.
Глава десятая
НАРОДНЫЙ КОМИССАР КРАСИН
Леонид Борисович Красин был одной из самых
ярких и талантливых фигур первого периода советской власти. Это был очень
своеобразный человек, и он даже внешностью выделялся среди тогдашних коммунистов,
соратников Ленина. Высокий, смуглый, с живыми и широкими жестами, он повсюду
обращал на себя внимание. Аккуратно подстриженная бородка клином удлиняла
его продолговатое лицо с высоким лбом и черными с проседью волосами, гладко
причесанными на пробор. Когда он улыбался, обнажались прекрасные белые
зубы, а ямочка на щеках углублялась, делая его лицо еще более привлекательным.
В его умных, хитровато сверкавших глазах серьезность чередовалась с задорным
весельем: посмотрев на Красина, можно было представить себе, что он, наверное,
в детстве был шалуном и проказником.
Он всегда был отлично одет, его галстук соответствовал
цвету костюма и рубашки, и даже булавка в галстуке была воткнута как-то
особенно ловко и щегольски. Он никогда не носил валенок, несмотря на лютые
морозы, и не сидел в полушубке, как все его коллеги, в нетопленых помещениях
в холодные зимы гражданской войны.
Красин был активным большевиком еще до первой
революции и во время ее, в 1905-6 гг., когда он близко сошелся с Лениным.
В последовавшие затем годы реакции он несколько отошел от активной революционной
работы. Будучи вынужден покинуть Россию, он, начиная с 1908 г., служил
в Берлине у Симменса и Шуккерта инженером-электротехником. В 1912 г. этот
концерн, имевший в России свои заводы, послал его в Москву. Когда в 1914
г., в начале войны с Германией, все немцы были устранены с руководящих
постов в русской промышленности, Красин сделался управляющим всеми заводами
Симменса и Шуккерта в России. Революция застала его в Петербурге на этом
посту, обеспечивавшем ему блестящее материальное положение.
После Февральской революции 1917 г. я неоднократно
встречался с Красиным в Петербурге в доме наших общих друзей Названовых.
В ту пору Красин отзывался очень отрицательно о позиции, занятой Лениным
и его группой, хотя лично поддерживал с ними связь, тем более, что он был
старым другом Елизарова, мужа сестры Ленина. В то время - в период Временного
Правительства .- он считал политику Ленина «бредом утописта» и говорил,
что она приведет большевиков к страшной катастрофе. В предвидении этого
он решил отправить свою семью за границу, и, действительно, в июле 1917
г. устроил жену и детей в Норвегии.
Весной 1918 г. он посетил их в Скандинавии
и поехал обратно через Берлин. В этот момент Адольф Иоффе вел в Берлине
переговоры по разным экономическим вопросам и привлек к ним Красина, в
качестве консультанта.
Перед отъездом из Германии в Россию Красину
довелось - как он сам потом рассказывал - побывать в германской военной
ставке, куда его пригласил генерал Людендорф, желавший побеседовать с ним.
Красин описывал, как его, с завязанными глазами, отвезли на автомобиле
за сотни километров от границы. Разговор с Людендорфом продолжался два
часа, причем Красин излагал разные претензии советского правительства.
Людендорф был немногословен, и сущность его речей сводилась к одному:
- Нам нужен ваш хлеб, и если вы хотите просуществовать,
вы должны заботиться о том, чтобы наша армия была сыта.
С возвращением Красина в августе 1918 г. в
Москву, началась очень активная работа его в правительственной верхушке.
Большевики говорили тогда, что в лице Красина они приобрели одновременно
крупного коммуниста и хорошего спеца-экономиста. Он сперва заведывал снабжением
армии, а потом был назначен наркомом путей сообщения.
Красин был по натуре индустриалистом; считал,
что главная беда России в ее отсталости и разделял в этом вопросе взгляды
М. Горького. Когда всплыла идея электрификации страны, увлекавшая Ленина,
она пришлась очень по душе и Леониду Красину. В этом проекте он видел не
только чисто-технические возможности, но и средство для преодоления политической
и культурной отсталости крестьянской массы. В кулуарах Съезда Советов,
где Ленин выступал с первым докладом о большом плане электрификации, мне
пришлось наткнуться на группу собеседников: Ленина, Милютина, Красина и
некоторых других. Ленин говорил:
- Электричество заменит крестьянину Бога.
Пусть крестьянин молится электричеству, он будет, больше чувствовать силу
центральной власти - вместо неба.
Вскоре по приезде Красина в Москву, я был
у него в гостинице «Метрополь». Он мне говорил, что понимает, как трудно
сейчас работать; но революция идет своими путями, и для России не может
быть другого выхода.
- Страна нуждается в сильной власти, - говорил
Красин. - Необходимо очистить русского мужика от наросшей на нем коросты.
Этого в перчатках сделать нельзя. Приходится ломать и уламывать. Все спецы
должны нам в этом помогать. Всякий бойкот только на пользу реакции.
В заключение он заявил, что его задача - привлечь
к работе всех лояльных спецов некоммунистов, и пригласил и меня принять
в ней участие.
