Это было, если судить по скелету, мелкое быстро бегающее животное. Весьма вероятно, что основной пищей ему служили насекомые (в том числе и летающие). В мозгу этого динозавра, постоянно занятого охотой, зрительно отпечатался архетип возможности полета – это животное хорошо знало и помнило, что живность за которой он охотится способна передвигаться по воздуху. Кроме того известно, что этот тип мелкого динозавра относился к чешуйчатым. И вполне вероятно, что во время быстрого бипедального бега чешуя могла топорщитсья по воле животного на определенных участках тела и в особенности на передних лапах, которыми ящер сбивал добычу. Во время погони за насекомым с помощью чешуи менялось встречное сопротивление воздуха и резкие повороты выполнялись успешнее, чем у гладкокожих животных. А если надо было прыгать с какого либо уступа вниз за улетающим насекомым, то в такие моменты чешуя становилась парусом, увеличивая дальность прыжка и плавность спуска. Но здесь надо заметить, что чешуя эта никогда не стала бы превращаться в перья, если бы этот динозавр «не свихнулся» на возможности полета – т. е. вначале появляется доминирующий архетип, а потом соответствующее эволюционное изменение. Но и это еще не все. Если эти животные жили группой. И групповое их общение было ритуально обозначено и среди этих динозавров, появился индивид,  у которого наметилось превращение чешуи в перья и передних  конечностей  в крылья, то вряд ли, благодаря такому достоинству, он мог стать вожаком группы. Это могло произойти только в том случае, если бы не он один мог совершать более дальние прыжки и быть ловким в беге, но и другие – способные вслед за ним совершить точно такой же прыжок с обрыва, какой удавался ему, а иначе последовавшие его примеру погибли бы, или, в лучшем случае, были бы искалечены. Размышление приводит нас к тому, что в стаде (в группе) должно появиться критическое количество особей, чтобы одна особь из них могла возглавить всю группу и предложить новую ритуальную форму поведения. Возникновению особей с новыми генетическими признаками всегда привязано к появлению критического количества таких особей и к генетически наследственной передаче нового архетипа из поколения в поколение. Отметим, что накопление таких новых признаков процесс довольно медленный и морфологические изменения при этом могут быть настолько незначительными, что в ископаемых остатках они зафиксированы быть не могут. Но вот в группе появилось достаточно особей с новыми генетическими признаками для того, чтобы навязать большинству новую ритуальную форму поведения. Что в этот момент происходит? Есть два варианта. Первый – те особи, которые не могут по своим генетическим возможностям вписаться в новую форму ритуала, мгновенно вымирают, что и зафиксировано палеонтологической летописью. Те, которые  могут его выполнять, освободившись от  примитивно сдерживающего фактора – эволюционно сметенных с дороги сородичей, в течение буквально нескольких поколений реализовывают архетип-доминант – окрыляются буквально и действительно становятся способными к полету. Второй вариант отличается от первого тем, что особи не вписывающиеся в новый ритуал,  отделяются от «бунтовщиков», выбирают вожака из своих и продолжают филетическую линию развития – «эволюционируют по Дарвину». 
     Первый вариант преобразований является революционным. Попытаемся его изобразить графически:  .

.
 Рис. 2. Скорость эволюционных преобразований.
.      По оси абсцисс на рис. 2 отложено время, по оси ординат – величина морфологического изменения P. Здесь Р max – максимальная величина морфологического изменения (начало революционного морфологического изменения сведено к нулю). P min – минимальная величина морфологического изменения (присуща виду постоянно). Посему, практически, революционное изменение начинается не с нуля а с P min. 
     С чисто математической точки зрения скорость изменения в нашем случае является отношением P/t – т. е. отношением приращения бесконечно малого морфологического изменения в течение временного промежутка, соответствующего этому приращению, к величине этого временного промежутка В соответствии с нашей гипотезой кривая скорости эволюционных преобразований  экспоненциально распределена в отрезке времени от революционного взрыва (толчка) до момента превращения этого взрыва в кунтактивно текущий эволюционный процесс. Внутренний смысл явления заключается в том, что после взрыва происходят быстрые морфологические преобразования (внешне выражаемые, например, в превращении чешуйчатого покрытия в оперение и передних конечностей в крылья); но после того, как преобразование завершилось, процесс быстро затухает, ибо архетип, вызвавший взрывное преобразование был реализован во всех направлениях и морфологически и в ритуальных формах. В дальнейшем новый вид ортодоксально придерживается новых ритуальных форм – точно так же, как вид, от которого он произошел длил когда-то или продолжает свое эволюционное дление в рамках старого ритуала. Этим самым мы желаем сказать, что видовое бессознательное тяготеет к постоянству и устойчивости более, чем к новым архетипическим приобретениям. 
