.
ГЛАВА I X. 
Солдатская забастовка в Иркутске в Декабре 1905 г. 

     Приехал я в Иркутск в последние дни Ноября, как раз накануне знаменитой в Иркутске солдатской забастовки: О происхождении ее я узнал следующее: 
     Местные революционные комитеты социал-демократов и социалистов-революционеров при своей работе среди солдат местного гарнизона натолкнулись на целый солдатский заговор. Познакомил их с подробностями этого заговора один унтер-офицер, пользовавшийся среди солдат громадным влиянием, который во 
главе группы сознательных солдат вел энергичную борьбу с 
заговорщиками. 
     Страшно озлобленные всеми перенесенными ими во время войны лишениями, солдаты в последнее время пришли в особое возбуждение по поводу того, что их не отпускают домой, не отправляют в запас; начальство свое они презирали и ненавидели; - и вот, среди них образовалась организация, имевшая довольно широкие разветвления среди всего Иркутского гарнизона, решившая по данному сигналу захватить винтовки с патронами, перебить всех генералов, офицеров, разгромить склады, магазины, и с оружием в руках искать правды. Унтер-офицер обратился к революционным организациям с просьбой помочь ему направить это солдатское движение по руслу сознательной борьбы. 
     Наши агитаторы, организаторы познакомились с заговорщиками, начали посещать казармы и вести пропаганду; они старались объяснить солдатам всю сумасбродность их плана, который им никакой пользы не принесет, а только вызовет лишнее кровопролитие. Вскоре мысль об избиении офицеров и грабеже уступила место мысли о борьбе с правительством за осуществление своих требований; в выработке этих требований, формулировали их и помогали солдатам революционеры. 
     Уже через несколько дней движение настолько окрепло, что солдаты официально потребовали у начальства разрешения устроить в казармах открытый митинг для выработки своих требований. 
     И начальство разрешило, потому что знало, что иначе митинг состоится без разрешения. Митинг состоялся, - за ним другой. 
     А в тот день, когда я приехал в Иркутск, в здании городского театра был назначен митинг солдат всего гарнизона, на котором должны были быть окончательно утверждены и редактированы все солдатские требования. 
     На митинг не пускали никого кроме солдат и казаков (казаки были самыми энергичными «забастовщиками»); но мне удалось пройти. 
     Необыкновенное зрелище представлял театр: весь он, сверху до низу, вся галерея, все ложи, весь партер битком были набиты солдатами; на сцене за длинным столом сидел стачечный комитет; Здесь было 4-5 солдат, и казак и 2-3 офицера; председательствовал унтер-офицер, председатель стачечного комитета. Речи говорили только солдаты. 
     Все требования были единогласно приняты и посланы к начальству с заявлением, что ответ должен быть дан в течении 24 часов. 
     Требования главным образом касались условий солдатской жизни: улучшения пищи, увеличения жалования, вежливого обращения с подчиненными, передачи в распоряжение солдат «экономических» сумм, сокращения срока военной службы, немедленного отпуска запасных и т. п. Но были и общеполитические требования: «созыв Учредительного Собрания»  и  «вся земля крестьянам».
     Наибольший отклик в собрании несомненно находили все экономические, чисто солдатские требования, политические же, мне казалось, не так энергично поддерживались; понятно, никто против них не возражал, но поддерживали их главным образом сознательные солдаты, а масса была как-то индифферентна; ясно было, что не вся еще масса чувствует их настолько своими, насколько чувствовала своим, например, требование отпуска домой. 
     Об уронивне сознательности этих солдат, требующих созыва Учредительного Собрания, можно судить хотя бы по тому обстоятельству, что унтер-офицер, председатель стачечного комитета, очень хорошо знавший своих солдат, просил нас в речах и прокламациях поменьше и поосторожнее говорить о самодержавии, так как это, мол, может повредить делу. 
     На завтра назначен был митинг, на который уже должен был быть доставлен ответ начальства. 

*       * 
* 

     Когда на завтра, на митинге, собравшем еще больше солдат, председатель начал читать ответ - воцарилось гробовое молчание. 
     Начальство просто отписывалось. Только самые пустые незначительные требования были удовлетворены, относительно же большинства начальство отвечало, что их удовлетворение зависит от высшего начальства. 
     Когда чтение ответа закончилось, гул недовольства прошел 
по залу. 
     - «Довольны вы ответом?» спросил председатель. 
     - «Нет! нет!» раздались голоса. 
     - «Значить, мы должны исполнить то, что постановили. Значит, забастовка?» 
     - «Да! Да! Ура!»... 
     Солдаты махали шапками, папахами, кричали: ура! Но в чем собственно должна выразиться забастовка, едва ли всем было ясно. 
     Когда собрание несколько успокоилось, председатель снова берет слово. 
     - «Мы, значить, объявляем», - говорит он, - «что с этого момента все наше начальство смещено со своих постов. Мы выбираем себе нового начальника гарнизона, нового коменданта города; каждая рота выбирает себе нового командира; казацкая сотня выберет нового начальника. Отныне мы исполняем приказания только своих новых начальников! Согласны?» 
     Гул одобрения. 
     И тут же, немедленно приступили к выборам нового начальства. 
     И вот, тут, когда приступили к выборам, сразу же прозвучали первые подозрительный ноты. 
    

