..
..

..
.
Леонид Гомберг

        С 1997 года работал в Объединенной редакции 
   «Международная еврейская газета» сначала заместителем 
   главного редактора журнала «Русский еврей», а с 1998 года 
   ответственным секретарем объединенной редакции «МЕГ». 
   В настоящее время работает в московском офисе Еврейского 
   Агентства в России: постоянный автор и член редколлегии 
   газеты «Вестник ЕАР». Печатался в журналах Израиля, 
   России, США и Германии.
        Автор четырех книг прозы, в том числе «В наших краях» 
   (Израиль: Мория, 1996), «Война и Мир Юрия Левитанского» 
   (М., 1997), «От Эдена до Вавилона» (№.. 2001). Член Союза 
   русскоязычных писателей Израиля, Союза писателей Москвы 
   и Международной ассоциации журналистов Союза 
   журналистов России.
..

Авраам в Уре

     В прошлом, 2001 году, в московском издательстве «ЭРА» вышла в свет книга Леонида Гомберга «От Эдена до Вавилона», посвященная библейской истории от «Каинианы» до Вавилонского столпотворения. Книга имеет подзаголовок «Прогулки литератора по 
дорогам мифологической истории иудейской цивилизации».
     Так что же такое «мифологическая история»: наука или беллетристика, факты или вымысел? Пожалуй, и то, и другое, и третье, и четвертое. Если история призвана 
ответить на вопрос «как это было?», а мифология - «как это представлялось?», то мифологическая история рассказывает о том, «как это могло бы быть». На основании 
данных науки, с одной стороны, и библейского откровения, с другой, а также легенд и 
сказаний, созданных воображением человека, автор выстраивает свою концепцию трансформации мифа в реальность и реальности в миф. Он ничего не утверждает окончательно, просто размышляет и приглашает к размышлению читателей.
     Мы публикуем первый очерк писателя из историко-мифопогического цикла «Дорога на Ханаан», посвященного патриарху и праотцу еврейского народа Аврааму.

     События, о которых мы поведем наш рассказ, начались в Уре-Касдим, Уре Халдейском, в южной Месопотамии, На это указывают и Пятикнижие, и легенды, ставшие частью Устной традиции евреев, и некоторые другие источники. Ур, как известно, не только один из самых значительных, но и один из древнейших городов Двуречия, существовавший уже к середине 
I V тысячелетия до н. э. Касдим, халдеями, принято называть народ или группу независимых семитских племен, родственных арамеям, и говоривших на одном из арамейских наречий. Считается, что они появились в Месопотамии не ранее Х века до н. э., следовательно, во времена Авраама, т.е. в начале I I тысячелетия до н. э., ни о каких халдеях в Уре не могло быть и речи. Более того, вряд ли они были известны и во времена Синайского откровения, когда по иудейской версии, собственно, и создавалась Тора. Некоторые исследователи считают этот факт одним из доказательств позднего происхождения Пятикнижия. Хотя, скорее всего, его стоит отнести на счет терминологической путаницы в исторической литературе нового времени, где халдеями до сих пор называют вавилонян и даже шумеров. Причем в Древней Греции и Риме так именовали жрецов и гадателей вавилонского происхождения. По-видимому, понятие «халдей» уже в очень отдаленном прошлом имело какое-то обобщенное значение, не столько этнического, сколько социально-психологического содержания. В этой связи интересно отметить, что Ур как промышленный и культурный центр великой державы потерял всякое значение уже к середине 
I I тысячелетия до н. э., и, если бы он не имел никакого отношения к жизни Авраама, зачем Автору писания понадобилось вводить его в текст. Как бы там ни было, нам следует повнимательнее вглядеться в особенности экономической и политической ситуации этого региона в течение I I тысячелетия до н. э., когда, как  утверждает библейская хронология, действовали такие яркие фигуры тогдашней геополитики, как Авраам и Нимрод; последний, 
как известно, отождествляется еврейской традицией с царем Хаммурапи (1792-1750 годы 
до н.э.).
     В этот период Двуречие окончательно вступило в бронзовый век. Более того, все чаще обнаруживаются случаи применения железных изделий. Систематическое использование металлических орудий способствовало росту производительности труда в земледелии, которое сохраняло главенствующее значение в экономике страны. Высокую урожайность обеспечивала развитая ирригационная система; с помощью разветвленной сети каналов и плотин вода из 
Тигра и Ефрата доставлялась на поля. При вспашке использовалась тяговая сила быков. Месопотамия времен Хаммурапи демонстрировала высочайший уровень развития производительных сил. Нигде в мире не было ничего подобного. И в этом, к слову сказать, 
была значительная заслуга царя и его администрации: внимание властей было постоянно
приковано к проблеме ирригации земледелия.
     Кроме зерновых, важнейшей сельскохозяйственной культурой становится финиковая пальма. Богатые пастбища способствуют развитию скотоводства. Среди домашних животных рядом 
с ослом и мулом появляется лошадь. Принимаются меры к становлению лесного хозяйства страны.
     Совершенствуются ремесла. В законодательном кодексе Хаммурапи упоминаются 
специалисты самого разного профиля: кирпичники, кузнецы, плотники, домостроители, судостроители, ткачи, гончары.
     Экспансия Вавилона и объединительная политика Хаммурапи способствовала развитию торговли. Как следует из документов, объектами купли-продажи, прежде всего, становятся 
хлеб, масло, финики и шерсть. Доля натурального обмена значительно сокращается. Функцию денег все чаще выполняет серебро. Поэтому мы имеем возможность, по сохранившимся 
отчетам, проследить соотношение цен на товары, Так, например, согласно законодательным установлениям одного из важных городов Вавилонии Эшнунны наемный работник 
зарабатывал в месяц 1 шекель серебра (1/20 кг). На это можно было приобрести 25 литров 
ячменя, 550 г соли, полтора кг меди. Появляются случаи, когда наниматель расплачивается с работником не традиционной натурой, а его «серебряным эквивалентом». Развитие денежных отношений ведет к становлению ростовщичества как одному из важных факторов финансовой системы страны. О распространении этого явления свидетельствуют, например, 
документально установленные факты ростовщической деятельности жриц храма бога солнца Шамаша в городе Сиппаре.
     Несмотря на то, что в Вавилоне использовалась достаточно сложная система письма, грамотность здесь была распространена достаточно широко. Аккадский язык семитской языковой макросемьи, по-видимому, стал средством дипломатического общения едва ли не всего древнего Востока. Во всяком случае, таблички с аккадской клинописью находят во многих регионах, далеко отстоящих друг от друга. Вавилонское письмо изучали даже в писцовых школах отдаленного от Месопотамии Египта
     Что же представляли собой эти древнейшие книги Вавилона? Сперва вязкую глину, которой 
в Двуречий было в избытке, размачивали в воде, чтобы очистить от сора и минеральных солей. Затем ее формовали в плоские дощечки. С помощью заостренной камышовой палочки на сырую глину наносился рисунок. Поскольку закругления и кривые линии сильно замедляли работу, письменные знаки постепенно превращались в комбинации черточек. Процесс перехода от
пиктограммы (письменного рисунка) к клинописным знакам хорошо прослеживается при сравнении памятников второй половины I V и конца I I I тысячелетий до н. э. Высохнув на солнце, глина становилась твердой, как камень. Впрочем, таблички с наиболее важными записями подвергали специальному обжигу. Клинописные знаки Вавилона находят также на дереве, камне, металле, слоновой кости. Примерно к X I V веку до н. э. появляются и вощеные дощечки.
     Жанровое разнообразие письменных текстов, запечатленных на глине, поражает 
воображение: космогонические трактаты, географические карты, календари со знаками зодиака, законодательные кодексы, словари, лечебники, справочные математические таблицы.
     Литературные памятники ограничены небольшим форматом глиняных дощечек. Как 
правило, это произведения, написанные в стихотворной форме. Относительная дороговизна писчего материала диктует еще одно важное отличительное качество тогдашней литературы: произведения, судя по всему, создавались не для индивидуального чтения, а произносились 
вслух (возможно, пелись) группе собравшихся слушателей. В текстах использовались раз и
навсегда заданные, всем известные сюжеты. Впрочем, нечто подобное происходило и много веков спустя, когда по дорогам Эллады странствовал гениальный Гомер и другие аэды эпохи классической античности.
     Даже те крохи, которые дошли до нас, позволяют сделать вывод, что аккадский эпос старовавилонских времен был чрезвычайно разработан и выразителен. По мнению некоторых специалистов, в этот период уже появилась любовная лирика. Среди культовых произведений значительно увеличивается доля молитв и исповедальных песнопений. Впрочем, строгого разграничения светской н культовой литературы, конечно же, не было, что вообще характерно 
для любой литературной традиции времен становления.
     Основой традиционного образования Вавилона становится обучение в светской школе писцов, где на первой ступени ученики овладевали основами грамотности и счета. На этом 
для большинства учение заканчивалось. Писец, окончивший «начальную школу», с трудом мог одолеть несложный текст. Зато те, кто прошел полный курс учебы, становились в полном 
смысле этого слова энциклопедистами своего времени. Они не только свободно писали, 
читали, переводили с шумерского и других языков, но и умели руководить хором, знали тайнопись н математику. Навыки перевода на мертвый шумерский язык были совершенно необходимы, поскольку он все еще продолжал использоваться в качестве культового. Соответственно, в обществе имелась значительная потребность в знаниях по лексикологии и лексикографии - составлению грамматик и словарей шумерского языка.
     Считается, что математики древнего Вавилона умели решать квадратные уравнения и некоторые задачи по стереометрии, приблизительно вычислили число «пи» и знали теорему 
о свойствах прямоугольного треугольника за полторы тысячи лет до Пифагора. Исходя из потребностей земледелия и астрологии, в результате тщательных наблюдений была составлена карта видимой части звездного неба, а также календарь, еще, конечно, очень несовершенный. Интересно, что историографические труды виделись их авторам как некие приложения к звездным картам, подтверждавшие правильность астрологических предсказаний. Географами древнего Вавилона была составлена карта мира, где земля изображалась плавающим в океане островом, по размерам ненамного превосходящим Месопотамию. Однако, как считается, вавилонские купцы пользовались морским путем в Индию, впоследствии забытым. Они 
знали о стране Куш - Эфиопии и даже о стране Тартесс - Испании.

