.
Поэт в Беер-Шеве
«Ну что, давай, дружище, по одной.
Такая духота!» Окно открыто,
И входит удушающей волной
Весеннего хамсина пыльный зной.
Как-будто лава в комнате разлита.
А жизнь - как жизнь: жестока и проста.
С измятого газетного листа
Священные каракули иврита
Оповещают: «Столько-то убито...»
И далее, убористым петитом,
Идут убитых этих имена.

Исход субботы. Взорвана и смята 
Очнувшимся народом тишина.
Сходя с ума от этого стаккато
Он произносит вслух: «Еще вина...»
И мимо льет, кляня сосуда узость.
Орут соседи, и - почти война.
Соседей воем ошеломлена
В окно тайком выпархивает Муза.
И над пустым листом, от зноя пьяный,
Он раздраженно цедит: «Обезьяны!»

Мерцают старой почты письмена
Со старого овального экрана:
"Не пишут из России, и она,
Далекая-далекая Татьяна,
Не пишет. «Душно. И почти война.
Война - общенародный сдвиг по фазе.
Опять кого-то замочили в Газе.

А в будущем - египетская тьма.
А жизнь проста, жестока и напрасна.
Война... Атас! Страна сошла с ума -
Закрыли все веселые дома
И выслали украинок прекрасных.
Увы. И всех в сердцах назвав на «мэ»,
Охота сделать жизни резюме.

На Севере, В России, снег, поди,
И до идиотизма - перестройка.
Куда летишь, родная? Осади!
Валит в веках лихая Птица-Тройка -
Тачанка,

паровоз, головомойка,
Истории Олимп, ее помойка -
А ты, как зверь, с дороги уходи,
С привычной болью ноющей в груди.

Всё, впрочем, чушь - соседи, боль, вино...
И Муза, как любая баба, - дура:
Впорхнет назад в открытое окно
И, попросив прощения понуро,
Присядет рядом, как заведено.
И снова застучит клавиатура.

"Однако, как соседи голосят!
И эта всё свои топорщит крылья...
Зачем дома веселые закрыли?
Да, нешто, делать в руку в пятьдесят!»

Просматривает, пальцами хрустя,
Написанное. Кашляет от пыли.
И громко вслух: «Да, сколько бы ни крыли,
Меня прочтут потомки и простят.
Ведь любят нас потом - когда зарыли».
__________________
2002-2003

<........................>
.

п
_________________________________________________