Дело в том, что движение это было исключительно движение солдатское - нижних чинов; офицеров среди забастовщиков почти совсем не было; среди тех нескольких офицеров, которые примкнули к движению, не было ни одного с особенно выдающейся энергией или популярностью; душей всего движения был унтер-офицер. А на все эти начальнические должности стачечный комитет считал необходимым назначить офицеров. 
     Первый же офицер, предложенный в коменданты города - отказывается; предлагают другого - и этот отказывается; третий после убеждения и просьб соглашается, но, видно, с большой неохотой. Почти то же происходить с выборами начальников рот. 
     При этом выбирают также отсутствующих, о которых даже с уверенностью нельзя сказать, примкнули ли они к забастовке, но которые по тем или другим причинам пользуются симпатией солдат. 
     А для казацкой сотни таки не удалось найти офицера, пришлось начальником сотни назначить вахмистра. 
     Кое как, - но выборы произведены. 
     Новый начальник гарнизона тут же вступает в исполнение своих обязанностей и отдает приказ: немедленно всем идти в казармы, взять свои винтовки и ждать дальнейших приказаний. 
     Началась забастовка. 

*          * 
* 

     Солдаты перестали исполнять приказания «законного»  начальства; они не препровождали обвиняемых арестантов в суд; не несли караульной службы кроме той, которую им назначало их «новое» начальство. 
     От имени забастовочного комитета появилась прокламация; приглашающая население к спокойствию и предупреждающая, что всякая попытка к беспорядку и нарушению спокойствия будет немедленно подавлена вооруженной силой. 
     По улицам появились вооруженные патрули забастовавших солдат, следящие за порядком. 
     И в те несколько дней, в которые длилась забастовка, население было особенно уверенно в своей безопасности. 
     У смещенного начальника генерала Ласточкина войск почти не было, - одна или две роты; а у нового - весь гарнизон города вместе с сотней казаков и явное сочувствие всего населения. И, если бы последний хотел, он легко мог бы заарестовать генерала Ласточкина, генерал-губернатора; и все власти. 
     Некоторые из наиболее молодых и решительных и предлагали ему это сделать, - но никаких агрессивных шагов он не предпринимал. 
     Почему? Знал ли он, что нельзя очень полагаться на эти войска забастовщиков, что они ретивы до первого серьезного столкновения? Или он видел, что нет никакого смысла в таком решительном шаге и хотел избежать лишнего кровопролития ? Трудно сказать; вероятно, и то, и другое. 
     Во всяком случай и здесь, как и в других местах, где сила случайно оказывалась на стороне революции, имела место та же, типичная для таких моментов в пережитый период революции, пассивная политика, политика нерешительности, точно некоторой растерянности. 
     А каждый день был дорог! Мимо Иркутска безостановочной волной текли войска, возвращающаяся из Манджурии. И, хотя они почти все насквозь были пропитаны тем же озлоблением против начальства и охвачены революционной пропагандой, - но начальство всегда могло еще найти среди них достаточно лояльных элементов и задержать их в Иркутске. 
     Чтобы несколько бороться с этим, на линию были высланы агитаторы; они везде оповещали об Иркутской забастовке и знакомили приближающееся солдатские эшелоны с требованиями, выставленными забастовщиками; об этом было сообщено в Читу, Верхнеудинск, Харбин. И, так как везде были на лицо аналогичный брожения: то в этом отношении опасности было меньше. 
     Более неприятно было то, что с запада, из России постепенно приближались, занимая одну за другой все станции железной дороги, свежие, дисциплинированные войска; к счастью они были еще далеко. 
     Но каждый день был дорог особенно потому, что среди очень нестойкой массы забастовавших солдат такая нерешительность производила очень скверное впечатление; она свидетельствует о слабости; а это всегда дезорганизует, отпугивает слабых, шатких, т. е. массу. 
     Вместо того, чтобы действовать, забастовщики устроили митинг вместе с горожанами, и от всех присутствующих послана была депутация к генералу Ласточкину. Но из этого хождения ничего не вышло. Генерал окружил себя ротой пьяных солдат, которые при приближении депутации и сопровождавшей ее толпы народа взяли ружья на прицел; стоявшие тут же казаки-забастовщики то же взяли на прицел; уже щелкнули замки у ружей; - еще минута - и произошло бы страшное кровопролитие, так как стреляли бы почти в упор; но к счастью все обошлось... 
     И постепенно забастовка начала слабеть. 
     Подошли свежие войска; постепенно одна рота за другой отпадали; как то незаметно, без всякого столкновения, забастовка растаяла, сошла на нет. 
     А когда генерал Ласточкин достаточно окреп, он арестовал начальников, зачинщиков; некоторым удалось скрыться. 

<................>