В. Б. Окороков

МЕТАФИЗИКА ЭПОХИ ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНОГО МЫШЛЕНИЯ:
специфика, сущность и тенденция развития 
________________________________________

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

     «Творчество» деконструктивистов открыло новые горизонты мышления. Оно явилось одной из попыток научить «мысль» работать в поле нелинейного (неометафизического) сознания, когда для дальнейшего движения мышления по направлению к топологии (после метафизики), необходимо прежде его разрушить, дойти до истоков (с тем, чтобы выявить все возможные расслоения и стратификацию) и лишь затем попытаться объединить в единую топологическую конструкцию; лишь вследствие такой работы возможно конституирование новых «образцов» мышления (его сборки в новом виде). Важно, однако, что такая сборка, по мнению деконструктивистов, уже не может вернуть обратно к метафизическому мышлению (несколькотысячелетнюю эру «метафизического разума» человечество уже пережило). И вот эту вторую часть «работы» деконструктивисты как раз не сумели исследовать досконально. С первой частью – разрушением метафизической традиции – они, опираясь на предшественников, успешно справились, вторая, – наиболее ярко проявившаяся у Деррида, отвергающего деконструкцию как метод (с его точки зрения любая методология есть возврат в лоно метафизического мышления) и пытающегося создать «поле игры деконструктивного разума» (в котором изначально разрушены всякие зоны метанаррации и логоцентризма), – оказалась более сложной и на данный момент не дала завершенного проекта (несмотря на усилия как континентальных, так и американских деконструктивистов).
     Парадоксальными вопросами в деконструктивной ситуации являются следующие: можно ли научить разум в процессе чтения или письма постоянно отвлекаться от традиции и пребывать в состоянии «отношения» к ней (к текстам и картинам мира); и каков должен быть новый разум, мыслящий нелинейно и создаюший не образцы («эйдосы»), а «ряды» (если не иерархию) подходов к этим образцам, словом, каково должно быть сознание, представляющее мир или «любую вещь» как сумму «образов» всех наук (как единый интегральный образ мира или «вещи»)? Такой образ приближенно отражает (интегральное) состояние культуры данного исторического общества.
     Ситуация такова, что разум (мысль) изначально знает свою релятивность (историю) и постоянно делает поправку на процессы в настоящем. Новая мысль должна учиться подходить к миру («вещам») интегрально и дифференциально. Это та ситуация, которую только в перспективе видел Деррида, постоянно деконструировавший все новые варианты традиции, разрушая и рассеивая ее образы, ситуация, к которой гораздо ближе (по следам Фуко) подошел Делез, но которая так и осталась закрытой для них непониманием «сущности» нового мышления. С этим, в большей мере, связано столь негативное отношение к деконструктивистам привыкших мыслить упорядоченно представителей метафизической (и классической) мысли.
     Исходя из самого «тела» метафизики, такая критика по отношению к Деррида (и всем деконструктивистам) вполне оправдана. Научившись разрушать, они не научились строить (мышление). Совсем иное дело разобраться в том, что же происходит в новоевропейском (континентальном, а теперь уже и американском) мышлении (в чем смысл проектов Фуко, Лакана, Деррида и Делеза). Задача в том, чтобы проанализировать «метафизическое тело мышления», находясь в стороне от него (по ту сторону метафизического мышления); это невозможно осуществить пребывая в самом «теле» мышления, исходя из сложившейся уже тысячелетиями (традиционной) его данности. Деконструктивисты, вскрывая сущность и покровы логоцентрического самотождественного мышления, попытались заменить на «микроуровне» классическую технику «тождества» техникой «различения».
     Другую попытку решить те же проблемы сделали представители коммуникативной философии. Они, наоборот, стремились не разрушить традиционные образцы метафизического мышления, а, во-первых, найти ему иное «оправдание» посредством трансформации его оснований и, во-вторых, ограничить круг его трансляций чисто перформативными операциями, другими словами, наложить запрет на определенные виды мышления (и деятельности), ведущие или возвращающие к «субъективному» мышлению, логоцентризму и классической метафизике. 

     Такая система «новых» правил мышления привела к системе согласований (прагматической конвенции), коллективной аргументации (дискурсу, действию) или к новой операциональности мышления, в которой изначально запрещено (независимо от того находится ли аргументирующий в классическом или неклассическом полях существования) то, что нарушает право и «образ» мысли другого (посредством введения этики честности, справедливости, ответственности и т. п.). Этика на уровне «первообразования» мышления вытесняет метафизику. Мыслить в такой коммуникативной конструкции можно только так, чтобы не нарушать всеобщий и обязательный для всех категориальный императив (системы нормативных правил мышления), учитывающий интересы всего сообщества. В таком подходе к мышлению таятся истоки правила справедливости как честности Дж. Роулса, этики ответственности Х. Йонаса, тезиса Рорти-Хабермаса о превосходстве демократии над философией (метафизикой) и т. п. В такой новой форме мышления этика (или практическая философия) трансцендентально возвышается над всеми другими «образцами» мышления и, согласно Левинасу, вытесняет метафизику: сначала научись мыслить этически и лишь затем, в частности, метафизически – гласит новая этическая «формула» мышления.
     Однако несмотря на то, что в этом новом подходе к мышлению решены некоторые проблемы классического (метафизического) мышления, у него есть и ряд недостатков. Во-первых, он не преодолевает трансцендентальность мышления, то есть все еще остается (в определенной части) в «теле» классического традиционного мышления, лишь накладывая на него определенные запреты (или легитимируя форму его деятельности); во-вторых, он не решает проблемы собственно метафизического (экзистенциального, по происхождению) мышления: насколько же можно ограничить разум этически, чтобы не сковать «полет (свободу) мышления» экзистенциально напряженного человека; и в-третьих, не приведет ли приоритет этического (в таком аспекте и демократии) к такой трансформации мышления, при которой человек попросту утратит свой экзистенциальный облик и превратится в самодовольное, пусть и этически равноправное с другими (и ничего поэтому не требующее от мира) существо.
     Итак, попытки постметафизических философов, прежде всего деконструктивного и коммуникативного направлений, научить человека мыслить иначе (неметафизически) пока порождают больше вопросов, чем дают ответов на вопрос, что же происходит в неклассическом (нелинейном) сознании современного человека?
     Современное состояние европейского метафизического сознания свидетельствует о «детском» (очень раннем) периоде философского мышления, ибо оно проходит еще, практически, тот же период своего развития, который претерпевала геометрия во времена Евклида, а физика – в период Галилея-Декарта, когда в основе абсолютных форм этих наук лежали «пробные абсолютные сущности» (точки и линии – в геометрии и точечные тела и массы – в физике). Те абсолютные «сущности», которые лежали в основе всей классической метафизики (вплоть до XIX в.) очень напоминают по своим характеристикам «абсолюты» классической геометрии и естествознания. Истины, добро, бог, свободы и др. такого рода «абсолюты» являются теми «формальными вечными понятиями» философии, которые не способны к движению и инвариантны относительны любых преобразований классического разума. Таким образом, если взглянуть на философию с позиций других наук, можно сделать заключение, что следующим ее шагом должно стать создание неклассической теории (как это было с неевклидовыми геометриями в XIX в., ОТО и квантовыми науками в естествознании в начале ХХ в.), которая должна обнаружить движение пробных «сущностей». Такого рода теориями (в определенном смысле) уже сейчас можно считать концепции Бергсона, Гуссерля, Хайдеггера, Уайтхеда, Пригожина, Деррида, Апеля, Фуко-Делеза и др. ..

п