.
АНЮТИНЫ ГЛАЗКИ
(новелла)

     Пса с большим коричневым телом и рыжими глазами г-н Лин повстречал во время 
утренней прогулки. Пес был занят тем, что обнюхивал клумбу с цветами, и г-н Лин, который собак не любил и очень их боялся. Особенно тех, у которых большое тело, хотел было пройти мимо, но вдруг пес, приподняв морду, взглянул на г-на Лина и замер в тихом недоумении, 
словно давно ждал этой встречи.
     ...В последние годы г-н Лин испытывал какие-то толчки: то его толкало к бесконечным размышлениям, то к молчаливому созерцанию мира, то к могиле жены, то к вечерним облакам, 
то к вину, то... Толчки были бесконечными, разнообразными, неожиданными, но 
постоянными.
     В полночь, выключив телевизор, господин Лин подошел к портрету жены и, как обычно, поклонившись ему, погасил свет. Достав под подушкой пижаму он неспеша натянул ее на 
себя, посмотрел на синие стекла окна и, коротко вздохнув, лег в постель.
     Он лежал на спине с открытыми глазами, ожидая, что придет сон, но сон не приходил, 
а вместо него появлялись видения из прожитых лет, и, думая о всякой всячине, г-н Лин 
улыбался своим мыслям, если они казались радостными, или огорчался, если мысли казались пугающими.
     Мягко постукивали на стене часы, и г-н Лин, замирая, прислушивался к их ходу, потому 
что был убежден, что часы стучат в том же ритме, что и его сердце. «Стучат неплохо», – думал 
г-н Лин.
     Потом он глядел в темноту комнаты, думая о мужестве, то есть, о том, на что требуется мужества больше: на то, чтобы сократить себе жизнь, или на то, чтобы ее продлить? Не находя ответа, г-н Лин переходил к другим вопросам, отвечая на них смело и достаточно честно, 
потому что старым был, и уже ничем, кроме ожидания чего-то призрачного, не обладал.
     В те ночи, когда сон не приходил, он выбирался из кровати, подсаживался к окну, в 
котором отражался свет улицы, и недоумевал, отчего это умные люди так много пишут и размышляют о человеке и о жизни, когда все ясно: печалишься сам и печалишь других – вот 
и вся суть, а другого в жизни ничего не случается, ничего...

     ...Перехватив взгляд пса, г-н Лин стоял, словно завороженный, не в силах ни о чем-либо думать, ни что-либо ощущать; он неотрывно глядел туда, где в рыжей глубине собачьих глаз 
тихо покачивалась печаль. Нет-нет, г-н Лин ошибиться не мог – он вполне знал, как печаль выглядит и как она в глубине глаз покачивается, именно покачивается… 

     Г-н Лин наклонил набок голову, чтобы заглянуть в глаза пса под иным углом, но ничего 
не менялось; в глазах собаки, по-прежнему покачивалась печаль. 
     «И ты тоже, – неожиданно для себя проговорил г-н Лин. -И у тебя тоска?» 
     Пес чуть вздрогнул, медленно потянулся вперед мордой, челюсть у него отвисла, и он тоже ответил наклоном головы.

     ...В эту ночь, подсаживаясь к окну, г-н Лин прихватил с собой большую бутыль вина, 
потому что в эту ночь исполнилось ровно шесть лет, как умерла
жена.
     За окном, словно неудачно приготовленная декорация, неестественно повисли стены 
домов, а над ними, где-то сбоку, с опустошенным взглядом обморочного лица свернулась луна.
     Забыв про то, что ночь, г-н Лин позвонил сыну.
     -Шесть лет уже... – сказал он в телефонную
трубку.
     -Это ты, отец?
     -Не узнал отца?
     -Ведь ночь. Что там у тебя, отец?
     -У меня? А что у меня? Тоже ночь...
     -Ты чего?
     -Я?
     -Отец, тебе что-то понадобилось?
     -Дождь бы!.. Хорошо, если бы пошел дождь!
     -Лето сейчас. Летом у нас дождей не бывает.
     -Нет, летом не бывает, но хорошо бы, если бы сейчас пошел дождь...
     -Но сейчас лето и сейчас ночь.
     -Ладно, я делом своим займусь.
     -Каким делом?
     -Я на улицу гляжу. Шесть лет уже...
     -Ты бы лег, отец. Постарайся уснуть.
     -Ладно... Знаешь, скоро вот... Мое место у окна скоро оставлю тебе.
     -Мне не к спеху.
     -Нет, конечно. Когда-нибудь...
     -Да, когда-нибудь буду сидеть, как ты, возле окна.
     -А потом твои дети...
     -У меня детей нет.
     -Верно. У меня, выходит, нет внуков. Но может... Когда-нибудь...
     -Поспи, отец, постарайся уснуть.
     -Я стараюсь!
     Г-н Лин отпил из бутылки еще вина и вдруг, наклонившись вперед, прислонился к 
оконному стеклу.
     «Стараюсь», – прошептал он, прижимая нос к стеклянной глади.
     Он выпрямился на стуле, отпил еще пару глотков и, наконец, вышел из состояния 
окаменения, ощутив и свое одиночество, и свое освобождение, добытое прожитыми годами, 
и тяжесть от разлитого по телу вина, и усталость от себя и от мира. А напротив радостно 
качались стены домов... И забегали в голове мысли. Г-н Лин приоткрыл рот и принялся 
вливать в него вино до тех пор, пока мысли не исчезли – все до последней. Потом он громко зевнул, успев заметить, как луна, вдруг некрасиво надувшись, упала в немую пустоту улицы...
     ...Г-н Лин пытался разгадать собачью печаль с каким-то особым, самому себе не 
понятным