     Семитская генеалогия Пятикнижия, перечисление имен патриархов от Шема (Сима) до 
сынов Тераха, сообщает следующие сведения о рождении Авраама: «Нахор жил двадцать девять лет и родил Тераха. И жил Нахор по рождении им Тераха сто девятнадцать лет и родил сынов 
и дочерей. А Терах жил семьдесят лет и родил Аврама, Нахора, Арана» (Б. 11:24-25).
     Собственно, этим фактом смысл семитской генеалогии исчерпан. Далее следует небольшая предыстория, своеобразное введение в сагу об Аврааме, в котором ввиду их особой важности дублируются сведения о рождении патриарха. Она начинается словами: «А вот родословная Тераха: Терах родил Аврама, Нахора и Арана, а Аран родил Лота» (Б. 11:27). Лот - единственный из внуков Тераха, который станет важным действующим лицом последующих событий, и
нас спешат познакомить с ним...
     «И умер Аран при Терахе, отце своем, в земле рождение своего, в Ур-Касдим» (Б. 11:28). 
Нигде не сказано прямо, что Аврам родился в Уре; сказано лишь, что в Уре родился Аран. 
Однако логика текста подсказывает, что именно в Уре происходили некоторые решающие для будущего повествования события...
     «И Аврам и Нахор взяли себе жен; имя жены Аврама Сарай, а имя жены Нахора Милка, дочь Арана, отца Милки и отца Иски» (Б. 11:29).
     Для разъяснения этого на первый взгляд малопонятного стиха обратимся к комментариям из книги «Библейские смыслы» известного исследователя Торы Бориса Бермана: «Братья берут в жены своих племянниц, дочерей умершего брата Арана... Иска (другое имя Сарай) - 
«помазанная» (на царство) и видящая пророческим духом; Иска - провидица».
     Далее следует стих, в котором отражены сведения, чрезвычайно важные для дальнейшего повествования, ибо многие происшедшие через десятки лет события будут иметь в основании этот простой житейский факт: «И Сарай была бесплодна, не было у нее дитяти» (Б, 11:30). 
Точнее - по Берману - «она без детей».
     За последующим сообщением о переселении Тераха с семьей чувствуется эхо каких-то значительных событий, разразившихся в Уре. «И взял Терах Аврама, сына своего, и Лота, сына Арана, внука своего, и Сарай, невестку свою, жену Аврама, сына своего, и вышли вместе из Ур-Касдима, чтобы идти в землю Кнаанскую, и дошли они до Харана, и поселились там» 
(Б. 11:31). Есть ощущение какого-то поспешного бегства, не вполне добровольного. Кажется, 
что инициатива переселения принадлежала не столько самому Тераху, сколько неким грозным обстоятельствам, нависшим над ним и его семьей. Б. Берман пишет: «Терах был вельможей у Нимрода, который с некоторых пор преследовал его. В конце концов Тераху пришлось уйти 
из Ур-Касдим, где он жил».
     Обратим внимание: Терах направился в Ханаан, но почему-то оказался в Харане, в Северной Месопотамин, где осел вместе со своими домочадцами и прожил долгую жизнь. «И был век Тераха двести пять лет, и умер Терах в Харане» (Б. 11:32).
     Вот, собственно, и вся информация, которую Автор Писания посчитал нужным сообщить нам в качестве предыстории. Дальнейшие события, описанные в Пятикнижии, относятся к тому времени, когда Авраму было уже 75 пет.

