.
     Стихи лишнего человека 

     1. 

     Ну что ж такого? Люди и огни, 
     над головой раскрытые зонтами... 
     И вымершие солнечные дни, 
     Усыпанные чахлыми цветами. 
     И в комнатах пылится пустота, 
     и все давно уехали на дачу, 
     и сохнет в холодильнике еда, 
     оставленная к пустоте в придачу. 
     А воздух вечерами так горяч, 
     что кажется береза кипарисом, 
     и хочется до ужаса – хоть плачь – 
     устроиться в провинции актрисой, 
     чтоб закрутить трагический роман 
     с каким-нибудь мошенником и вором, 
     чтоб этот обольстительный обман 
     дал пищу интересным разговорам. 
     Чтоб слухи распускали про меня 
     прыщавые уездные весталки, 
     чтоб говорили: «как она страшна», 
     и чтобы было им меня не жалко... 
     И чтобы тот, который соблазнил, 
     ограбил, бросил и забыл навеки, 
     сначала показался очень мил, 
     но оказался пошлым человеком. 
     Чтоб о любви без умолку трещал 
     и страстно обещал на мне жениться, 
     и повезти на воды обещал 
     в Швейцарию, Венецию и Ниццу... – 
     пообещал все это и сбежал, 
     в рулетку просадив свое именье, 
     а может – потому что уважал 
     уездное общественное мненье... 
     Но для чего ж такого подлеца 
     в своих мечтах я вдруг нарисовала? 
     А просто в жизни этого лица 
     все было б ясно с самого начала: 
     я знала бы его коварный план – 
     наврать, сбежать, исчезнуть, испариться, 
     но был бы обольстительный обман: 
     Швейцария, Венеция и Ницца... 
 

     2. 

     А я была уборщицей тогда. 
     И, копошась в последствиях ремонта, 
     сама себе шептала иногда 
     навязчивые строчки из Бальмонта, 
     которые учебник выдавал 
     за идеал ритмического строя, 
     чтоб ученик, как выкройку снимал 
     приемы поэтического кроя... 
     И мир был так удушлив и горяч 
     и скроен по метрическим законам, 
     что даже самый радостный рифмач 
     терялся в нем, как плачущий ребенок. 
     Все выводы за доводами шли, 
     стояли перед следствием причины, 
     и люди, в основном, себя вели, 
     как женщины должны и как мужчины... 
     ...Я знала, что Россию не люблю, 
     (Любить себя – что может быть глупее?) – 
     поскольку объяснить, за что люблю 
     еще труднее и еще страшнее. 
     Я знала, что куда ни кинь глаза, 
     везде застыла ясность ледяная, 
     и ничего благословить нельзя, 
     одновременно с тем не проклиная... 
 

     3. 

     И шли слова – попарно и поврозь, 
     По одному и длинные цитаты. 
     Они ползли через меня насквозь, 
     а может быть – шагали, как солдаты. 
     От звона их болела голова, 
     и без того тяжелая от пыли, 
     но я зато была во всем права, 
     поскольку мир не для меня кроили... 
    

И лишь хотелось, чтобы все пришли 
     и поглядели, как в словах витая, 
     я пол мету, и волосы в пыли 
     так выглядят, как будто я седая; 
     как я плюю на эти небеса, 
     смеюсь в ответ на вечные вопросы, 
     сама себе пуская пыль в глаза, 
     чтобы из них не выкатились слезы... 
 

     4. 

     Я невпопад. Я – не в свои века. 
     Мне одиноко, холодно и сыро. 
     Я – как животным пятая нога, 
     а человеку – дырочка от сыра. 
     Я вечно не о том и не про то, 
     моя душа поделена, как Польша. 
     Я раньше лет на двести или сто, 
     и позже лет на двести или больше... 
     Тут ясно все. Тут плачут и поют, 
     тут лирику гражданскую рождают. 
     За что им часто деньги выдают, 
     а некоторых даже награждают. 
     Тут скучно – ни вперед и ни назад. 
     Тут песни про нейтронную угрозу. 
     Тут, словно заключенные, стоят 
     рядами черно-белые березы... 
     ...А ТАМ – ловить в приемнике «Маяк» 
     за то, что он враждебен Вашингтону, 
     и прицепить к балкону красный флаг, 
     и презирать британскую корону. 
     Цитировать из Маркса все подряд, 
     людей пугая тенью коммунизма, 
     и не стесняться, если уличат, 
     что дорога мне красная отчизна. 
     В стране, где можно рукопись продать, 
     да и себя – в придачу к вдохновенью – 
     не стыдно даже Ленина читать ! – 
     и помнить наизусть определенья... 
 

     5. 

     И пепел мой развеют над Москвой.
     А чтобы не возникли осложненья, 
     я выторгую, будучи живой, 
     посмертное свое освобожденье. 
     Я, может быть, юристам дам на чай – 
     дам тысяч пять, пусть радуются, черти, 
     но чтоб потом пропало невзначай 
     у них мое свидетельство о смерти. 

     Потом я загляну в больничный морг, 
     и, расплатившись звонкою монетой, 
     скажу, чтоб не вскрывали череп мой, 
     чтоб, вынув мозг, набить в него газету... 

     А вас я попрошу стихи мои, 
     которые лежат в «архивах личных», 
     не размножать на ксероксах в НИИ 
     и не сжигать на площади публично: 
     иначе кто-то сможет подсмотреть, 
     что вся их поэтическая сила 
     не в том, чтобы кого-нибудь согреть, 
     а чтобы кровь от ужаса застыла... 

                                                         1984