.
александр глезер
бывший москвич
.
.
АЛЕКСАНДР ГЛЕЗЕР (родился в 1934
году). Печатается
с 1962 года. Первая книга стихов «Добрые снега «вышла в
Москве в 1965 году. Перевел семь книг грузинских поэтов.
В 1975 году эмигрировал. Живет в Париже и Нью-Йорке.
Автор поэтических сборников «Ностальгия», «Неверный
март», документальной книги «Искусство под бульдозером», мемуаров «Человек
с двойным дном», искусствоведческой
книги (в соавторстве с И. Голомштоком) «Неофициальное искусство в СССР»,
а также антологии «Русские художники
на Западе». Основал издательство «Третья волна» и
альманах того же названия, главный редактор ежемесячника «Стрелец».
.
.
* * *
А верным быть
ни другу, ни жене,
Но самому себе
как высшей сути
Трудней,
чем пасть геройски на войне.
И этому не научились люди.
1965
ПОДМОСКОВЬЕ
Два часа всего лишь от столицы –
Но какая гладь и белизна!
Никуда не нужно торопиться,
Тишина...
Неподвижен воздух Подмосковья,
Далеко настырный гул дорог.
Женщина по имени Прасковья
Деревенский вынула пирог.
Чем богаты, говорит, тем рады.
И скатерку белую кладет,
И как будто в старые палаты
Нас к столу неброскому ведет.
Мы едим пирог ее домашний,
Разыгрался что-то аппетит.
Хлопотный и зряшный день вчерашний
Наконец-то больше не чадит.
Боль моя глухая растворилась,
За окошком гладь и белизна.
Рано утром сладко мне приснилась
Тишина...
1967
* * *
День был ясный и печальный,
Благородный день осенний.
Воскресенье.
Лес багряный
Листья царственно ронял.
Недвижим был стылый воздух,
И холодная береза,
Словно женщина чужая,
Сквозь меня смотрела...
Заяц промелькнул
И тут же скрылся.
Небо синее дышало безмятежно.
Жухли травы,
и шуршала под ногами
Перепрелая листва.
По октябрьскому лесу
Шел я.
Умиротворяла
Тихость осени.
Хотелось,
Чтоб она тянулась долго
С этой ясностью,
с дождями,
С .днями длинными, глухими,
С обнаженностью деревьев,
С обостренностью их линий,
И с каким-то странным чувством
Одиночества,
в котором
Удовольствие находишь...
Так я осень понимаю.
1968
ЭЛЕГИЯ, 1917 ГОД
Скулила на полу собака,
Ползла по наволочке вошь,
Пил Горький горькую и плакал:
«Куда, Россия, ты идешь?»
Она неслась навстречу свету,
Сметая все, как черный шквал.
И только Ленин знал про это.
А Горький ничего не знал.
1970
* * *
Окруженный готической Веной,
Безразличной к печали чужой,
Я теряю с последнею верой
Все, что связано с жизнью былой.
Одиночество, как гильотина.
Голова моя катится прочь.
Приласкай меня, смерть, словно сына,
Опусти в европейскую ночь.
март 1975
ТРИ СТИХОТВОРЕНИЯ
О. Рабину и В. Кропивницкой
1.
Ну как тебе рисуется, Оскар,
Под песню деревенского камина
В глуши французской? За окошком дождь,
Пейзаж стал на софронцевский похож,
Сидим в дому, добротном и старинном,
И пьем с тобой не гнусный «Солнцедар»,
А молодое местное вино.
Ну как тебе рисуется, Оскар?
Тебя о том не спрашивал давно.
Рисуй, пиши, твори, мой верный друг,
Ты в творчестве своем, как прежде, молод,
Пускай судьба вращает жизни молох –
Все впереди! Для нас поет петух
Тут по утрам (в прямом и переносном
Значеньи этих слов) . Все ближе осень.
Но пусть ее страшится тот, кто стар.
А нам с тобой прекрасно у камина
В дому добротном, добром и старинном;
Ну как тебе рисуется, Оскар?
– Что? Хорошо?.. Ну, то-то же. мой друг,
Ты ж сомневался, ехать ли, не ехать.
А может быть, и здесь какая веха?
А слышишь, час как будто неурочный,
Но вновь поет, и как поет, петух
Печальною, промокшей, поздней ночью.
Как славно, что рисуется тебе,
Гудит камин, а песенка Булата
Все о судьбе, все только о судьбе,
Нам кем-то предначертанной когда-то.
Пять долгих дней без продыха дождило,
Но вместе нам и так неплохо было.
Камин топился. Жарили шашлык.
Трещали, словно плакали, поленья,
Под лампою качались наши тени,
Звенело пламя, как седой арык.
Беседовали мы под запах хвойный
О наших тех, с Лубянкой, наглых войнах,
О том, что будет нам еще дано.
И в общем, в целом так у нас с.ходилось:
Пока мы вместе – с нами Божья милость...
И сладко пилось кислое вино..
3.
Прощальный ужин. Пенится вино.
Последний вечер, далеко нелетний.
Поет для нас камин, почти столетний.
Самой судьбою это нам дано.
Заплатим мы за благосклонность ей
Своею вечной верностью и верой.
Друзья мои, я вас люблю безмерно...
Налей, Оскар, вина, налей полней.
Зажги-ка, Валя, эти три свечи..
Пускай они таинственно мерцают.
И пусть воспоминания витают
И тают, растворяются в ночи.
А за окошком дождь, как ночь, незряч,
Чуть слышно подпеваем мы Булату.
Самой судьбой спасенные солдаты,
И о судьбе играет нам трубач...
1983
* * *
Гроза не состоялась. Пошлый дождь
Четвертый час, будто кубинский вождь,
Бормочет, и бормочет, и бормочет.
Устав, ушла гряда тяжелых туч,
Вновь горный кряж возносится, могуч,
Нахохлившись, как будто серый кочет.
1983
* * *
По Босэ брожу я босиком,
Как бродил когда-то на Оке,
Далеко от Бога, далеко,
От тебя, любимой, вдалеке.
Жизнь и впрямь в Провансе хороша:
Горы, море, пальмы в двух шагах.
Отчего ж чуть теплится душа,
И молюсь ночами, как монах?
Ну, давай, Володя, прохрипи
Что-нибудь такое про волков.
Ах, разбереди, разбереди
Музыкой погони и рожков.
Тишина, немыслимый покой.
Растворяю настежь я окно.
Тошно, брат, от речи неродной
Мне бы хоть советское кино.
1985
* * *
Дождь - не дождь, он как будто плетется с небес
Поезд наш неохотно, как дождик , плетется.
Утомленность, угарность, усталость окрест
А за темными тучами – мертвое солнце.
Полуспит, полубдит, полудумает люд,
Молодые строители старой Европы.
Им узнать бы про наши российские тропы,
Несмышленышам этим, про наши окопы...
Сколько раз уж пытался – никак не поймут.
Обездоленность душ, и сердец, и ума –
Лишь бы выжить теперь, и пожить, и плодиться.
Пусть для русских сума, пусть для русских тюрьма...
Но и к ним наша красная прелесть стучится.
Затыкаются уши! Душевный комфорт
Сохранить бы и только. А все, что не надо,
С европейской улыбкой бросают за борт
Эти милосемейные умокастраты.
А наш поезд, как будто бы пьяный мужик
Все плетется неспешно, качаясь и маясь.
Мне б давно прикусить бы свой русский язык.
Виноват, Франсуа, за несдержанность каюсь.
1985
.
Стр. 98–105
.
<...........................>
