.
ГЛАВА X X I 

     На другой день, часов в 10, Супрунов зашел за Любкиным и отвел его в маленький кабинет, отгороженный фанерной перегородкой от большой комнаты старого дома. Фанера была покрашена под красное дерево и очень нарядно блестела лаком. Любкин знал, что за фанерой лежал толстый слой войлока, прикрытый с другой стороны такой же фанерой, потому что с другой стороны тоже был маленький кабинетик, а никто не должен был знать и слышать того, что делается у соседа. И то, что на каждом шагу были закрытые двери, не пропускающие звука перегородки и замкнутые лица, то, что везде была таинственность, опять напомнило Любкину о «ненастоящем». Он нахмурился. И вдруг ему показалось, будто он смутно боится того, что сейчас увидит в Варискине. 
     Это было странно: почему то, что он увидит в Варискине, может пугать? Он поежился. 
     Супрунов позвонил в буфет и приказал принести чаю и бутербродов, а потом позвонил в караульное помещение и распорядился привести к нему Варискина. 
     Варискина привели очень скоро, а с чаем запаздывали. Супрунов отдал караульному расписку «в получении арестованного», и тот вышел. Варискин, вероятно, ожидал увидеть Яхонтова или «того, что с ромбом», и откровенно удивился, увидев незнакомое лицо Супрунова. Он глянул на Любкина, но Любкина он тоже не знал, а поэтому инстинктивно к чему-то приготовился, чуть слышно крякнув: осторожно и неслышно. 
     - Садись, товарищ Варискин! - почти приветливо сказал ему Супрунов. 
     Варискин сразу отметил это «товарищ»: оно означало для него что-то хорошее. Он вспомнил Петрухина, подумал - «Вот оно!» и приосанился. Сел на стул почти независимо и стал чувствовать себя так, словно он, свободный, пришел по делу в обком или в облпрофсовет: равный к равному. 
     В это время служительница из буфета, Лида, развязная и очень самонадеянная, с наглыми, бесстыжими глазами, принесла на подносе чай и бутерброды. Увидев арестованного, она немного замялась в дверях, но Любкин взглядом показал ей на столик, который стоял около дивана. Она поставила поднос и с притворным безразличием на лице вышла. 
     Супрунов ненужно перелистал листы в каком-то случайном «деле», притворившись, будто внимательно вчитывается в страницу, а потом шумно захлопнул это «дело» и крепко посмотрел на Варискина. 
     - Так вот... По поводу твоего вчерашнего показания, товарищ Варискин... Стало быть, Любкин и Супрунов? Да? 
     Варискин огляделся быстрым поворотом головы. Ничего не подозревая, а только чувствуя, что он здесь «товарищ», он тихо, но твердо сказал: 
     - Да, и они тоже. 
     - Наверное знаешь? - пытливо спросил Супрунов. 
     Варискин даже фыркнул слегка. 
     - Не знал бы, не говорил бы! 
     - Дело, сам понимаешь, нешуточное. Это я тебе, как большевик большевику говорю. Словами трепаться нечего, а коли что есть, так выкладывай. Доказать можешь? 
     - Могу! - с уверенностью ответил Варискин, сам не зная, какие доказательства он может представить, и что именно может служить доказательством. - Спрашивайте. 
     - Погоди... Может быть, ты есть хочешь? Чаю выпьешь? 
     Варискин покосился на стол, где стояли бутерброды, и одобрительно крякнул. Он очень хотел чаю, да к тому же, он был постоянно голоден. 
     - Чаю? - переспросил он. - Оно отчего ж, если чаю... 
     - Так пей, не стесняйся! 
     Любкин поставил рядом с ним стакан чаю и тарелку с бутербродами. Варискин с нескрываемой жадностью схватил верхний, откусил и стал торопливо жевать. Супрунов смотрел на него. 
     - Есть - ешь, а все-таки, говори! - приказал он. 
     Варискин замялся: о чем говорить и что говорить? Но за все последнее время он так вросся в созданный им заговор, в дела и в людей этого заговора, что привык почти воочию видеть все, что говорил на допросах, и ему стало совсем нетрудно уходить в созданный им мир ложных теней. 
     Он громко проглотил кусок и слегка потянулся через стол к Супрунову. 