Многочисленные связи Красина с самыми различными
общественными слоями, его близость к Ленину, его знакомство с бывшими капиталистическими
тузами, его свобода в обращении и критические замечания о власть имущих
и, наконец, его необыкновенное умение обращаться с людьми - создали ему
очень скоро особое положение в Москве. Он сделался притягательным центром
для групп и отдельных людей самых противоположных настроений и направлений.
Ленин ценил в нем, прежде всего, синтез настоящего
большевика с хозяйственным специалистом: это было то, чего Ленин напряженно
искал и долго не мог найти. Ленин считался и с тем, что капиталисты платили
Красину большие деньги, и что с Красиным «не стыдно» было появиться в буржуазном
обществе.
- Вот видите, - говорил Ленин в интимном кругу,
- Красин будет за границей лишним доказательством того, что мы не просто
фантазеры, книжники и голоштанники.
Ленин стал постепенно направлять к Красину
на разрешение все вопросы внешней и внутренней экономики, а затем начал
привлекать его и к обсуждению общеполитических проблем. Высокая оценка
Красина Лениным была очень скоро принята всей коммунистической верхушкой.
- Наш Леонид Борисович, - говорили ответственные
коммунисты, - тоже спец; но спец не чужой, не буржуазный, а твердокаменный
большевик.
Сам Красин всячески подчеркивал свой европеизм
и всем своим поведением давал понять рядовым коммунистам, что он, мол,
не бесправный русский спец-интеллигент, а один из тех, кто творил большевистскую
революцию, - «когда многие из вас под стол пешком ходили». Он часто намекал,
что добровольно вернулся из Германии в Россию, пошел на материальные лишения
и даже расстался с семьей, которая не хотела возвращаться на родину.
Большое влияние оказывал Красин на круги интеллигенции
за пределами коммунистической партии. Он сделался центром притяжения для
тех инженеров и экономистов, которые некогда, в молодости, сочувствовали
большевистскому течению, но впоследствии от него отошли. Им гораздо легче
было сойтись с Красиным, чем с Троцким или Лениным. Я часто встречал у
него Кржижановского, Старкова и др. Благодаря Красину, они постепенно возвращались
к активному сотрудничеству с правящей партией и выдвигались на очень видные
посты.
К Красину, кроме того, тянулись крупные беспартийные
инженеры - люди не политические, но настроенные антикоммунистически. Они
были выброшены революцией за борт и ютились где-то на задворках хозяйствен-ных
учреждений в качестве безмолвных консультантов и второстепенных сотрудников.
Многие из них знали Красина и раньше, встречаясь с ним в банках, в приемных
у директоров разных предприятий и пр. Теперь они приходили к Красину и
начинали обычно с напоминания:
- Помните, Леонид Борисович, как мы встречались
с вами в Русско-Азиатском Банке? или, быть может, у Путилова?..
Дело в том, что Красин был до революции не
только директором заводов Симменса и Шуккерта в России, но также и директором
крупного машиностроительного завода общества «Барановский», и через финансировавший
банк его связи и знакомства простирались очень далеко. Такие тузы русской
промышленности, как председатель Казанской железной дороги, председатель
Нижегородского биржевого комитета, главные инженеры Сормово-Коломенских
заводов, наконец, вся головка петроградской тяжелой индустрии - все они
толпились в приемной у Красина.
Наконец, там же можно было встретить и дельцов
сомнительной репутации, спекулянтов военного времени, людей, которые до
революции были в услужении у больших промышленных концернов для устройства
всяких дел с военными и всякими другими ведомствами, для получения заказов,
закупки товаров и пр.
Вокруг Красина группировались и деятели артистического
мира, тем более, что брат его, Борис, был связан с театром, а русские художники
и артисты того времени мечтали о возобновлении связей с Европой. Через
Красина можно было познакомиться с разными европейцами, которые по приезде
являлись прежде всего к нему. Многие очень видные деятели театра и искусства
носились в 1918-1919 гг. с идеей показать Европе русское искусство. Это
должно было, по их мнению, служить одним из средств для прорыва блокады.
На-сколько мне помнится, сама Гельцер, известная русская прима-балерина,
очень энергично работала в этом направлении.
Многие артисты и артистки являлись ко мне
с запис-ками от Красина: они нуждались в топливе, а топливо было в моем
ведомстве. Поэтому и в моей приемной часто сидели и народные артисты, и
прима-балерины, и даже их очень аристократические в прошлом мужья. Они
умоляли о дровах - и приглашали «на борщок». Немало было среди них и таких
несчастных, которых Чека сумела завербовать на службу; и каждый раз, получая
такое приглашение, я должен был думать про себя:
- Не ловушка ли это?
Красин обладал особым свойством говорить с
каждым человеком так, как тому было приятно, и многие изливали ему свою
душу, видя в нем не большевика, а «своего человека». Он, действительно,
оказывал немало услуг, особенно по отношению к Чека, которая тогда свирепствовала.
