.
Черно-белый
романс
Какая-то шавка с утра
за окном
все лавет и лает, скуля.
И как бы я ни убирала
свой дом –
он беден и сер, как
земля.
И сколько бы я ни мела
этот сор,
и как ни звенел бы мой
смех,
я в черную землю смотрю
до сих пор,
все черные дыры да снег...
И сколько б я в небо
ни бросила слов –
они не вернутся назад.
И сколько бы я ни прощала
врагов, –
они-то меня не простят.
И сколько бы я ни пыталась
взлететь,
мне крыльев сырых не
поднять.
И сколько бы я ни писала
про смерть –
на жизнь мне ее не сменять.
... В стране волоокой,
где крыша течет,
но время повернуто вспять,
где каждая сука открыла
свой счет
и даже имеет печать,
где нынче у вас миллион
на счету,
(а значит - не мне вас
судить,
я вам предъявляю свою
нищету –
извольте мне все оплатить...
Счет главный я вам предъявляю
теперь
за то, что я черная
масть.
За то, что не знала
я даже потерь,
и некуда было упасть...
За то, что покуда у
вас «Мерседес»,
какие-то там «Шевроле»,
–
для вас я меняю бумагу
на лес,
чтобы выжить на вашей
земле...
За то, что, как шавка
с утра за окном,
ползу я за вами, скуля,
за то, чо земля вам
– и крыша, и дом,
а мне она – только земля...
За рваные платья,
за туфли в пыли,
за весь этот золушкин
бал,
за то, что вы пепел
мне в душу трясли,
как будто в хрустальный
бокал,
за то, что всегда ненавидела
вас,
а нынче я с вами сдружусь...
За этот жестокий и пошлый
романс,
которого я не стыжусь...
За то, что в стране,
где равнина мертва
и пусто среди похорон,
я стану, как вы, бесконечно
права,
как только возьму миллион...
Тогда мы и спляшем на
белых костях
тех, кто нас рискнет
обвинить.
Мы будем сидеть друг
у друга в гостях
и что-то заморское пить.
И буду я с вами своя
и на «ты»,
нам будет цыганка плясать,
я буду ей тысячи, словно
цветы,
от нечего делать бросать,
–
И видит Господь, что
я буду в раю
за то, что у вас не
в долгу.
За то, что сама я за
душу свою
теперь расплатиться
смогу.
За то, что – черна,
как последняя мреть,
в пыли собирая гроши,
–
я в золоте не побоялась
сгореть
и не пожалела души...
1990