     - На заседании Центрального Бюро «Черной Руки»... Вы записывайте! - чуть ли не приказал он и ткнул пальцем в лист бумаги. - На этом самом заседании председательствовал Любкин, и он тогда зачитал нам инструкцию, которую получил от заграничного центра. А потом он нам сказал, что...           - 
     - Погоди! - перебил Супрунов. - Что было в инструкции ? 
     - Ну, как это - что? - удивился его непонятливости Варискин и чуть ли даже не обиделся. - Известно, что: пароль для явки, опять же насчет вредительства на военных номерных заводах и... и... того! насчет шпионажа тоже: где какие гарнизоны стоят, с каким, значит, вооружением, и... вообще! 
     Он уже не раз говорил нечто подобное Яхонтову, а поэтому проговорил все это хоть и бестолково, но довольно уверенно, гляди Супрунову прямо в глаза. И при этом успевал жевать бутерброд и глотать чай. 
     - Ты сам на этом заседании был? - спросил Супрунов. - Сам слышал? 
     - А как же! - для полной убедительности сделал большие глаза Варискин. - Не был бы, не говорил бы!.. А потом вызвал меня к себе этот самый Любкин, и... 
     - Куда вызвал? На дом? 
     - А шут его знает! На Канатчиковую улицу я тогда, кажись, ходил! Может, он и жил там, а, может, это только так... для виду! 
     - Ну? 
     - Ну, и дал мне список. Зашифрованный, конечно. А в том списке все было обозначено: в каком городе кто в верхушке 
состоит, и кто из НКВД в заговор вовлечен. Все было 
обозначено! 
     - Где ж этот список? 
     Варискин немного поперхнулся: об этом он не успел подумать. 
     - А он его у меня потом назад взял! - догадался он. 
     - Стало быть, ты Любкина хорошо знаешь? - спросил 
Супрунов. 
     Варискин не мог ответить с полным ртом, а только энергично закивал головой: знаю, дескать, хорошо знаю! Любкин 
(с каменным лицом) тихо обошел вокруг стола и встал рядом с Супруновым, прямо против Варискина, неотрывно смотря 
на него. 
     - Когда это было? - совершенно пустым голосом спросил он, пристально вглядываясь в Варискина. 
     Варискин поднял на него глаза, с усилием проглотил то, что было во рту, торопливо хлебнул глоток чаю и уверенно ответил с полной готовностью: 
     - Числа я точно не помню, а зимой, примерно... 
     - Ах, зимой! - странным тоном протянул Любкин. - А Супрунов? 
    

- Что Супрунов-то? - не понял Варискин. 
     - Откуда ты знаешь, что он тоже в вашей организации состоял? 
     - Так он же вместе со мной в одном секторе работал! Сектор внутренней связи назывался! - удивляясь тому, что они даже этого не знают, горячо сказал Варискин. 
     - Так зимой, говоришь? - спросил Любкин. 
     Варискин опять замотал головой, прожевывая кусок: зимой, зимой! 
     - А, может быть, ты ошибаешься? - немного странным тоном, словно подсказывая ему, сказал Любкин, кладя руку на плечо Супрунова и слегка пожимая ею: не мешай, дескать. 
     - Почему это ошибаюсь? - недовольно и даже сердито спросил Варискин. 
     - Да ведь Любкина и Супрунова зимой здесь совсем еще и не было. Они ведь сюда совсем недавно приехали. 
     - Да как же это так, что не было? - совершенно серьезно обиделся Варискин. - Как это так, совсем не было, коли они были! Я ж вам говорю, что вот на собрании присутствовали и... и меня потом к себе вызывали, а потом этот самый список мне дали. Это все по шифрованным протоколам можно доказать, у Владыкина протоколы эти. 
     - Да они-то зимой не то в Сибири, не то в Монголии были. 
     Варискин хитро прищурился: и простаки же вы, как погляжу на вас! Он даже улыбнулся наивности вопроса. 
     - Они, может, и в Сибири были, а сюда, когда им надо было, нарочно приезжали! - наставительно пояснил он. - Далека ли та Сибирь? На самолете-то - раз и готово! Сделают здесь, что им надо, и - назад. Долго ли? 
     - Любкин тогда тоже с бородой был, как сейчас, или бритым ходил? - спросил Супрунов, поддерживая игру Любкина. 
     - С бородой! - убежденно подтвердил Варискин. - Я ему говорю: «Зачем бороду носишь?» - а он - «В Сибири, говорит, холодно!» На купца он похож, с бородой-то... 
