. Галина Островская 

Танцующая Клара
(было опубликовано в еженедельнике «Народ» – № 22 / 22.02.06 – 28.02.06) 
.

На Клару оглядываются.  Бывает – с восхищением, чаще –  с недоумением.  Но оглядываются всегда. Еще бы! Пролетит мимо – как две створки  зеркала разомкнет. В одной –  отражение немолодой, вроде бы,  женщины останется, точно не  тридцатилетней. Чуть сутуло  бегущей, чуть суетливой, странно  одетой. В другой зеркальной  половинке иной образ сверкнет.  Ошеломит даже. Шаг легкий,  балетный, стать девичья, одежды клубятся вслед  силуэту…

.
     Она и в жизни такая, как в мимолетном человеческом восприятии. Странная, не такая, 
как прочие. Просто вихрь, несущий щепу и розы, Просто маленький вулкан, извергающий 
чистую душу. 
     Клара – дворник. 
     Нет, не верно. На нынешний момент не верно. Из дворников она уже ушла. Не потянула. Пыточные инструменты боли так по ночам поработали, так руки-ноги вывернули, что 
мусорную тележку стало не удержать. А жаль. Если бы не это печальное обстоятельство, 
мела бы Клара Златина Тель-Авив по сей день. И это – чистая правда. 
     – То от чего мы всю жизнь шарахались, я там и оказалась и была счастлива – говорит 
Клара (посмотрели бы вы, как она тут же, в одну секунду, взвилась, выпрямилась, будто 
снова метлу в руки взяла!). – Только в этом возрасте мне удалось испытать то, чего в жизни 
не испытала. Я так торопилась жить, что людей не видела, не запоминала. А сейчас увидела. Всегда думала, что я Кто-то. А я – Никто. Как все мы – песчинка. И весь смысл моей жизни теперь, чтоб жить. выжить, хоть копеечкой дочке своей помочь.
     –  Я не верю. Клара, – говорю я, а сама в уме держу, что собеседница моя ни много ни 
мало – тридцать лет на сцене протанцевала. Чего-чего, а звездных моментов в ее жизни 
было достаточно. И, вообще, раньше спать ложилась в то самое время, в которое сейчас на
работу пришлось вставать… 
     – Грязное это дело – улицы подметать. А ты говоришь – счастье, какого не знала, вдруг 
на тебя обрушилось… 
     – Вот никто не поверит. А я не вру, – она развела руками, смешно, по-детски и тут же, 
словно испугавшись чего-то, добавила, удивляясь вдруг пришедшей мысли: – А может, вру? 
И себе и всем? А? 
     Да нет, не похоже. Клара не лукавая. Она как чувствует, так  и живет. И говорит соответственно нутру, а не голове. ... 
     На Клару смотрели, как на ненормальную, когда она решила в дворники пойти. Все 
понимали, конечно, что деньги нужны, на крохотное пособие не проживешь. Но ездить 
каждый день в рань несусветную из Ашдода в Тель-Авив? За пятнадцатью шекелями в час? Безумие, говорили. Мол. поближе много чего есть помыть, почистить, потереть. (Но было, 
было уже это: скребла и терла она грязь здесь, в Ашдоде. То на стройке, то в супермаркете величиной с взлетное поле. Ни там, ни там не заплатили. Клару вобще почему-то любят обманывать... А из одного места она по доброй воле ушла: чересчур рабское выражение лиц 
таких же, как она, чернорабочих, не понравилось.
     – Когда я вышла на улицу утреннего Тель-Авива... Это чудо. Это так красиво – Старый Тель-Авив... Ко мне пришло  ощущение жизни, – она вскакивает с дивана, черно-белый ее 
песик, Биба, тоже радостно подпрыгивает (до этого он умными глазами смотрел на хозяйку), 
и вдвоем они объясняют мне в шумной пантомиме, что такое жизнь. 
Метлу Клара, как косарь косу, ухватисто, брала. И быстро – взмах от плеча, еще взмах, 
вжик-вжик – часть улицы очищала. Потом садилась передохнуть: хоть мусор и не сено, но 
и его полным-полно после битвы, выигранной рассветом у ночи...
     Проверяющий перепугался, когда увидел сразу два нарушения: во-первых, неизвестно 
каким образом в столь короткий срок наведенную чистоту, во-вторых, сидящую Клару. Тогда 

