./.
Глава третья
«Ночка надвигается,
Фонари качаются,
Филин ударил крылом.
Ах, налейте, налейте
Вы мне чашу глубокую
Пенистым красным вином...»
И те привстали, что дремали,
У пассажиров мрачный вид.
При ордене и двух медалях
Пел эту песню инвалид.
Затем, представившись неловко,
Снял кепку, не скрывая слез,
И трешки наши и рублевки
Легли в нее под стук колес.
Уехал на своей каталке,
И вновь в вагоне тишина.
Ну что тут скажешь?
Парня жалко,
Будь трижды проклята война.
И снова города и села,
И снова солнце и туман,
И поезд наш «пятьсот веселый»
Прет из столицы в Кыргызстан.
И я опять на верхней полке,
И кругом ходит голова:
В Ухте, в том зэковском поселке,
Мне весть пришла - сестра жива!
Была писулька от соседа,
Затем черкнула и сама.
Все сходится, и вот я еду,
Стараясь не сойти с ума.
За столиком, подвыпив с горя,
Два мужичка в глухой тоске
О чем-то меж собою спорят
На непонятном языке.
И каждый что пророк библейский -
Во взорах скорбь о Судном дне.
И понял я: язык еврейский,
И спор их точно обо мне.
Поднялся тот, что ростом выше,
За ним поднялся и другой.
- Скажи, будь ласка, пане Миша,
Еврейский
сын ты или гой?
Еще не разобравшись толком
И впрямь дурней, чем паровоз,
Я к ним спустился с верхней полки,
Спеша уладить сей вопрос.
И я тому, что ростом ниже,
Вручаю гордо документ.
Но что случилось вдруг?
Я вижу, Как он буквально сник в момент...
А поезд мчал все дальше, мимо
Бескрайних диких пустырей.
Я в тамбуре весомо, зримо
Им доказал, что я - еврей.
И обо всем мы позабыли,
И возвратившись в свой вагон,
Совсем не по-еврейски пили
Противный теплый самогон.
И спор не возникал уж больше,
Да и рожден он был зазря...
Не знали беженцы из Польши,
Что едут прямо в лагеря.
За то, что чудом уцелели,
Живыми вышли из огня,
Когда погибли при расстреле
И семьи их, и вся родня.
А я глядел, глядел в их лица -
Чужую боль поди измерь.
И пил, и все не мог забыться
От боли собственных потерь.
<.............................>
_____________
.
____________________________________________
|