Он держал себя с Чека очень независимо, и мне приходилось слышать, как
он повелительно требовал по телефону:
- Освободите немедленно такого-то, он мне
необходим для работы. Я за него ручаюсь!
Беседуя со своими беспартийными посетителями
и сотрудниками, он говорил о коммунистической власти в третьем лице: «они»,
которым противоставлялись «мы». Конечно, в разговоре с Кремлем, с Чека
или с другими коммунистическими учреждениями, он те же местоимения употреблял
в обратном смысле. Но и в частных беседах со спецами, он любил подчеркивать,
что Ленин занимает особое положение и что к Ленину можно относиться с полным
доверием:
- Он не то, что прочие коммунисты-головотяпы.
Популярность Красина среди некоммунистов имела для него неожиданные последствия.
Однажды к нему явилась жена офицера, арестованного Чека по обвинению в
сотрудничестве с белогвардейцами; она просила о заступничестве. Красину
удалось вызволить арестованного, но знакомство с этой женщиной кончилось
тем, что она покинула мужа и сблизилась с Красиным. Этим объясняется то,
что Красин принадлежал к числу очень немногих наркомов, живших не в Кремле.
У себя на дому он не принимал никого, кроме Авеля Сафроновича Енукидзе,
секретаря Центрального Исполнительного Комитета. С Енукидзе Красина связывала
давнишняя тесная дружба, еще с тех пор, как Енукидзе работал у него в Баку
в качестве электротехника, чуть ли не за пятнадцать лет до революции.
* *
*
В первый период своей работы Красин должен
был оказывать немало покровительства частному капиталу, к которому приходилось
тогда обращаться за помощью в самые трудные моменты.
Почти все представители русского капитализма
разбрелись в разные стороны: многие из них бежали за границу, другие перешли
на положение мелких служащих и стушевались. Среди тех частных предпринимателей,
которые готовы были с нами работать не в качестве спецов, а в качестве
капиталистов, было немало ловкачей, пройдох и даже просто мошенников. Они
многим рисковали, обманывая и власть и население, и ставили себе целью
быстро нажить капиталец и исчезнуть с ним бесследно. Конечно, не все были
таковы, но на об-щей массе их лежала печать легкомысленного и беззастенчивого
авантюризма.
Однако, их услугами приходилось пользоваться
в некоторые критические периоды. Когда Красин был наркомом путей сообщения,
то для заготовки дров им был создан Центржелезком, во главе которого он
поставил бывшего товарища министра Временного Правительства Тахтамышева.
К заготовке дров пришлось привлечь частных предпринимателей, и здесь, в
ведомстве Красина, им дали гораздо больше вольностей и прав, чем, например,
у меня в Главлескоме. Красин собрал в этом учреждении множество старых
спецов железнодорожного дела, которым он доверил это учреждение. Когда
я делал попытки регулировать работу этих частных заготовителей и поставить
ее под контроль, они всячески мне противодействовали и возмущались моим
«коммунизмом».
Впоследствии, впрочем, этому аппарату пришлось
дорого поплатиться. Ряд заготовителей разъезжал по железным дорогам с карманами,
набитыми специально для них заготовленными «керенками», с грузами продовольствия,
в сопровождении специально приставленных к ним комиссаров. Некоторые из
заготовителей, работавших на дорогах, граничащих с Польшей, не удержались
от соблазна и, вместе с «керенками», грузами продовольствия и даже комиссарами,
переехали по ту сторону границы и бежали навсегда из России.
Заняв в 1918 году пост народного комиссара
торговли и промышленности, Красин должен был руководить внешней торговлей.
В то время о внешней торговле можно было говорить с большой натяжкой: блокада
Советской России, объявленная союзниками, была еще в силе; никакие серьезные
сделки ни с союзниками, ни со странами нейтральными, ни с Германией не
были возможны. А так как нужда в целом ряде товаров, которых Россия не
производила, была очень велика, то те или иные советские учреждения, в
особенности Чека, старались добывать их путем контрабандной торговли на
границах. Предприимчивые молодые люди отправлялись в пограничные районы,
снабженные бумажными деньгами (более надежные коммунисты получали для этих
операций драгоценности), и, пользуясь услугами профессиональных контрабандистов,
приобретали кое-какие заграничные товары, например краски и т. п. Конечно,
все это носило очень случайный характер, вся работа была вне контроля,
да и размеры всей этой государственной «внешней торговли» были весьма мизерны.
Красину пришлось начать с централизации разнообразных
отделов всевозможных советских учреждений, занимавшихся этим делом: он
сделался, так сказать, шефом государственной контрабанды. К группам молодых
людей он приставил кой-кого из старых коммерческих дельцов, которых он
знал по прежним временам, ибо ни опыта, ни знания товаров у работников
«внешней торговли» не было. Эти дельцы оказались весьма полезными и проявили
немалые способности на первых порах государственно организованной борьбы
с блокадой. Они скоро нашли пути и в ведомство финансов, в частности в
его отдел хранения государственных ценностей, и в Чека, и вообще проявили
большое рвение. Всегда ли оно было бескорыстно - вопрос иной...
<.........................................>
_____________________________________________________________________________________
|