.
На весеннем свидании
саша,
подползя
к рубежу, когда жизнь вся
наша –
чужая,
и не превратиться в столб соляной, поскольку
обернуться нельзя
на себя и, уезжая,
по спирали вернешься на очередную попойку, –
я живу за двоих,
окунаясь по горло в сакуру,
перерезанной глоткой поется по-петушачьи.
что там пенится в слове, где ты остаешься «самою» –
не пойми только, с кем, и прокачена мной душа чья?
я сама напрокат, на
разрыв, и на первой ветке
расцветаю от знака (но признака не-вниманья),
мы во всех залетах с тобою вдвоем навеки:
оживляя тебя, я терзаю тебя и раню.
нету родины, милый,
у нас – у
космополитов.
у меня весь свет сужается до могилы
под березой твоей заломленной. не боли ты
за меня: дотяну. подай мне на это силы.
а какие новости?
новое тысячелетье...
разделяет нас век, найдешь меня на страницах
пожелтевших, тебе посвященных, где мы, как дети, –
и не вижу уже, не слышу, а всё – двоится,
ты был прав, уйдя.
а что там у вас? куда там,
как накатит волна, попадают со дна речного?
оживают ли снова?
живут? и по нашим датам
бесконечно ли тонут, как я, отпуская слово
на
простор ледяной, где грозою в начале мая
проливаешься ты, и вбираю тебя, мальчишку,
и у пьяной сакуры с кровью цветы ломая,
знаю, что и памяти нашей
не защитишь ты.