     В связи с вышеприведенными рассуждениями и соображениями, правомерность применения единицы для измерения скорости эволюции, именуемой дарвин, вызывает у нас большое сомнение, впрочем, как и всякая иная условно придуманная величина. 
     Еще один интересный вопрос, касающийся кривой скорости эволюционных преобразований. Нам думается, что законы описанные нами и действующие в животном мире, распространяются и на человеческие сообщества в одинаковой мере со времени появления первого человека до наших дней. Как эти законы наглядно проявляются? – спросит дотошный читатель. Ответ: в постоянных революциях и бунтах, сопровождающих известную нам длительность исторического процесса. Что есть эти бунты и революции, как не попытка сломить установленную систему иерархий, а значит и ритуальных отношений? Неудачи всех этих попыток заключаются лишь в том, что в обществе не накоплено достаточное количество особей с доминированием бунтующего архетипа и, как только это произойдет – наступит одна единственная революция, которая сметет начисто иерархическую установку наживы, издевательства над личностью и подавления творческих устремлений. Осуществление такое станет возможным потому, что у человека, в отличие от животных, разум соотносится с инстинктом со знаком равенства и даже занимает  главенствующее положение. А это означает, что наступит время, когда не эволюционные процессы будут управлять развитием человеческих сообществ, а наоборот человек будет абсолютным их хозяином. К этому устремлению его будет понуждать необходимость завоеваний космических пространств и потребность в связи с этим мгновенного приспособления к новым – непредвиденным условиям существования. 
  Возвращаясь от наших фантазий к узкому направлению избранной нами темы, отметим, что зафиксированные палеонтологической летописью факты массового вымирания животных в том случае, если эти вымирания связаны с планетарными или космическими катастрофами, вносят в эволюционный процесс ощутимые помехи и этим самым со всей несомненностью влияют на дальнейшую скорость и направление этого явления, но ни в коем случае не выражают закономерностей процесса – закономерностей, которые, как мы это выяснили, лежат внутри самой эволюции. Попробуем развернуть наше рассуждение конкретнее. 
     Период границы между мелом  и третичным периодом называют сокращенно границей К-Т. Ее называют также маастрихт-датской границей по последнему меловому и первому третичному ярусам соответственно. В районах этой границы, охватывая по толщине слоя как плюс так и минус, отмечено крупномасштабное вымирание животных и растений. И поскольку в горизонте К-Т-границы почти во всех исследованных местах обнаруживаются четкие пики иридия, то, исходя из этого факта, возникло несколько гипотез причин глобального вымирания. Суть одной из этих гипотез заключается в том, что на землю в те далекие времена упал астероид диаметром в 10 км. и в результате иридиевое облако заволокло верхние слои атмосферы и послужило препятствием для освещения земной поверхности солнечными лучами. На земле наступили долгая ночь и резкое похолодание. Выжили только мелкие млекопитающие, типа грызунов, которые будто бы  и послужили источником новых эволюционных преобразований. А выжили они в таких условиях, благодаря интенсивному метаболизму, позволившему им в катастрофически экстремальных условиях «сохранять активность в течение более длительных периодов времени и поддерживать высокую, постоянную температуру тела, независимую от внешней среды» – [4, т. II, с.197]. 
     Мы не исключаем возможности того, что катастрофа на границе К-Т действительно имела место, как и долгая ночь (в сетчатке примитивных современных млекопитающих палочки количественно преобладают над колбочками!), как и  похолодание, как и то даже, что предками человека являются именно эти грызуны, пережившие глобальную катастрофу. Мы утверждаем лишь то, что все предполагаемые катастрофические явления оказывают на процесс эволюции лишь побочное действие, ибо эволюция эта происходит и без катастроф во всей полноте по законам непреложно ей присущим. Главным источником эволюционных преобразований является возникновение нового архетипа в видовом бессознательном и генетическое его распространение и накопление до появления в стаде критического числа видов, носителей этого нового архетипа – этой «сумасшедшинки» с поведенческой точки зрения носителей рутинного ритуала. И посему наша мысль сводится к тому, что динозавр может научиться летать только в том случае, если инстинктивное желание осуществить такую возможность будет архетипически закреплено в нем задолго до полета.