     История Авраама подробно излагается в еще одном чрезвычайно интересном и важном древнем источнике, принадлежащем к так называемым апокрифам - «Книге Юбилеев, или 
Малом Бытии», которая, по разным оценкам, датируется от I I I до I века до н. э. Заметим, что сочинение это дошло до нас в двух версиях: латинском и эфиопском, наиболее полном, 
переводах, выполненных, как полагают, с греческого источника, от которого, в свою очередь, сохранились отдельные цитаты в трудах античных авторов. Греческий текст, как оказалось, 
тоже представляет собой перевод с оригинала, написанного на иврите.
     Библейская история, изложенная в книге, интересна наличием легендарных датировок и представляет собой своеобразное дополнение к Пятикнижию. Она разделена на сорокодевятилетия, семь «седмин» по семь лет, плюс пятидесятый, юбилейный год, т. е. тот 
год, наступление которого по старинной традиции возвещалось трублением в бараний рог.
     Трудно понять, зачем автору (или авторам) понадобилось столь скрупулезная псевдоисторическая датировка событий со времен Адама, но, вероятно, такое понимание мифологической истории имело чрезвычайно древнюю мотивацию.
     Итак, в «Книге Юбилеев, или Малом Бытии» о рождении Аврама сообщается следующее: 
«И в тридцать девятый юбилей, во вторую седмину, в первый год взял себе Терах жену по 
имени Эдна, дочь Арама, сестрину дочь отца, себе в жены. И в седьмой год этой седмины 
она родила сына, и он нарек ему имя Аврам, по имени отца его матери...»
     В этом фрагменте имеется очень важная информация, отсутствующая в Пятикнижии. Во-первых, дата рождения Аврама указана совершенно определенно: простой арифметический расчет свидетельствует о том, что, по мнению авторов «Книги Юбилеев», он родился в 
1914 году от с.м. или в 1846 году до н. э. (Эта датировка отличается от принятой в источниках 
Устной традиции, вычисленной на основании данных Пятикнижия.) Во-вторых, здесь уточняются некоторые сведения о родословной Аврама: названо имя его матери, Эдны, и определены ее родственные связи с семьей Тераха. Она из рода Арама, одного из сыновей 
Шема, дочь неназванной сестры отца Тераха, т.е. Нахора - стало быть, самому Тераху она приходится двоюродной сестрой. Аврам был наречен «по имени отца его матери», Аврама: ав-арам, отец народа Арама, отец арамеев, одного из значительных семититских племен Двуречия.
     О факте рождения Аврама упоминает и еще один авторитетный источник древности - сочинение еврейского историка I века нашей эры Иосифа Флавия «Иудейские древности». 
Иосиф пишет: «У Пелэга, сына Эвера, был сын Рэу (Рагав), а у последнего Серуг, у  которого родился сын Нахор, а от него Терах. Последний был отцом Аврама, который является десятым потомком Ноаха и родился 992 года спустя после потопа...» Эта информация повторяет 
семитскую генеалогию Пятикнижия за исключением датировки, корая, как говорится, не лезет 
ни в какие ворота. Согласно хронологии, принятой в Торе, Аврам родился спустя примерно триста лет после Потопа. Очевидно что Иосиф Флавий пользовался какой-то совершенно 
другой системой временных координат.
     «У Аврама были братья Нахор и Аран. Из них Аран умер в Халдее, именно в городе Ур, называемый Xалдейским, оставив после себя сына Лота и дочерей Сарай и Милку. Могила 
его показывается до сих пор. На племянницах своих женились Нахор и Аврам, первый на 
Милке, второй на Сарай». Как видим, и здесь Иосиф пользуется источниками, близкими к Пятикнижию. Однако, право же, дорого стоит эта непосредственная деталь: «Могила его показывается до сих пор». Впрочем, в этом нет ничего удивительного: многотысячелетняя история жива и в современном Израиле - и сегодня вам покажут пещеру Махпела в Хевроне, 
где захоронены Патриархи, могилу Рахели или усыпальницу Иосифа, недавно оскверненную палестинскими вандалами.

     Немало сведений о рождении и первых годах жизни Аврама сохранила Устная традиция. Значительная их часть вошла в небольшую книжку П. Люкимсона и М. Абрамовича «Жизнь Авраама Иври», составленную на основе трактатов «Книга поколений» («Сефер а-дорот») и «Книга чреды поколений» («Сефер седер а-дорот»).
     ...Высокопоставленный чиновник царя Нимрода «сказочно богатый и уже вступивший в преклонные годы Терах имел двух взрослых сыновей - Нахора и Арана, когда вдруг полюбил девушку из города Кут, стоявшего на противоположном (надо понимать от Ура. - Л.Г.) берегу Евфрата. В 1948 году от Сотворения мира (1812 год до н.э.) он женился на своей 
возлюбленной, и она родила ему сына Аврама...»
     Рождение первого еврейского патриарха представлено в источниках Устной традиции как весьма знательное событие, имевшее свою предысторию. За несколько месяцев до появления 
на свет младенца придворные астрологи сообщили Нимроду тревожную весть: скоро в его 
стране родится мальчик, который принесет царю множество неприятностей и, в конце концов, смерть. В качестве превентивной меры Нимрод не придумал ничего лучшего как отдать приказ собрать всех беременных женщин в специальных местах и умерщвлять каждого родившегося младенца мужского пола. Терах забеспокоился. Однако Нимрод дал понять своему верному 
слуге, что на его семью этот драконовский указ не распространяется. Более того, «сразу же после рождения сына Амкалии царь со своими приближенными посетил Кут, навестил роженицу и роскошным пиром отпраздновал радостное событие в доме Тераха. (Отметим: талмудическая
традиция сохранила нам имя матери Аврама - Амкалия, - отличное от того, которое мы видели 
в «Книге Юбилеев».) Когда пир закончился и гости стали расходиться, не замедлили произойти важные события планетарного или даже космического масштаба. Вот как об этом повествует Агада:
     «В тот час, когда родился Авраам, на восточном склоне небес появилась звезда, 
поглотившая свет четырех звезд на четырех сторонах небосвода. Видя это, звездочеты сказали Нимроду: «Сейчас у Тераха родился сын, будущий родоначальник племени, которому предопределено унаследовать и земной мир, и загробный. Прикажи весь дом Тераха засыпать серебром и золотом, только бы он дал умертвить новорожденного».
     Послал Нимрод сказать, по совету звездочетов, Тераху: «Дай умертвить родившегося у тебя младенца, и царь наполнит твой дом серебром и золотом».
     На это Терах ответил притчей: «Одному коню сказали: «Дай отрежем тебе голову, а в 
награду за это дадим полный амбар овса». - «Глупцы, - ответилконь, - если отрежете мне 
голову, кто же есть будет овес?» Отвечу и я: если вы умертвите моего сына, кто же унаследует серебро и золото? Впрочем, - прибавил Терах, - у меня действительно родился сын, но он 
умер».
     Устная традиция упоминает о личной встрече Тераха с Нимродом, во время которой царь обратился к своему сановнику с предложением, от которого, как говорится в таких случаях, невозможно отказаться: «Продай мне младенца, ибо он зло для меня. Назначь за него любую 
цену. Хочешь, я засыплю твои амбары золотом и серебром?»
     Терах, в душе которого боролись отцовские чувства и преданность царедворца, ответил: 
«Я готов выполнить любой твой приказ. Но... этой ночью мне приснился странный сон. 
Снилось мне, что мой сын, которому завтра исполнится только три дня, вдруг заговорил со 
мной: «Отец, отдай мне коня, которого подарил тебе царь или продай мне его - я засыплю твои амбары золотом и серебром. И еще вот что скажу тебе: не слушай того, что завтра скажет тебе Нимрод».
     Как видим, тема коня возникает и в этом варианте развития событий, правда, в несколько ином смысловом контексте. Легко заметить, что в этой версии ответ Тераха носит явно издевательский характер, и реакцию царя нетрудно предугадать. «Нимрод посмотрел на него с такой яростью, что Терах понял: продолжать спор бесполезно. Царь мог отдать приказ об уничтожении всей семьи непокорного царедворца».
     Тераху ничего больше не оставалось, как принять условия Нимрода.
     Однако «на следующий день царю передали, что Терах просит три дня на то, чтобы 
проститься с сыном... Прошел день, за ним другой, на исходе были уже третьи сутки. И тут терпение Нимрода лопнуло, и он посла гонцов к Тераху, в дом его жены Амкалин с посланием: если младенец не будет доставлен во дворец, в доме Тераха «будут убиты все, кто мочится
к стене». Услышав это, Терах взял сына своей рабыни, родившегося в тот же день, что и Аврам, 
и вынес его к посланцам царя...» Разумеется, младенец был передан Нимроду и тут же 
умерщвлен. Царь сдержал свое слово, он приказал уплатить Тераху обещанное вознаграждение.
     Чтобы не искушать судьбу, Терах решил как можно скорее спрятать жену и сына. Он 
вспомнил о некой потайной пещере в горах и под покровом ночи вывез семью. «Выходить из пещеры он им строго-настрого запретил, сказав, что воду и пищу будет доставлять им раз в месяц», - пишут Люкимсон и Абрамович. По другим агадическим источникам, для питания в стенах пещеры имелись «два отверстия, из которых текли мед и елей».
     Считается, что первый выход Аврама из пещеры произошел совершенно случайно во время игры, когда мальчику было три года. Привычный для нормального сознания мир стал для маленького отшельника настоящим потрясением. Поскольку никакой опоры умственному и духовному развитию ребенка в окружающей жизни не было, пришлось осваиваться самому, 
Агада повествует: «Трех лет от рождения вышел Аврам из пещеры и, увидев мир Божий, стал размышлять о том, кем созданы земля и небо, и он сам. Очарованный величественным видом солнца, его светом и теплом, он весь день возносил молитвенную хвалу солнцу. Когда солнце зашло и на небе появилась луна, окруженная мириадами звезд, Аврам подумал: «Вот это 
светило, очевидно, и есть божество, а маленькие светильники, его окружающие, это его 
вельможи и слуги». Всю ночь он пел гимны луне. Но вот уже наступило утро; луна зашла на западе, а на востоке снова появилось солнце.
     Нет, - сказал Аврам, - есть Некто, который и над солнцем властен, и над пуною. К Нему 
стану я возносить моления мои».
     Так совсем еще юный Аврам пришел к идее единого Бога. Согласно большинству источников Устной традиции он оставался в пещере до тех пор, пока ему не исполнилось десять пет.