любопытством, а может, и не любопытство это было, а один из тех толчков, 
которые в последние годы приводили его к самым невероятным поступкам и побуждениям.
     Пес выжидал, и у г-на Лина было такое чувство, будто не он глядит в глаза собаке, а, 
наоборот, пес глядит в его, г-на Лина, глаза, и это не он, а пес чем-то заворожен. На какое-то мгновение г-ну Лину показалось, что пес улыбнулся, и г-н Лин смутился. Он отвел взгляд от собаки и оглядел клумбу с анютиными глазками. Пес хрипло чихнул и тоже, кажется, 
смутился. Сверху раскаляло город обезумевшее солнце.
     «Что же мы?» – проговорил г-н Лин. Их разделяла цветочная клумба.
    Г-н Лин забылся на минуту, восприняв того, кто перед ним, как что-то очень свое, близкое.
    «Вот так-то!» – прошептал г-н Лин, но тут же пришел в себя, заметив, как под челюстью 
пса, вздрагивая, зависли вялые, похожие на коричневые лепешки, щеки. Мерзкий страх 
вернулся.
    И все же первым отошел пес, унося с собой большое тело и большую морду...
     ...Г-н Лин поднялся с пола и ногой отодвинул пустую бутыль. Морщась от боли в затылке, 
он недвижными руками ухватился о подоконник. За окном, на ветках деревьев, суетились воробьи, с белесого неба поспешно убирались облака, часы на почте показывали четверть шестого. «Вот так!» – подумал г-н Лин.
     Он отвернулся от окна, задумчиво посмотрел на опрокинутый стул и, далеко высунув язык, снова поморщился от боли. Ему захотелось пахнущего чесноком и петрушкой бульона, и еще тонкий поджаренный ломтик хлеба. Тихо вздохнув, он взглянул на портрет жены. Запах 
чеснока и петрушки исчез. До семи оставалось около двух часов.
    -Доброе утро, сын! – сказал г-н Лин ровно в семь.
    -Все в порядке, отец? – спросил сын.
    -Конечно! – тебе на работу пора.
    -Хорошо! – сказал сын.
    Г-н Лин опустил трубку и, подняв голову, глазами отыскал портрет жены. «Вот так», – 
сказал г-н Лин и улыбнулся. Он любил эти минуты, когда можно сказать сыну «доброе утро». 
Эти минуты были его привилегией И, возможно, еще больше он любил слышать, как 
спрашивает сын: «Все в порядке, отец?» Он любил слышать это даже тогда, когда знал, что 
сын не один, что рядом с его мальчиком какая-то женщина. Он всегда знал, когда сын не 
один. По голосу сына знал, по ритму произнесенных слов, даже по запаху, которым 
наполнялась телефонная трубка.
    Но вдруг его тряхнуло. На этот раз толчок призывал спуститься в город, чтобы разыскать 
пса, у которого большое тело и печальные глаза.
     «Непременно!» – г-н Лин, подчиняясь толчку, обмяк, тело его сладостно содрогнулось, 
словно оказалось в любимой женщине, и, гонимый толчком, он побежал по улицам, 
напрягая глаза и кусая губы. Но пес нигде не встречался.
     Г-н Лин опускался на скамейки, чтобы немного передохнуть, а затем поднимался и снова бежал – в конце концов он всегда знал, что жизнь – это сладкая пытка, и что все в природе 
квиты, потому что все получают то, что отдают, и все отдают то, что получают.
     Он бежал, поражаясь, откуда берутся у него силы, и он все чаще поглядывал на небо, 
словно догадывался, откуда силы... По его щекам катился холодный пот, и, казалось, 
сердце вот-вот разорвет грудь.
     «Где же ты? – хрипел г-н Лин. -Я хочу... Слышишь, пес? Я должен... Господи!..»
     Пса нигде не было. «Может, печаль убила его, может, в эту ночь...» -подумал г-н Лин и остановился, тут же испугавшись, что, возможно, это не он, а его
сердце остановилось. Он сделал шаг вперед, потом другой...
     «А пес не устоял.. – подумал г-н Лин. -Один не смог... Когда печаль, то...»
     Г-н Лин взглянул на небо, но ничего, кроме озлобленного круга солнца, не обнаружил.
     И вдруг его тряхнуло – он вспомнил про цветочную клумбу.
     Анютины глазки глядели знакомым недоуменным взглядом, и печаль в их глазах казалась тихой, теплой. Г-н Лин опустился перед цветами на колени, ощутив податливость земли и 
еще покой в самом себе. Он вложил лицо в ладони, пытаясь ни о чем не думать, а потом, 
когда отвел ладони в стороны, то
увидел в анютиных глазках какую-то глубокую осмысленность, какое-то мудрое безмолвие. 
«Вот оно!» – подумал г-н Лин и вдруг заметил на противоположной стороне улицы собаку 
с большим коричневым телом.
     «Он выбрался! – радостно подумал г-н Лин. -Он выбрался из этой ночи!»
     Г-н Лин посмотрел псу прямо в глаза, и ему показалось, что они теперь знают друг о друге такое, чего не знали прежде.
     «Он разыскивал меня, – подумал г-н Лин о псе. -Он разыскивал несомненно меня...»
     Г-н Лин улыбнулся, протянул осторожную руку к цветам и дотронулся до них так, как дотрагиваются до глаз любимой.
     Пес, подергивая мордой, глядел то на г-на Лина, то на клумбу, и г-ну Лину показалось, что 
пес сказал что-то.
     «Иди же – позвал г-н Лин. -Иди же к нам!»