она еще не знала, что дворникам категорически отдыхать запрещается: хоть спи, но за метлу держись! 
     ...Понемножку вечно пританцовывающий и делающий пируэты вокруг метлы немолодой 
уже дворник подвыдохся.
     – Тогда я стала мести и за людьми наблюдать, – рассказывает Клара. – Они шли и шли. Первыми появлялись старички, чистые, опрятные. Я же говорила, что мне достались самые лучшие улицы – улицы Старого Тель-Авива? Говорила? Там и люди такие живут, интеллигентные. Они узнавали меня, здоровались... И собаки их тоже со мной здоровались. Подбегали, радовались. Их хозяева стеснялись, если пес вдруг посреди тротуара накакает. начинали пакетики доставать, извиняться.. А мне что? Я их обожаю, собак... Вон мое 
несчастье гулять проситься... Бима, отстань! Не смотри ты так жалобно, не терзай душу! 
Сейчас пойдем гулять! Сунув мне кучу рукописей: стихи, рассказы, повести – свои, конечно, 
не чужие, – Клара испаряется. Пес тоже. И тут же, не прошло и пары минут, стук собачьих 
когтей о бетон лестницы оповещает, что оба возвращаются. 
.

.
     – Такой несложный примитив 
        В моей житейской предыстории... 
        Я подметала Тель-Авив,
        Как отдыхала в санатории, – декларирует запыхавшаяся Клара.
     – И всеобъемлющая грязь... 
        Ее я убирала строго. 
        Как будто получала связь
        И испытание от Бога, – согласно мотает в такт стихам головой счастливый Бима.
     – ...А однажды я увидела женщину. И увидела свое неслучившееся будущее в ней. Или настоящее? – Клара любит задавать вопросы. Прежде всего, сама себе. – Первый раз я ее 
увидела со спины. У нее была походка балерины и красивая-красивая многослойная одежда. Шифон, наверное... Наверное, шифон... И такое замкнутое лицо. Может быть. она. шла в 
театр, на репетицию... На утреннюю? Может так быть?.. Потом я ее еще несколько раз 
видела, и она все проходила мимо, не глядя. А однажды подошла и протянула сверток. Там 
были штанишки крепдешиновые, еще что-то...
     Я смотрю на Клару, уже зарывшуюся с головой в свои многочисленные блокноты и 
тетради, не иначе как в поисках еще какого-то стиха, написанного там, на улице Вайцмана... 
или Намир?.. Тайком, конечно, записанного, чтоб – не приведи Господь! – этот «хам на мотороллере», очередной проверяющий, не успел увидеть ее без тележки и метлы... Иначе – увольнение... Плюс Обязательный Унизительный разнос на месте.
     ...Я смотрю на Клару и хочу, чтоб она рассказала, как тогда, во Франции... как ей 
бисировали... как ее «цыганочку» принимали ... как тогда, в Болгарии... полные пригоршни серебряных украшений ... Кто насыпал ей полные пригоршни старинного серебра?.. Прямо 
на концерте... Хочу увидеть старые газеты с ее портретами в полстраницы... 
Но Клара качает головой: ей это не интересно. 
     –  Вот! – кричит она. – Я нашла! Это мой «Сиамский кот». Может быть, кто-то 
опубликует его, а? Я обещала... Я перед смертью обещала человеку, что напишу рассказ о 
нашей встрече... Он был гениальный актер, а его теперь уже мало помнят... Когда-то 
Дворжецкого просто боготворили... Его очень любили... Это можно опубликовать хоть где-нибудь? Только если бесплатно? Мы с собакой на еду-то не всегда можем заработать... Вернее, досыта не едим. Тьфу на тебя, Бима! Что ты так смотришь! Она не будет этого 
писать – она не выдаст нас!

                                                                                                Фотографии Любови Полянски