     В «Книге Юбилеев» ничего не говорится о загадочном исчезновении младенца Аврама из 
Ура, не упоминается и о его многолетнем пребывании в пещере. Сказано лишь, что в четырнадцатилетнем возрасте он «отделился от своего отца, чтобы не поклоняться вместе 
с ним идолам». Зато в этой книге есть рассказ о деяниях, уже в юные годы принесших Авраму значительную известность среди современников. Дело в том, что задолго до его рождения в стране появились... тучи воронов и каких-то других птиц, которые «пожирали семя, посеянное 
в землю». Прежде чем хлебопашцы «запахивали семя, вороны подбирали его с поверхности земли». «И годы стали делаться неурожайными от птиц; и все древесные плоды они пожирали 
с деревьев. Только с великим трудом можно было... спасти кое-что от всех плодов земли». Речь, как видим, идет о серьезном экологическом бедствии, впрочем, вполне понятном. Регуляция численности ворон и некоторых других видов птиц, живущих рядом с человеком, и сегодня является серьезной проблемой. Нетрудно представить, какие сложности могли возникнуть 
в те стародавние времена, когда человек не знал ни огнестрельного оружия, ни эффективных средств химического воздействия на окружающую среду.
     За дело взялся четырнадцатилетний Аврам. Вместе со всеми он вышел стеречь уже 
посеянные в землю семена. «И налетело облако (стая) воронов, чтобы пожирать семена, и 
сказал: «Не смейте спускаться, воротитесь в то место, откуда прилетели!» И они воротились». Точно так же поступил Аврам с другими стаями птиц, досаждавшими земледельцам. После 
этих событий имя его стало известным всей стране. В течение посевной люди приходили к 
нему, и он ходил с ними по полям, прогоняя стан птиц. «И они засеяли свою землю и 
собрали в том году хлеб, так что ели и были сыты».
     «Книга Юбилеев» приписывает молодому Авраму революционное изобретение в области сельскохозяйственной техники: он сконструировал специальное устройство «против 
деревянной дуги плуга, чтобы класть на него семена и выбрасывать их оттуда в семенную борозду, чтобы скрывались в земле... И они засеяли и обработали всю страну так, как им велел Аврам; и они не боялись более воронов». В ту пору Авраму было уже около тридцати лет.
     Интересно, что эти сведения из книги, написанной более двух тысяч лет назад, хорошо согласуются с данными современной исторической науки, которые свидетельствуют, что 
именно во времена Хамураппи (Нимрода), скорее всего, появились новые 
усовершенствованные сельскохозяйственные орудия. «Возможно, именно во времена старовавилонского царства стал широко применяться плуг усложненной конструкции. Он 
был оснащен специальной воронкой, куда засыпалось зерно, и трубкой, через которую семена
попадали в борозду». Это цитата из второго тома многотомной «Всемирной истории».

     В 1958 году от с.м. (1802 году до н.э.), т.е. в тот самый год, когда десятилетний Аврам поселился у своего пращура Шема, в семье его брата Арана родилась девочка, которую назвали Сарай. В книге Люкимсона и Абрамовича указан и точный возраст Арана: в ту пору ему было 
42 года. Данные, надо сказать, весьма спорные: источники дают разные сведения о возрасте сынов Тераха. «Согласно неписаным семейным традициям, - пишут авторы, - девочка должна быть выдана за своего двоюродного брата». Уже к десяти годам красота юной Сарай расцвела необыкновенно, и Аран, страстно любивший свою дочь, всеми силами пытался оттянуть замужество. Только в 1983 году от с. м. отец согласился отпустить двадцатипятилетнюю 
невесту к Авраму. «Молодые супруги стали жить в доме Шема, помогая ему управляться со стадами и служить Всевышнему». Вот, собственно, и вся информация, которую представляют 
нам скупые на подробности источники.
     Однако и этого достаточно, чтобы придти к некоторым любопытным заключениям. По преданию убежище Шема размещалось на горе Мория, на том самом месте, где впоследствии будет построен город Иерусалим, в восточной части Ханаана. По одной из версий Аврам прожил в Ханаане долгие годы, около сорока лет, создал семью, утвердился в своих теософских воззрениях. Впрочем, жил он, вероятно, уединенно и вряд ли входил в контакты с местными жителями за пределами фактории Шема.
     В 1996 году от с.м. (т.е. в 1764 году до н. э.) трагически закончилась дерзкая и бессмысленная авантюра царя Нимрода со строительством Вавилонской башни и началась война «между потомками Куша». Вскоре после этих событий, когда Авраму было уже около пятидесяти лет, патриарх решил вернуться в Ур, надеясь, что зловещие предзнаменования, связанные с его рождением, давно забыты царем, а военные действия окончательно похоронили память об
истории полувековой давности.

