. Реферат Д. Н. Ляликова

на тему Р. Лифтон,

«Пережившие Хиросиму»

=========
R. Lifton
Death in life. Survivore of Hiroshima.

New York, 1967. 594 p.
=========
10. Поиски перерождения

 

Под так называемой «формулировкой» (formulation) автор имеет в виду процессы, направленные на установление новых форм связи меду «Я» и миром взамен утраченных, новую организацию внутреннего опыта[21], через который переживший должен преодолеть свою идентичность с жертвой или испытать «символическое перерождение».

При всем многообразии форм этот процесс направлен на достижение трех целей: чувства органической связнос­ти (continuity) с другими людьми и с миром в целом; достижение целостности своего «Я» и обретение смысла существования; достижение чувства подвижности в пространстве (снятием внутреннего оцепенения или стасиса) и движения во времени (через преодоление фиксации на «неизгладимом образе», возникающем в момент катастрофы).

Речь идет не о какой-либо сознательно выработанной идеологии или «атомной философии». Большая роль принад­лежит здесь бессознательной сфере, однако, способность к открытому и связному выражению своей «формулировки» есть признак успешного завершения процесса, Автор находит, что в целом женщины менее мужчин расположены к связному формированию, однако здесь мы имеем дело скорее с «имплицитной формулировкой», чем с ее отсутствием –

имея в виду обязательство женщин по поддержанию органической жизни и отсюда их склонность к «органическому типу зрения»[22]. 

Каждый выживший обладает, по выводам автора, каким-либо видом «формулировки», сколько бы она была неполной или имплицитной. В целом процесс осмысления пережитого опыта начинается уже с момента катастрофы. Не иметь никакой «формулировки» в момент встречи со смертью невыносимо. Автор приводит свидетельства лиц, переживших нацистский террор, которые свидетельствуют, что худшим из всего для них являлась беспричинность убийств и отсутствие в них какого бы то ни было смысла.

Во всех типах формулировок, по крайней мере в Хиросиме, необходимо присутствуют «психологическое непротивление», с одной стороны, и осознание своей особой миссии – с другой. Эти активное и пассивное начала различимы во всех формах борьбы за выживание. «Непротивление» (яп. «акираме») никоим образом не сводится к простой пассивности. Оно основывается на чувстве своей включенности в особый, сверхчеловеческий порядок вещей, что само способно внести известную гармонию в отношения с миром (хотя бы путем признания «своей судьбы»). Японское «акираме», производное от «акираму» – просветлять, включает момент просветления через связь со сверхчеловеческими силами. Огромное значение психологического непротивле­ния в том, что сама неспособность к четкой формулировке пережитого опыта здесь становится частью самой формули­ровки (сопровождаясь «защитным смешением эмоций») и обеспечивает выход за пределы прежней ситуации (столь же смутным часто оказывается и осознание своей миссии).

Непротивление тесно связано с японским буддизмом, даже если оно и выражалось в светских формах. Религиоз­ные формулировки в целом получили в Хиросиме преобладающее значение. В большинстве своем они давали известное облег­чение, но почти всегда оно было неполным. Лишь отчасти это объяснимо ограниченным влиянием религии в современной Японии. Сам распад религиозной веры в момент катаст­роф может нести какие-то защитные функции, ибо предотвра­щает появление интенсивного чувства вины.

В целом способность к сохранению религиозной установки оказалась сильнее у буддистов, чем у конко (рас­пространенной в Хиросиме секты, соединившей элементы синтоизма, буддизма и христианства). Что касается хрис­тиан, то вся протестантская община в Хиросиме погибла, за исключением своего пастыря. По дошедшим до автора сведениям, католическая община Нагасаки (основанная еще в XVI в. Ксаверием); после 1945 г. распалась. Связь ре­лигиозной формулировки с комплексом вины и процессом оплакивания демонстрируются в показаниях одного буддиста, который сообщил, что среди катастрофы он около не­дели читал буддийские сутры, надеясь, что его усилии принесут какую-то помощь погибшим («я пытался несколь­ко успокоить их души»). Он же включил в буддийский круг воздаяния президента Трумэна в качестве «холоднокровно­го животного».

Христианство также обладает своей версией «акираме». Она присутствует в католической концепции провиде­ния и подчинения воле божьей. Однако сознание того, что атомная бомба была делом человеческих рук, затрудняет принятие такой позиции. Единственный встреченный авто­ром пример полностью удавшейся религиозной формулировки дала одна пожилая кореянка, обращенная американской мис­сией фундаменталистов. Несмотря на потерю пятерых из своих шестерых детей и тяжелые шрамы от ожогов, она со­храняла большую жизненность, в том смысле, и чувство движения во временя.

