ПОСЛЕСЛОВИЕ
Поэт Михаил Светлов однажды сказал:
«Бездарный человек в случае неудачи займется чем-нибудь
другим. У талантливого - нет выбора».
Таких историй - много.
…Лет тридцать тому назад я жил на Украине,
в городе Днепропетровске, в те времена - кузнице кадров, родине
вождей республиканского и планетарного масштаба - таких, как Л. Брежнев.
Люди партийные и официальные поэты тогда говорили
громко, во весь разрешенный голос. Остальные творческие - шуршали и шебаршили,
как мыши.
На одной из таких мышиных литературных кухонь я
и услыхал от кого-то стихи Валентина Морозова, написанные им, кажется,
в 17 лет:
Годы - гады везущие нас в никуда.
Лето - осень, тюльпан или астра -
Я, как Киев, в котором пирует Орда,
По церковные маковки засран.
А ночами, родная, встаешь ты гола -
Ни кола ни двора ни платочка,
И гундосят чугунные колокола,
Как гекзаметра медная строчка.
Лето - осень, декабрь - полосатей пижам:
Солнце - снег, порыжелые гати,
О, скажите в какой мне Египет бежать
От объятий и рукопожатий ?…
и.т.д.
В стихах не было декларации - только энергия
молодости, желание вырваться из навсегда поставленных рамок.
Тогда я подумал об Артюре Рембо. Может быть,
нечто подобное вело в позапрошлом веке того, тоже 17- летнего, когда он
писал «Пьяный корабль», сделавшего эти стихи своей
судьбой; покинувшего Францию, общество, поэзию, обменявшего всё на
авантюрную и поэтическую реальность торговца, водившего караваны со слоновой
костью…
«Вал Морозов», как называли его все, хоть и не был
по характеру ни шальным, ни порывистым, но Рембо в компании наверняка бы
перепил, да и стихов на память знал, наверняка, больше.
Мы познакомились, мы приятельствовали. Нам было
всегда легко говорить.
Он был старше меня всего на год или два, но русая окладистая борода,
иронически сияющие голубые глаза за круглыми стеклами, тяжелая вразвалку
походка и - самое главное - часы на цепочке, отсылали его куда-то в конец
19-го, начало 20-го века - к русским писателям и персонажам
удачно умершим до - или бежавшим за границу во время пожара Октябрьской
революции.
Вал был филологом, но знал и помнил массу разных
вещей. От отца - художника у него была легкая рука, хорошая линия,
умение двумя-тремя штрихами - легко и экономно - сделать по памяти
портрет или шарж.
Он мог бы работать художником или макетчиком в каком-нибудь
Промстройтресте, Проектстальконструкции, или внутри другой аббревиатуры.
Но хотел и умел зарабатывать только пером. И когда
нечего было есть а, это случалось часто, шел в литературные и газетные
поденщики.
И тогда он тяжело жил, и пил - тяжело.
Времена менялись. В новую, советскую империю, пришла
перестройка. Одни - наживали состояния, другие - эмигрировали. Он - оставался.
Выпрашивая последние государственные крохи,
издавал газету для детей, печатал на копеечной бумаге сборнички стихов
своих живых и ушедших друзей, всю жизнь пишущих
«в стол». Мундиры и границы трещали по швам. Горела имперская
карта. Он - остался .
C еврейской женой, c сыном-подростком под библейским именем Матвей.
Вал. Морозов, 1946 года рождения. Человек
русской литературы на теперь уже «самостийной» Украине.
В последнее время он серьезно болел. И когда в его
квартире возник пожар, он не смог или не захотел выйти из неё, как не смог
покинуть тот, большой дом, рухнувший и сгоревший на костре истории.
Не смог или не захотел?..
November, 30. 2001, NEW YORK, USA
ю