     Пришло, наконец, время посмотреть, что представлял собой великий город Ур, один из центров мировой цивилизации первой трети второго тысячелетия до н. э. И для этого нам придется хоть мельком взглянуть на местность неподалеку от холма Тель-Мукайар на территории современного Ирака, где в 1923 году начала свою работу англо-американская археологическая экспедиция во главе с выдающимся ученым Леонардом Вулли. В результате многолетних сезонных раскопок археологи обнаружили храмовый комплекс с остатками пяти зданий, выстроившихся полукругом рядом с зиккуратом царя Ур-Намму. Самый большой из храмов, посвященный, как выяснилось, богу луны Нанне, имел площадь около 5500 квадратных метров. 
У каждого храмового строения был внутренний двор и толстые «крепостные» стены. Сохранился древний фонтан с заасфальтированным желобом для стока воды. На огромном столе, сложенном из кирпича, остались следы от острых ножей, которыми убивали жертвенных животных. В целости сохранились и печи храмовых кухонь. Археологам удалось разжечь в них огонь и растопить дрова... спустя 4000 лет.
     Оказалось, что храмовая территория предназначалась отнюдь не только для почитания богов, 
а представляла собой своеобразный деловой центр. Жреческая канцелярия занималась сбором налогов. Писцы не просто фиксировали результаты на глиняных табличках, но и, как водится, составляли еженедельные, ежемесячные и годовые отчеты. В храмовых мастерских было налажено производство некоторых товаров. В прядильнях, например, производилось до двенадцати видов различных тканей. В одном из административных «офисов» обнаружены 
даже копии судебных приговоров, аккуратно сложенные стопками.
     Но все это, как говорится, цветочки. После трех сезонов кропотливой археологической 
работы за пределами храмового комплекса, к югу от зиккурата, перед учеными открылся древний городской квартал: фасады и стены домов сохранились местами до высоты трех метров. Несомненно, это был древний Ур, «Ур-Касдим», город, который исследователи Библии считали родиной Аврама. Ученые были буквально сражены величественным обликом этого города, его красивыми и удобными жилищами, в которых жили современники, а возможно, и родственники библейского патриарха.
     «По сравнению с ними, - пишет немецкий исследователь Вернер Келлер, - древние жилые дома, которые сохранились в Вавилоне, скромны и поистине убоги. Во время немецкой экспедиции начала нашего (X X - Л. Г.) века профессор Колдвей не обнаружил ничего, кроме трех-четырехкомнатных одноэтажных сооружений из кирпича-сырца, окруженных открытым
двором. Вот так жили люди около 600 года до н. э. В столице Навуходоносора, которой восхищались и которую превозносили более всех других городов, - в великом Вавилоне. А за полторы тысячи лет до этого горожане Ура жили в больших двухэтажных коттеджах, в которых было по тринадцать-четырнадцать комнат».
     Двухэтажные дома выходили в проулки глухими стенами, нижняя часть которых выкладывалась обоженным кирпичом, что предохраняло их от размыва водой. Внутренние 
стены и вторые этажи строились из кирпича-сырца. Под потолком находились небольшие 
окошки для циркуляции воздуха. Свет проникал в комнаты фактически только через дверной проем. Самым ценным имуществом в доме были деревянные двери и потолочные балки, 
которые в случае переезда хозяин забирал на новое место жительства. Крыши, конечно, нигде 
не сохранились, но, надо полагать, они были плоскими, сложенными из глины и тростника.
     В домах состоятельных семей дверь с улицы вела в прихожую, где стоял кувшин с водой 
для омовения ног, а оттуда другая дверь - во внутренний дворик, мощенный кирпичом, с небольшим бассейном. На уровне второго этажа на внутренней стене дома, обращенной во дворик, часто строилась деревянная галерея. Со двора был ход в «людскую» - помещение для рабов, в кухню, где находился очаг, и в кладовую. В домах победнее ни комнаты для рабов, ни кухни не было, очаги для приготовления пищи устраивались прямо во дворе. Нечистоты выводились на улицу дренажными трубами. Парадная гостиная была в каждом доме, там, вероятно, праздновали торжественные семейные события. Из гостиной вел ход в еще один совсем небольшой дворик, недоступный для глаз посторонних, по-видимому, иногда имевший крытый навес. Здесь размещался домашний алтарь. На втором этаже располагались жилые помещения - спальни, вероятно, одна-две комнаты площадью до тридцати метров. Но об их устройстве не удалось составить четкого представления, поскольку до уровня второго этажа 
дома не сохранились.
     Были в городе и дома меньшего размера, судя по всему, принадлежавшие людям более скромного достатка. Впрочем, и там имелись прихожая, внутренний дворик, небольшая 
горенка.
     Вероятно, уже во второй половине I I I тысячелетия до н. э. в Уре начали использовать кровати, табуреты и столики. Однако и в начале I I тысячелетия до н. э. единственная в доме кровать все еще была предметом роскоши; она предназначалась для хозяина до и его жены. Остальные домочадцы, как полагают, спали на циновках, стелившихся прямо на пол. Среди домашней утвари имелись ларец, исполнявший функции сундука или даже шкафа, прялка, 
ткацкий станок, каменные сосуды, зернотерки, емкости для хранен продуктов, многочисленные плетенные и глиняные изделия. Как сегодня благосостояние семьи, в конечном итоге, определяется счетом в банке, так же в пору оно измерялось количеством серебряного лома и слитков.
     Некоторое представление о внешнем облике жителей Ура может дать одежда, 
сохранившаяся на различных изображениях и реконструированная современными специалистами. Так сказать, базовая одежда состояла из куска ткани или меха, обернутого в 
круг бедер, подобно юбке, или накинутого на плечи в виде плаща и скрепленного пряжкой. Использовалась и рубаха с рукавами. Однако сохранились изображения женских фигур, как правило, богинь и жриц, в костюмах иного рода. Привилегированные одежды богини часто состояли из покрывала и меховой юбки. Но встречаются костюмы и совсем необычного для 
того времени покроя: «относительно длинная одежда, облегающая женскую фигуру до бедер, 
с пышным вверху и узкими внизу рукавами. Поверхность материала сплошь покрыта правильными выпуклыми ромбами, которые, предположительно, можно считать кусками меха. Круглый вырез ворота обшит бахромой. Такая же бахрома пересекает фигуру от середины 
правого бедра до талии и переходит на спину. Волосы подстрижены, а голова покрыта 
убором, весьма близким по форме к современным шляпам».
     Так свидетельствуют специалисты в области истории костюма. Но один из типов одежды, 
в которой, как правило, изображались жрицы, представляет особый интерес для исследователей. «Она является прототипом чрезвычайно распространенной, просуществовавшей тысячелетия и существующей в настоящее время запахивающейся одежды - халата. Это уже не бесформенное покрытие тела мехом, а хорошо пригнанное по фигуре, обшитое по краям бахромой, изящное по силуэту настоящее женское платье без рукавов».