     - А Супрунов? - спросил Любкин, впиваясь в него глазами. 
     - Без бороды! - солидным басом ответил Варискин, уже видя в своем воображении и бородатого Любкина и безбородого Супрунова. - Мужчина видный! - с удовольствием добавил он, вглядываясь в свое воображение. - Немного рябоват малость! - неожиданно для самого себя добавил он. 
     - И без двух пальцев на правой руке? - подсказал Любкин. 
     - И без двух пальцев на правой руке! - с удовольствием подтвердил Варискин: вот ведь как оно все хорошо сходится у нас. И, безо всякого напряжения, он свободно увидел правую руку воображаемого Супрунова: как раз двух пальцев нехватает, указательного и среднего. 
     И он опять схватился за бутерброд и за простывший чай. 
     - Проголодался, что ли? - сочувственно спросил Супрунов. - Ешь, не стесняйся. А вечером я тебя опять вызову, так 
поужинаешь! - пообещал он. - Об остальном вечером мне расскажешь, а сейчас иди к себе. Погано там у тебя? - 
сочувственно поинтересовался он. 
     - Да нет, ничего! - не захотел жаловаться Варискин: в жалобе он видел как бы осуждение, а он никак не мог ничего осуждать. - Вот только есть дают маловато! - не утерпел он, но все же сказал не «мало», а «маловато». 
     - Это можно исправить. Это мы в два счета для тебя исправим! - пообещал Супрунов. - Ты ведь в одиночке? 
     - В одиночке... 
    - Оно и лучше: бузы меньше. В общих-то камерах дряни всякой много. 
     - Там дряни много! - подтвердил Варискин, с удовольствием понимая, что его этой дрянью не считают. 
     Супрунов отослал его. Когда Варискин вышел, Супрунов поворотился к Любкину. «Ну, что?» - хотел спросить он, но остановился, чем-то пораженный в выражении лица и, особенно, глаз Любкина. 
     - Видел? Видел? Видел? - нервно, несколько раз подряд 
спросил Любкин. 
     - Что видел-то? - очень недовольно и даже сердито огрызнулся Супрунов. 
     - Верит! Понимаешь ты? Сам всему верит! И бороде, и двум пальцам! До чего дошел: верит! 
     Супрунов нахмурился и передернул на себе туго затянутый пояс. 
     - Ну, и чорт с ним! - зло сказал он. - Верит, и - пускай! 
Тебе-то что? Не один ведь Варискин в свою выдумку верит, все верят! 
     - Все? - приковался к нему глазами Любкин.- Все? Все сами придумают, и все сами верят? Все? 
     - К этому идет. 
     - Да не идет, а ведет! - несдержанно вырвалось у Любкина. - Ведут! Мы ведем! Мы! К ненастоящему ведем! А ты? - с вызовом бросил он Супрунову. - Ты, Павел? Ты-то веришь в то, что ты выдумал? 
     - Я? - нехорошо скривился Супрунов. - Я ничему, Ефрем, не верю, потому что ничего мне не надо из того, что люди придумывают, чтоб в свое придуманное потом верить. Ничего! А вот ты... 
     - Что? 
     - Ой, Ефрем, Ефрем! - многозначительно покачал головой Супрунов, с неодобрением прикрывая веками глаза. - Смотри-ка за собой крепче! 
     Любкин не ответил. Уставился в одну точку и долго смотрел. 
     - А для чего это ты сегодня Варискина вызвал? - в ответ на какую-то свою мысль спросил он. - Чего ты от него хочешь, не понял я. 
     - Я-то? От него? - безразлично пожал плечом Супрунов. - Особенного мне от него ничего не надо, а приручить его к себе мне, действительно, надо. Чтоб он меня не боялся, корм из моих рук брал и даже поноску носил. 
     - Зачем? 
     - А там видно будет! 
     - Опять... ненастоящее? 
     Супрунов подошел вплотную к Любкину, сильно хлопнул его ладонью по плечу и потряс за это плечо. 
     - Ненастоящее, говоришь? Плевать! Зато я настоящий, я! Понимаешь? Я! 
     - Ты... настоящий! - почему-то грустно согласился Любкин. 
     - И ты сам тоже настоящий! 
     - А больше что ж нам надо? 
     - Больше-то? Ничего. Что ж больше-то? Ведь больше-то, может быть, ничего и нету! 

<.....................................>