.
ина близнецова
бывшая ленинградка
.
.
ИНА БЛИЗНЕЦОВА (родилась в 1958 году). Жила в Оренбурге
и Ленинграде, где закончила математический факультет ЛГУ.
В СССР не печаталась. В 1978 году эмигрировала и живет в
США. Публиковалась в журнале «Континент».
.
ОКОНЧАНИЕ ЛИВНЯ
Еще жило дыхание дождя
и капли, счеты с временем сводя –
любая донести себя спешила –
Как черепки разбитого кувшина
летели вниз, пока в святых вершинах
ангел сиял, пророка в рай вводя –
так падали. И знали пустоту,
отчаянное торжество полета –
как знал гонец последнюю версту,
вразмах упавший к городским воротам
и хриплых звуков смертное вино
изливший на томящиеся души –
так ливень шел – до дна, сплошной стеной,
что травы каменели от удушья.
И раскрывали жаждущие рты –
наги и чисты, словно в день творенья –
и рвались ввысь, на вольное паренье,
и слепли от минутной красоты.
Им все казалось: или длится миг,
или сейчас случится; отмоленный
всей жизнью, проведенной на коленах
душою, напряженной, словно крик
под горлом онемевшего – навырост
отмерянный, раскроенный, как вырез
на юной, чуть поднявшейся груди.
Так схимник скажет «встань!» – калека встанет
и силу отдающего помянет –
так приносили в дар себя дожди.
Так принимали травы дар – и жили
как никогда, опомнившись, спеша!
Мои глаза тогда мне не служили,
подсмотренное счастье сторожа.
1977
* * *
По памяти прикосновений
пытаюсь воссоздать лицо,
которое сегодня не узнала.
Рука скользит по зеркалу, и мало
надежды на иссеченный резцом
край рамы зеркала.
Сказавший «veni»
наверное, продолжит: «vidi» – фраза
не прежде кончится, чем жизнь –
рука скользит, я отнимаю руку,
пока еще возможно отложить
конец движения, пока упруго
течет стекло под пальцами,
а в нем
мое лицо над отраженным днем
не изменилось навсегда и сразу...
Когда рука коснется рамы,
как если бы коснулась двери,
я постучу и попрошу пустить.
И я скажу, что я пришла с дарами,
и пусть мне воздадут, как всем – по вере
чего мне ждать, мне глаз не отвести!
Рука скользит с угла и до угла
я солгала бы, как всегда, как проще –
но жизнь остановилась у стекла
и не стучась, уже вошла наощупь.
Но взгляд сошелся – вечность утекла
легко меня от слова отлучая
скользнули дни, не составляя лет...
Но взгляд сошелся, я не различаю:
жизнь не решилась, или жизни нет.
1978
ЗАКЛИНАНИЕ МЕРТВЫХ
Иезекииль, гл. 23
Поля и пастбища голы,
земля не дождалась полива.
Как дышишь, по смерти Оголы,
сестра моя, Оголива?
О жизни злой и веселой,
о жизни нашей счастливой
что помнишь, по смерти Оголы,
сестра моя, Оголива?
Подумать бы, что снится
мне это страшное диво:
меня называют блудницей,
сестра моя, Оголива!
Нет ни дождя, ни мира,
травы гибнут, оливы.
Ах, сердце жаждет кумира,
сестра моя, Оголива!
Ax, сердце жаждет покоя,
в час, как заря алеет.
Моей сотворенный рукою,
Бог, верно, меня пожалеет...
А Тот, великий и страшный,
шлет кары, смотрит пытливо.
Да будет стена и башня
меж мной и Ним, Оголива!
Не будь ни врагом, ни другом,
не шли ни удачу, ни голод -
уйди, сними Свою руку,
Тебя не знает Огола!
Оставь нам божков и рощи,
забудь про хлеба и сливы,
не может быть просьбы проще,
и в чем мой грех, Оголива?
Узнала ли тихий голос –
он смехом покрыт глумливым.
Ты тоже клянешь Оголу
сестра моя, Оголива?
Огонь разводишь под вечер –
я гнев Его не утолила.
Ну что ж, зови, я отвечу
на голос твой, Оголива.
...Кури на высотах смолы,
пой ночью у вод залива –
ты пьешь из чаши Оголы,
сестра моя, Оголива.
1979
* * *
Откровение Иоанна Богослова
гл. 6, 2,* 8, 2-11,* 22, 19.
Настоим на водах полынь
после третьей чаши вина.
От
господских пиров до Господних даров неблизко.
И взгляд, что бросит луна
на мозаичные полы,
ничего не значит, как взгляд обернувшегося василиска.
Нам равно далеко до сна,
до дома, до прошлых ночей,
до обещанной кары с небес – до крови на реках.
Но кровь – не наша вина,
и свет с образов – ничей,
и танцует звезда-полынь на опущенных веках.
И не будет плаща полы,
ни крупа коня, ни труб,
реченья над нами не сбудутся, слово не сохранится –
мы пили полынь.
Полынь текла с наших губ.
И за седьмою печатью только пустая страница.
О себе ли печалиться нам,
об ангеле третьей трубы,
о стенах Сикстинской капеллы, кладбищенской пыли?
За горчащей чашей вина
нам просто забыть.
Просто и нас забыть – да, пожалуй, уже забыли.
А мы доверяем свечам
и умеем молчать о том,
что песчинки с песочных часов засыпают речные плесы...
Оборотни по ночам
бродят из дома в дом,
собирают по каплям звезду – крадут наши слезы.
1979
* * *
Ночь – она и всегда-то была неспокойна,
а ночи здесь и вовсе ни на что не похожи,
а то еще туман – хоть отводи рукой, но
не тут-то было. И хоть бы один прохожий.
Ко всему тому – этот город, такой чужой,
что, конечно, он должен быть обманом чувств,
как и любой дом, где огонь зажжен
в окне, в которое я постучусь.
Пожалуй, только снег признать могу,
галочьи крестики на снегу,
скользкий асфальт, зависть паркетных зал –
да еще собачьи глаза.
Но асфальт подходит к дому, в котором свет зажжен –
куда, как я уже сказала, мне хода нет.
Во дворе, где живет собака, снег под окнами желт,
и свет, как снег – на что мне такой свет.
И значит, остается только снег,
да кресты – неловкий птичий разбег,
одна звезда, оттуда, издалека,
да еще, не забыть, река.
Но галки по ночам спят, а ночь – вот она, ночь.
Звезда, хоть и не спит, да дороги к ней не найду,
ветер ворошит снег, потерявший душу давно,
во сне, в ночь, как падал, засыпая на лету.
Подведем итог – итак, река.
Помню дворцы по берегам,
и шпиль в огне, силуэт в окне
и еще один – на коне.
Как ни странно, река действительно есть
в этом городе, которого или быть не должно,
или мне здесь не быть бы – это уж как ни расчесть,
выбор неважен, лишь бы что-то одно.
А так как и спор долог, да и тема смешная,
то к реке – а здесь это уже не в счет.
Берега обманут, но воду, несомненно, узнаю,
и если ошиблась – течением перенесет.
1980
.
.
Стр. 36–43
<...........................>