     Открытие Леонарда Вулли несло с собой подлинную сенсацию. Получалось, что Аврам 
не был полудиким пастухом-кочевником, как об этом можно было заключить после поверхностного прочтения источников. «Мы должны полностью изменить наше 
представление о древнееврейском патриархе, учитывая, что его ранние годы прошли в 
такой

изысканной обстановке. Он был жителем крупного города и воспринял традиции 
древней и высокоразвитой цивилизации», - записал в своем дневнике Вулли.
     Ученый даже опубликовал рисунок, выполненный по его заказу: «Дом времен Авраама». 
«Это была реконструкция, основанная на находках археологов. На рисунке виден внутренний двор дома-виллы. На черепичном полу стоят два высоких кувшина. Верхний этаж охватывает деревянная балюстрада, отгораживающая комнаты от двора. И это - картина жизни патриарха Авраама, которого целые поколения привычно представляли себе в пасторальной обстановке, 
в окружении домочадцев и скота?!» - пишет Вернер Келлер.
     В то же время, как мы уже видели, вплоть до пятидесяти лет «древнееврейский патриарх» большую часть времени в силу роковых обстоятельств своего рождения находился в отрыве от «высокоразвитой цивилизации»: сперва в уединенной пещере, а затем в доме Шема, который, судя по всему, располагался на обочине передовой материальной культуры своего времени, а может быть, и вовсе вне ее. Впрочем, причастность к развитой материальной культуре общест-
ва никогда и нигде не свидетельствовала о достижении личностью духовных и нравственных высот, которые в эпоху безумия Вавилонского столпотворения оказались подвластными, может быть, только Шему и Авраму.
     Мы, вероятно, никогда не узнаем, с каким чувством встретил Аврам блеск и роскошь 
славного города Ура. Но зато по свидетельствам, сохранившимся в Устной традиции, мы можем наглядно представить его неприязнь и активное противодействие духовной культуре старовавилонского общества, с которой ему пришлось столкнуться с первых же дней своего пребывания в «великом городе».
     «Дом Шема был в те времена единственным островком монотеизма в бушующем море идолопоклонства, - пишут Люкимсон и Абрамович. – Особенно усердствовали в служении «богам» царь Нимрод и отец Аврама Терах, державший в своем доме двенадцать идолов - по числу месяцев в году - и приносивший им человеческие жертвы. Кроме того, Тераху 
принадлежал самый «популярный» в Уре магазин по продаже «домашних божков». Нимрод же повсюду воздвигал храмы, в которых стояли статуи идолов и самого Нимрода; повсюду устраивались дикие оргии и празднества с приношением в жертву сотен и сотен людей».
     Нетрудно догадаться, с каким ужасом, презрением и негодованием пятидесятилетний 
Аврам с высоты достигнутого им уровня духовности взглянул на беспросветную дичь обывательского сознания, с которым ему вдруг пришлось столкнуться лицом к лицу.
     «Едва Аврам переступил порог дома Тераха, сердце его воспылало гневом - ему, преданному ученику Шема, был ненавистен сам вид идолов, стоявших в доме Тераха, не говоря уже о ритуалах, которые совершались вокруг них. И поэтому, как только Терах отправился во дворец царя, Аврам разбил все статуи и уселся посреди домашнего храма, дожидаясь возвращения отца».
     Предстояло тяжелое объяснение с отцом. Чтобы хоть как-то «подсластить пилюлю» и, 
вместе с тем, продемонстрировать нелепость отцовского идолопоклонства, любящий сын придумывает забавную версию случившегося: драку деревянных болванчиков из-за миски 
супа.
     «О великие боги, что случилось с идолами?! - воскликнул Терах, увидев разгромленный 
храм.
     - Ничего особенного, отец, - спокойно ответил Аврам, - просто они передрались за миску 
супа, которую я предложил главному из них.
     - Не болтай глупостей, идолы не едят и не дерутся...
     - Вот как, - с притворным удивлением сказал Аврам. - Если ты знаешь, что они мертвы, 
зачем ты им служишь?!»
     Так описаны происшедшие события в книге Люкимсона и Абрамовича.
     Однако агадическая традиция представляет еще одну версию сюжета «Аврам и идолы 
Тераха», которая также обыгрывается в виде лубочных сцен в стиле традиционного райка.
     «Терах занимался изготовлением идолов, которыми торговал на базаре. Однажды он 
поручил продажу своего товара Авраму. Подходит на базаре человек к Авраму и спрашивает:
     - Не найдется ли для меня подходящего бога?
     - А тебе какого надо? - спрашивает Аврам.
     - Видишь ли, - отвечает тот, - я богатырь и хотел бы приобрести себе бога богатыря.
     Аврам снял истукана, помещавшегося выше остальных, и говорит:
     - Вот этот самый для тебя подходящий.
     - Но разве он богатырь?
     - Глупец! - отвечает Аврам. - Уж таков порядок среди идолов: который поставлен выше остальных, тот богатырем и слывет.
     Когда этот человек собирался уходить со своей покупкой, Аврам остановил его вопросом:
     - Скажи, сколько тебе лет?
     - Семьдесят.
     - И тебе, прожившему на свете семьдесят лет, не стыдно воздавать божеские почести идолу, сделанному день назад.
     Покупатель с презрением бросает идола, берет обратно деньги и уходит.
     Подошла женщина и передала Авраму, в дар идолам, полную миску тонкопросеянной муки. Взял Аврам палку, разбил всех идолов, кроме одного самого крупного, которому и вложил в руки папку. Приходит отец и спрашивает:
     - Как это произошло? Кто это сделал?
     - Расскажу, - отвечает Аврам, - ничего от тебя не скрывая. Депо было так: принесла 
женщина миску с мукою и просит принести в жертву идолам. Стал я совершать, как следует, жертвоприношение, а идолы и завели спор между собою. Один кричит: «Я хочу поесть 
раньше», а другой: «Нет, я раньше!» Но тут встал самый крупный идол и - видишь - разбил все.
     - Но ты издеваешься надо мной! - закричал отец.
     - Разве способны эти...
     - Да? Так вдумайся же сам, отец, в слова свои...»

