. Яков Островский

ВЗГЛЯД СО СТОРОНЫ
(послесловие-предисловие)

     Я не знаю, зачем пишутся предисловия. Я не представляю, кто их читает. И кому оно больше нужно – автору книги или автору предисловия?
     Допустим, предисловие нужно для того, чтобы помочь читателю, взявшему в руки книгу, решить: быть или не быть – читать или не читать. Но кто когда-нибудь видел читателя, который бы у магазинного прилавка читал предисловие? Мне – не доводилось. 
     Сам же всегда выбирал так (речь идет о стихах): три-четыре раза открывал сборник наугад. Если хотя бы один из стихов останавливал на себе внимание – да что там стих – строка, образ – брал и читал дальше. Иногда и даже часто, хватало и одного – был виден уровень, рука, почерк.
     И решив, что поздно изменять привычке, я раскрыл книгу наудачу. Сначала на странице 215:
 

           РОНДО

   Был дож гуляка и повеса, 
   А паж – предпочитал лото... 
– Кто там? – спросила догаресса, 
   Хотя, как будто, знала кто.

   И дож, к тому же, ставил пьесы, 
   И как-то паж сыграл не то. 
– Что, что? – спросила догаресса, 
   Хотя, похоже, знала что. 

   И невзначай, по ходу пьесы 
   Паж приоткрыл один пустяк. 
– Так, так, – сказала догаресса, 
   Хоть в пьесе было всё не так,

   Хоть дож героем был и в пьесе, 
   А паж – лишь конюхом его, 
– Ого, – сказала догаресса, 
   Хоть не сказала ничего.

   И был спектакль как сон чудесный, 
   И паж кобыле подал знак. 
– Как, как? – спросила догаресса, 
   Хотя прекрасно знала как.

   Дож объезжал свои поместья, 
   И паж всю ночь скакал верхом. 
– О Том, – твердила догаресса, 
   Хоть наша пьеса не о том.

     Пустячок? Бижутерия? Да, конечно. Но какая огранка! Какая филигранная техника! Техника? Да помилуйте, какая здесь техника: ни одного так называемого художественного образа – метафоры, сравнения, вообще чего-нибудь поэтического, да и рифмы какие-то невзрачные, однообразные. И это – техника? В том-то и дело, что ничего поэтического, и в то же время... Послушайте, как простые и однообразные рифмы заставляют одну строку пол хватывать другую и кружат вас, как в вальсе, как однообразные «кто», «то», «как», «так» создают психологически точные и совсем не похожие одна на другую интонации, от века сопровождающие эротические игры.
    

И что, если не способность самыми простыми – экономичными – средствами достичь гармонии и создать целую и цельную картину, отличает мастера?
     Пустячок? Да. Но от Фаберже. Нет, скорее от Беранже. И тогда я вернулся к началу – к первому стихотворению, открывающему сборник:

Был к безделью не приучен 
Джироламо Невезучий...

     Снова мастерская игра. Словом. Звуком. Смыслом. Но мастерство – ещё не поэзия, искусность – ещё не искусство, как стихотворец – ещё не поэт, хотя эти понятия часто остаются неразличимыми не только для массового читателя, но и для литературоведа.
     Снова пустячок? Да, кажется просто детский стишок. Ему бы куда-нибудь в конец – в соответствующий раздел, а автор им открывает книгу. Случайно ли? Вслушайтесь в последнюю строфу:

Джироламо – невезучий, 
Может быть, у вас получше 
Все сойдется – звук и отзвук, 
Страсть и старость, смех и страх? 

     Вслушайтесь. И вы услышите, как сквозь детскую игру прорвалась совсем не детская тоска по чему-то несбывшемуся, жалоба на судьбу, что-то очень личное, мучительное, затаённое. И в этом – в этой мелькнувшей за игровой плотью стиха душевной болью – уже не мастерство, не стихотворство – поэзия.
     И мне захотелось облегчить выбор читателю – опередить его «наугад». Если в этом он похож на меня.
     Но если он похож на меня, моя попытка бессмысленна – я не читаю предисловий.