.
Присказка

    Звени, город Звенигород! Звени в измученной пропащей душе моей синим трепетом колокольчиков лесных, не виданных мною, звени колоколами далёкими той церкви – тайной и сказочной почти – открывшейся мне вдруг из-за черного леса на заснеженном холме, звени крепким крещенским снегом, звени изумрудом водочной посуды у ларька, речкою той звени и ещё звени, не знаю, чем. Звени. 

    Много, много было в жизни моей городов таких : не городов – захолустий. И поныне где-то они цепенеют в забытьи между бредом и явью, между мигом и веком, между жизнью и смертью цепенеют они и хранят мою тогдашнюю боль и сладость и горечь несчастных моих любовей : свистит электричками Болшево, слепо пялится в ночь тюремными окнами город Ковров, в синих сполохах ночи полярной страшным сном непробудным коченеет в заснеженной тундре город Когалым, провалился куда-то в преисподнюю далей заволжских между гор Жигулей город Жигулёвск, и звенит, звенит над ненаглядной речкою, звенит город Звенигород. А над Волгой широкой ждёт меня не дождётся Самара. И денно и нощно обивает пороги вокзала и – ждёт не дождётся.

    Сам-мара… Что дымишь ты заводами смрадными, город Самара? Что пылишь Безымянкой своей, что «по фене» бубнишь ты, Самара? Что глядишься в осеннюю Волгу, Сам-мара?! А и томно тебе, а и тошно тебе – а и пьёшь не напьёшься ты, город Самара! Забываешь, да всё не забудешься, город Самара!

    Подрастают твои тополя. Время  катится в бездну – к Последнему Краю.

Города, города - пересыльные пункты
Неприкаянной жизни,
Несчастной любви захолустья.

    Сколько раз, как в омут головой, кидался я к вам, к несчастным моим любовям, и нёсся в поездах и ночных электричках, пустых и гремящих, по которым гуляли, врываясь на полном 
ходу сквозь разбитые окна, ветер да перегар, да лихие ребята – вороньё. А хранил меня Бог – 
не зарезали всё же меня и не бросили в ночь под откос те лихие ребята!

    И всю жизнь, с незапамятных памятных дней тех со мною – как сердца пропащего стук – 
стук

колёс.

    А уж если нечаянно капнет пьянящего нектара капля на тлеющий уголь души, так и будто 
бы снова я еду куда-то в захолустье несчастной любви, в ста-арые те времена, где не новые – старые русские жили, и жил там приятель мой Ваня – несчастливый, но гордый такой человек, который - потом уже, по-осле – уехал куда-то с парикмахерами и всем прочим. Мой друг закадычный Иван, только месяц единый из запутанной жизни своей проживший, прожегший рядом с церковью тайною той на холме, во звенигородском достопамятном звоне, у полкана 
в гостях – у отставного, понятно, полкана – вместе с дочкой полкановой, девушкой Ниной – красной девицею и желанной. Только месяц единый – январь. И-и – уехал в Самару в ночное вытьё одиночеств. А красная девица Нина вдруг наплевала на всё и пошла-то давать всем налева-направо, а конце-концов вышла замуж за цековского выблядка и зажила припеваючи.

    Вот и присказка вам, господа. Где же сказка? А и сказка не сказка, а, знаете, так – повестушка 
о всяческой боли – ряд поэм. И, конечно, всё это – про осень, про любовь, про пыланье 
багряное клёнов московских, про то, как там дождь, леденящий и частый, торжествуя, вбегает в устроенный ветром бедлам, и несчастье монголом, принявшем в набеге участье, дань сбирает свою по моим одиноким углам. По моим ли, чужим – всё равно, господа…

    То есть, это – про жизни провал.
/

<...................................>