     Как видим, в этой забавной сценке из Агады Терах совсем не похож на крупного 
сановника, каким он предстает в ряде других источников. Действие, разворачивающееся 
в лучших традициях лубочных сказок или кукольного балагана, происходит на базаре. Живо представляешь себе бойкого и хитрого Петрушку-приказчика, туповатого увальня «богатыря», простодушную бабку с миской муки, недалекого и невежественного воротилу-купца... Но в т
о же время эти внешне непритязательные байки рассказывают нам о начале 
многотысячелетней борьбы не на жизнь, а насмерть между сторонниками монотеизма и идолопоклонства, борьбы, на протяжении многих тысячелетий ставшей двигателем духовного становления человечества. Перед нами в балаганной форме развертывается ключевой конфликт истории: человек против бездушной идеологической машины тоталитарного государства.
     В чреде трагических событий, связанных с рождением сына, Терах показал себя человеком отважным, готовым противопоставить произволу жестокого повелителя волю, решимость и изворотливость опытного царедворца. Но тогда речь шла о спасении безвинного ребенка от самодурства тирана. Теперь же страшное преступление, которое совершил Аврам, было очевидным и дерзким. Терах фактически стал свидетелем самого преступного деяния, которого тирания ни при каких обстоятельствах не может ни простить, ни оставить безнаказанным: бунт против идеологических основ государства. Как бы ни было Тераху тяжело, он, по-видимому, без колебания арестовал своего сына и отправил во дворец. Совершенно очевидно, что и это был поступок отважного человека: меньше всего идейный борец с инакомыслием в этот момент думал о своей жизни. Терах сознательно шел на смертельный риск: ему предстояло непростое объяснение с Нимродом по поводу своего участия в событиях полувековой давности, когда несчастный отец не просто ослушался тирана, но и прямо обманул его. Вряд ли это могло сойти ему с рук. И тем не менее...
     «Повел Терах сына на суд к Нимроду», - свидетельствует Агада. Вероятно, это все же был не суд, а предварительное следствие.
     Как обычно, первый вопрос призван установить личность подозреваемого в преступлении...
     «Это ты есть Аврам, сын Тераха?»
     Видимо, Аврам не стал отрицать этого очевидного факта... Следующий вопрос Нимрода 
прямо касается сути преступления, которое, согласно формальному праву, подозреваемый 
должен еще подтвердить, т. е. принять на себя вину, которую инкриминируют ему 
должностные лица...
     «...Отвечай же мне: разве не известно тебе, что я господин над всем творением, и солнце, 
и луна, и звезды, и планеты, и люди - все движется волей моей. Как же ты дерзнул священные изображения уничтожить?»
     Как видим, второй вопрос Нимрода вытекает из первого: главное преступление Аврама он видит все-таки не в практическом уничтожении идолов, среди которых центральным, без сомнения, было «священное изображение» самого царя, а отрицание общепринятого идеологического постулата «Я господин над всем творением». Аврам сразу понял, к чему ведет дело царь, и приступил к формальной защите с помощью логической схемы опытного казуиста. Нет сомнения, что Терах как свидетель обвинения был допущен к участию в следственных действиях и, вероятнее всего, находился в той же комнате. Есть все основания полагать, что все оправдательные аргументы Аврам обращал не столько к Нимроду, сколько к своему отцу.
     «Позволь мне слово сказать не в укор, но в хвалу тебе». Аврам предпочитает не обострять 
до поры до времени и без того напряженную ситуацию. Царь глотает нехитрую наживку. «Говори, - сказал Нимрод».
     Аврам продолжает:
     «Исконный порядок в природе таков: солнце всходит на востоке, а заходит на западе. Так вот, прикажи, чтобы завтра оно взошло на западе, а зашло на востоке, и тогда я признаю, что ты подлинно господин над всем творением. (Аврам, как видим, играет по-крупному: он чувствует, что времени у него немного и потому торопится высказаться.) И еще вот что: для тебя не должно быть ничего сокровенного. Скажи мне сейчас: что у меня в мыслях и что я сделать намерен?»
     Царь, не привыкший к такому логическому напору, мешкает с ответом. Следует ремарка: «Нимрод задумался, важно поглаживая рукой свою бороду». Аврам
добился своей цели: выиграл время. Отразив первый натиск, он приступает к нападению...
     «Нет, - продолжает Аврам, - напрасно ты ищешь ответ. Не владыка вселенной ты, а сын 
Куша. И если бы ты действительно был Богом, то отчего ты не спас отца своего от смерти? И так же, как ты отца не спас от смерти, ты и сам не спасешься от нее».
     Что и требовалось доказать: смертный не может быть Богом!
     Нимрод наконец сообразил, что перед ним слишком серьезный противник, и фарс судебного разбирательства в форме публичной словесной порки отменяется за ненадобностью. Свою очередную фразу он обращает уже не к Авраму, а к Тераху:
     «Не заслуживает ли жестокой кары сын твой, отрицающий божественное всемогущество 
мое? Он должен быть сожжен!»
     После соответствующего устрашающего демарша, Нимрод обращается уже к Авраму с заманчивым, с точки зрения тирана, предложением: 
     «Поклонись огню как божеству, и я пощажу тебя». 
     За прошедшие тысячелетия психология тирана мало переменилась. Вспомним процессы над диссидентами шестидесятых-восьмидесятых годов. Что требовалось судьям и тем, кто за ними стоял, от подсудимых? Разве доказательства их невиновности? Отнюдь. Инакомыслящие считались виновными априорно. Требовалось раскаянье, самодискредитация, публичная измена своим убеждениям. Разве не этого же требует от Аврама Нимрод? 
     Но тактика Аврама остается неизменной: 
     «Огню? - ответил Аврам. - Не правильнее ли поклониться воде, которая тушит огонь?»
     Диалектические тонкости для Нимрода никакого значения не имеют:
     «Хорошо, поклонись воде».
     Аврам продолжает игру...
     «Не поклониться ли лучше облаку, насыщенному водою?
     -Я и на это согласен - поклонись облаку.
     - Но разве не сильнее ветер, разгоняющий облако?
     - Поклонись же, наконец, ветру!
     - Но разве человек не преодолевает и силу ветра?
     - Довольно! - воскликнул Нимрод. - Я поклоняюсь огню и тебя заставлю ему поклоняться».
     Точка, на которой финишировал этот диалог, разумеется, с самого начала была известна Авраму. Такой финал был неизбежен при существующем раскла-
де сил. Просто Аврам хотел показать всем присутствующим на «предварительном следствии», и особенно своему отцу, нелепость господствующих в стране воззрений. Этой цели он добился.
     Тот факт, что в агадическом предании, которое мы цитировали выше, представлены именно предварительные следственные действия, а не судебные слушания, свидетельствуют и источники, на которые опирались в своей книге Люкимсон и Абрамович. Фарс, разыгранный 
под диктовку тирана, требовал всей необходимой процедуры: следствие, тюремное заключение, суд, казнь.
     «В ярости от того, что он бессилен ответить на насмешливое предложение Аврама поднять солнце с запада, Нимрод повелел отправить его в тюрьму, а затем, чтобы придать делу вид законности, немедленно собрал государственный совет. Мнение верховного жреца и всех остальных членов совета, включая Тераха, было единогласным: этот человек заслуживал смерти еще во младенчестве и сейчас, когда, наконец, оказался в руках царя, должен быть немедленно предан смертной казни».

