...
Апрель
«Все
наше же лицо встречает нас в пространстве:
Оазис ужаса в песчанности тоски.»
Бодлер
Высокая вода, безжалостный апрель.
Уже удушьем пыль грозит дорогам,
и пополудни солнца злая дрель
буравит свежести постройку понемногу.
Мне повесть не закончить, не начать:
давно топчусь на скучной середине.
Нет, не дано сиянье излучать
изжеванной и пресной сердцевине!
Пугаюсь книг, – их
пепельную суть
так трудно одолеть, не избежав недуга.
За каждым словом –
ложь, болото, жуть –
и воспаленный взор, и неудачи угол.
Клан снов и слов меня переборол.
Я – сторож при стихах,
при рухляди словесной.
Потомству и за грош не нужен сей помол
скитаний с грезами в моей коморке тесной.
Из прожитой зимы запомнилось одно:
настольной лампы блики, дым табачный,
проклятый пыльный стол, и, как всегда –
вино,
мой спутник по беде, безгласный и невзрачный;
и все ж притом умеющий дразнить,
дерзать, терзать доступностью ответной –
о, мастер пустяка и маклер той возни,
что творчеством зову –
мой спутник многолетний!
В два ночи здесь такая тишина,
что слышится жужжанье нити в лампе.
В два ночи мысль –
лукава и грешна,
знать, держит бес ее в косматой лапе.
Видений неизбывных чехарда:
воздушных замков челядь суетлива,
и мнимых путешествий города
у волн несуществующих заливов
обилием приманок и приправ
томят меня. Но мир великолепный
в своем экстазе сокровенно прав
и богоборствовать, увы, мне поздно –
поздно
и образ жизни новой заводить,
копить пожитки, обретать заслуги.
Осталось пить. Единственая прыть...
Здесь – ни вранья,
ни лести, ни натуги.
...Не то, что гость, –
прохожий здесь реликт.
Смотреть в окно, что в высохший колодец.
Реалий выбор – каверзных!
–
велик
для каждого заложника бессониц.
День-два и глянь –
черешня зацветет –
веселья знак и скорби утешает.
Меня ж – одно предчувствие
гнетет:
с высокою водой грядет беда большая
для мудролюбия и разум на Земле
вдруг, как сурок, уснет –
и непробудно.
Так лучше здесь, на островке-столе,
мирки моих стихов в тиши пребудут.
...В кормушке неба преет звезд зерно.
Дешевое вино – в
простой граненой склянке.
В апрельских пустырях –
моих – черным черно,
ни зги, ни дна, ни сна, ни перебранки.
И в этом бегстве даже смертный час
просчет, а не «гряд
!»,
–
ничуть не боле...
Апрель распахнут, и ночник погас,
и хмель иссяк, и пусто... –
не неволят
и пыль двора, и тусклость этих стен
вне хода времени и жажды перемен..
<........................>
.