Этот пример интересен, поскольку он позволяет по­чувствовать ту мощь, какой обладало некогда христиан­ство как средство преодоления даже самых крайних форм страха или чувства вины («Я сказала, что не могу пред­стать перед богом из-за моей вины, потому что я убила своих детей. Я не давала им достаточно еды в самые тя­желые дни. Но мне ответили, что бог принес в жертву своего единственного сына ради всех виновных людей и что Иисусом Христом искупается любой грех»).

Ее формулировка включала в себя и человеческое происхождение атомной бомбы, что явилось камнем преткно­вения для протестантского пастора: «Хиросима была обра­щена в пепел людьми... Но хотя люди и говорят, что они могут делать то или это, если на то не будет божией воли, мир никогда не наступит. Какие бы мы ни построили большие дома, когда упадет бомба, все обратится в прах. Когда я прочла об этом в Ветхом Завете (т. е. историю Со­дома и Гоморры), то поняла, что все в мире всегда шло таким путем. Поэтому каждый должен иметь веру».

При неспособности достичь равновесия между непро­тивлением и чувством собственной миссии (или отсутствии того и другого) обычно возникает нигилистическая форму­лировка или, вернее, позиция, поскольку никакого преодоле­ния при этом не достигается и уцелевший остается во власти образов смерти и разрушения. Пожелание другим испытать то, что перенес он сам, – явление скорее обычное, но в полном своем виде и в Хиросиме оно сводится к пожеланию «последнего воздаяния», того, чтобы атомная бомба порази­ла весь мир и все могли бы разделить их страдания.

Таким путем достигается первое требование – вос­становление связи пережившего с людьми. Это та область, которую автор называет, «подпольем Хиросимы». В открытой форме желания такого рода он встретил только у одного ребенка. Рискованную задачу стать выразителем этих «неупоминаемых» влечений взял на себя писатель Кин Кокубо из молодого поколения Хиросимы, чья повесть «Огненный танец» (Hino odori) близка по своей проблематике «Постороннему» А. Камю.

Автор не может примириться с тем, что когда-нибудь потомки «засыпят пещеры Хийиджимы» (места вблизи от гипоцентра, где многие пытались спастись), и с теми, которые некогда будут спрашивать: «Говорят, когда-то на Хиросиму упала атомная бомба. Интересно было бы узнать, что это могло быть такое?» Хиросима лежит залитая солнцем, но герою кажется, что вдоль ее улиц пробегает шепот «Да па­дет атомная бомба на весь мир!» Он может перестать быть всем «чужим», лишь когда каждый станет подобным ему, т. е. чувствующим себя умершим или умирающим.

Среди японских интеллектуалов можно встретить сужде­ния об атомной бомбе, весьма близкие к негативистским фор­мулировкам. Так, один японский социолог поделился с авто­ром своей «фантазией». Прочный мир на земле, говорит он, установится лишь тогда, когда люди войдут в соприкоснове­ние с существами иных миров и начнут с ними войны, конеч­но, с применением атомного оружия, что наконец и впервые объединит все человечество.

На этом примере видно, что негативистская форму­лировка также ставит целью достижение некой «гармонии», хотя бы путем непрерывного расширения катастрофы[23]. Видна также близость такого типа формулировок к паранойе, с перенесением уже на космос мании вечного выживания. Другой молодой японский писатель (по имени не названный) связал эту тему с идеей вечного различия между Западом и Востоком. Его рассуждения могут быть любопытны тем, что перекликаются с некоторыми китайскими заявлениями об атомном оружии. Источник зла он видит в том, что западная цивилизация поставила в центр всего идею человека (гуманизм), чего не могло быть на Востоке. Поэтому, в частности, во вторую мировую войну японцы исходили из того, что воюют с массой материала, с природными препятствиями; американцы же из того, что воюют с человеком, они измеряли свой успех числом убитых.

Японцы стремились разрушить только военную силу врага, в Пирл Харборе человек еще оставался человеком. В Хиросиме же он превратился в номер. Атомная бомба – конечный итог развития западного антропоцентризма. Для Востока человек – лишь призрак или песчинка природы. Это позволяет ему сохранить чувство символического бес­смертия даже перед лицом полного уничтожения, что не­доступно Западу. Каковы бы ни были разрушения, заявил этот писатель, что-нибудь все равно останется. На воп­рос автора, включает ли это «что-нибудь» также и чело­века, он отвечал, что это вообще не обязательно, раз горы и реки все равно останутся.

 

<.........................................>

________________________________________________________________________________

 

п