.
Орельская элегия 1

                                    В глуши что делать?..
                                    А. С. Пушкин

Я первый день живу в деревне и весь день
шатаюсь по двору среди жердей и хлама,
мешаю корм свинье, утятам, и везде —
в утятнике, в хлеву — мерещится мне драма.

Я в миске выношу утятам липкий корм,
но квочка со всех ног, свирепая паскуда,
глаз выпучив, бежит и с воплем «ко-ко-ко!»
их гонит за сортир, в захламленный закуток.

Но тут, со сна чумной, плетется дед в сортир
и сеет средь утят самозабвенный ужас,
его чугунный шаг, как рок, неотвратим,
и стайка тычется в коричневую лужу.

Ах, ути, ути, ах, опасны двор и сад,
из инкубатора, без качки в целом мире,
бегут гуськом вперед, гуськом бегут назад,
как до войны была игрушка на шарнире.

И я сказал: — Старик, так разве хорошо?
Утяткам нужен корм. Кормлю — одни помехи. —
Но дед, чеканя шаг, в чулан к себе прошел:
— Нам главное кабан, а утки для потехи.

A что кабан? Он жрет, он весь дерьмом оброс.
О нем, как о надменных шляхтичах: «панове»,
в чью б миску ни швырнул хотя б какой отброс,
кричат: — Нехай-нехай! Нехай це кабанові.

И он лежит и ест, нагадит — снова ест,
и набирает вес, и близит миг закланья.
А может, в кабанах подвижничество есть,
и их воспринимать уместно в этом плане?

А. квочкина судьба? Цыплят — десятка с два,
а тут «кабан-кабан», тут лишнего не кинут,
попробуй прокорми, ей не до баловства,
повыклюешь глаза за тощую мякину.

И так все надоест, что порх — через забор,
и Бог тебе судья, и поминай, как звали.
Букашки, червячки, а главное — простор,
когда б не суетня потомства у завалин,

когда б не писк да визг на целое село.
Но: цыпа-цыыпа-цып — и все, вся одиссея.
Восторга полон зоб, и лезут под крыло
заморыши ее, от радости балдея.

Так стоит ли хандрить, раз так заведено:
цыплята к ноябрю усядутся на яйца,
кабан суть ветчина, утятам все равно,
есть качка или нет. И ты не изголяйся,

а лучше славь творца. Он создал этот мир,
предусмотрев в нем все: хлев, кабана и лужу,
и небо, и скирду, а за скирдой сортир.
Вам, миль пардон, пройтись в ту сторону не нужно?

Поп-артовский шедевр — из камыша сортир
со стенками, кому по грудь, кому по пояс;
сиди и созерцай меж стеблей божий мир,

умиротворена душа твоя покоем.

Сидеть — балдеж. А встать? Да будь ты хоть сутул,
хоть ростом мал, а встань — и мир тебя заметит:
— Борисычу поклон. Как ваш почтенный стул? —
интересуются любезные соседи.

Я б ставил камыши на уровне голов,
а ниже бы — просвет, и сраму никакого:
что задница — оно понятно и без слов,
а чья — не угадать. По-моему, толково.

Смеркается. Звезда мерцает над плетнем.
В сторожку на бахчу уходит дед, а через
от силы полчаса, несытно, перед сном,
зовут меня к столу, чем Бог послал, вечерять.

Парное молоко, сметана и творог,
и утрешний пирог с картошкой и укропом.
Да что там говорить! Вечеря — дай вам Бог.
С такой вечерею и пальцы можно слопать.

Но вот очищен стол — объедки кабану.
Поскольку, сторожа арбузы на баштане,
арбузный Цербер там и отойдет ко сну,
не соглашусь ли я заночевать в чулане?

Чулан — пускай чулан. В подобии окна
под самым потолком, как в прорези бойницы,
в прямоугольнике небес звезда видна.
Здесь сам Господь велел поэту поселиться.

Тулупы, кожухи, цветастое тряпье,
подушки, тюфяки на лавке и на печке.
Плакат на всю стену, и стайкой воробьев
на нем порханье нот малороссийской песни.

На глиняном полу холщовое рядно,
под лампочкой в углу примастерили столик,
размерами в тетрадь, но это все равно,
поскольку столик здесь стоит не для застолий.

Писать! — вот что: писать. Какая б жизнь была,
когда бы всякий миг не совершалось это?
Когда б рука, спеша за мыслью, не вела
перо. Писать? Писать! В глуши. Анахоретом.

Потом придете вы воскликнуть: — Боже мой,
он здесь писал, а мы и не предполагали,
что в этой конуре шли годы чередой
и музы в час ночной его подстерегали.

Обитель муз — чулан давно сараем стал,
куда повадилась беспутная квохтунья
стремглав вбегать и, вспрыгнув на верстак,
усесться и нестись в ведро, где тлеют втуне

мои черновики: сто лет, как нет меня.
В чередовании рождения и смерти
стихи, звезда, кабан, утята у плетня —
все вертится в одной бессмертной круговерти.

1978 — 2002

<...............................>