     В совершенно ином стилистическом ключе представлен этот конфликт в «Книге Юбилеев». Здесь это скорее семейная драма, чем балаганный фарс. Впрочем, из семейной драма на наших глазах перерастает в социальную, приобретая все атрибуты трагической коллизии, которые, однако, скрыты в контексте и не выходят на поверхность повествования.
     «И случилось в шестую седмину в седьмой год ее, сказал Аврам отцу своему Тераху, говоря: «Отец, отец мой!» И он сказал: «Вот я здесь, сын мой!» И он сказал: «Что нам за помощь и услаждение от всех идолов [...] что ты поклоняешься им? Ибо в них совсем нет духа (души); но они, которых вы почитаете, суть проклятие и соблазн сердца. Почитайте Бога небесного, 
Который низводит на землю дождь и росу, и все совершает на земле, и все сотворил Своим словом, и вся жизнь пред Его лицом! Зачем вы почитаете тех, которые не имеют духа? Ибо они нечто сделанное, и на своих плечах вы носите их, и не имеете от них никакой помощи, но они служат великим поношением для тех, которые делают их к соблазну сердца и почитают их. Не почитайте их!» И отец его сказал ему: «И я знаю это, сын мой. Но что я сделаю с моим
родством, которое заставило меня служить им? Если я скажу им истину, то они убьют меня, 
ибо их душа прилепилась к ним, чтобы почитать и прославлять их. Молчи, сын мой, чтобы они не убили тебя!»
     Тогда, как следует из текста, Аврам обратился к своим братьям, видимо, решив их урезонить 
и обратить на путь истины. Он привел им те же доводы, что и отцу. И ответ братьев прозвучал, вероятно, в куда более категорической и резкой форме. И Аврам до поры до времени прекратил свою просветительскую деятельность. Сожжение «капища идолов» произошло, согласно тексту книги, позже, перед самым отбытием семьи Тераха из Ура.
     Как видим, источники свидетельствуют о некоем инциденте, в ходе которого Аврам 
физически уничтожает общественные святыни. Несмотря на расхождение в деталях, можно понять, что это было одно из самых выдающихся деяний патриарха за все время его жизни 
в Уре.
     Но давайте теперь посмотрим, с чем же, собственно, вступил в борьбу Аврам? Что так возмутило его с первых дней появления в родном городе после почти полувековой отлучки? Значение его идолоборческого порыва становится куда более рельефным на фоне всей системы религиозных представлений  старо-вавилонского царства, которая хоть и сохранила основные черты со времен I I I династии Ура и даже шумерской эпохи, все-таки претерпела в последние два-три столетия существенные изменения.
     Как явствует из космогонических хроник и эпических поэм, микрокосм древних вавилонян отражал макрокосм, и в этом они, собственно, не были оригинальны. Вся видимая и представимая Вселенная плавает в мировом океане: Земля представляет собой нечто вроде большого перевернутого круглого челна, а небо - твердого полусвода, своеобразного купола, как крышка, накрывающего мироздание. Небесное пространство имеет при этом довольно сложную
структуру: «верхнее небо Ану», «срединное небо Мардука» и «нижнее небо», уже видимое людям, на котором расположены звезды. Над этими тремя небесами помещается еще четыре неба, каждое из которых соответствует разным породам камня. Вся эта довольно сложная небесная конструкция покоится на основании, прикрепленном к мировому океану, каким-то
странным, не очень ясным способом на манер колышков туристической палатки.
     Внешняя сторона купола излучает свет; там скрываются днем луна Син, а ночью - солнце Шамаш. На востоке находится «гора восхода», на западе - соответственно, «гора заката», запертые на замок. Утром Шамаш отпирает «гору востока» и отправляется в путь по небу, а вечером через «гору заката» скрывается «внутри небес». Звезды на небесном своде – это «образы» или «письмена». Земной географии соответствует география небесная. Прообразы всего сущего на земле - гор, морей, рек, стран, городов, храмов - имеются и на небе в виде «звездных образов». Я бы даже сказал - наоборот: земные предметы являют собой лишь отражения небесных сущностей, причем отнюдь не в тождественной пропорции. Земные объекты - это что-то вроде уменьшенных копий звездных оригиналов.
     Основой божественного пантеона в начале I I тысячелетия до н. э. остаются шумерские боги предыдущей эпохи. Однако традиционную триаду Ану, Эллиль и Эйя, издревле окруженную советом богов, все больше и больше теснит набирающий силу Мардук, бог-покровитель Вавилона, первоначально один из многих городских богов. Оно и понятно: возвышение Вавилона отразилось и на положении Мардука. Согласно новым идеологическим установкам именно он (а
отнюдь не Эллиль, как считалось ранее) оказался победителем чудовища Тиамту, воплощавшего первозданный хаос, именно он сотворил из тела чудовища небо, землю и воду. Постепенно в образе всесильного Мардука сливаются черты и свойства многих великих в прошлом богов Месопотамии. Надо думать, что именно могущественный Мардук и был личным покровителем царя Нимрода-Хаммурапи.
     Одной из самых почитаемых богинь вавилонского пантеона оставалась Иштар, богиня плодородия и любви, мелких раздоров и больших войн, близкий аналог шумерской Инанны. 
Имя ее, как полагают, восходит к древнесемитскому «астар», что означает просто «богиня». Именно с Иштар связаны знаменитые вавилонские оргаистические культы. О вавилонском пантеоне легко можно было бы написать целый трактат. Но нам следует обратить особое внимание именно на Иштар и Мардука. И вот почему: некоторые исследователи полагают, что имена главных героев знаменитой Книги Эсфири, вошедшей в ТАНАХ и, соответственно, в ветхозаветный христианский канон, Эстер и Мордехай, - отражение этой загадочной вавилонской пары. Собственно, в этом нет ничего особенно удивительного: события, 
описанные в этой книге, могли иметь далекий источник в легендах Месопотамии, откуда 
родом, как видим, происходят еврейские патриархи.
     Традиционная идея умирающего и воскресающего бога в религиозных воззрениях 
вавилонян воплотилась в образе бога Думузи, ежегодно на полгода отправляющегося в подземный мир. В первооснове мифа Думузи представлен в качестве возлюбленного богини Иштар и являет собой некий универсальный эквивалент повсеместно распространенного 
бога плодородия. Уже к началу II тысячелетия до н. э. (а то и раньше) его культ получает 
широкое распространение в сирийско-палестинском регионе, где он сохранялся в течение длительного времени. Во всяком случае, его рудименты исследователи находят даже в книге Пророка Иезекииля, где есть свидетельство того, что у северных ворот Храма в Иерусалиме женщины оплакивали Думузи, ставшего в иудейской традиции Таммузом, по имени которого назван летний месяц еврейского календаря. По некоторым свидетельствам, такой же обычай существовал и в Северной Месопотамии, в Харане, куда, как мы скоро увидим, отправилось 
из Ура семейство Тераха. Воскрешение бога было большой радостью, уже в те давние 
времена он иногда рассматривался как искупитель грехов своего народа.
     В некоторых литературных традициях Таммуз отождествлялся с Адонисом, который 
рождался в полночь дня зимнего солнцестояния, а умирал, согласно древней легенде, в месяц Таммуз, убитый кабаном во время охоты. Культ бога был чрезвычайно распространен на огромных территориях Вавилона, Финикии, Сирии и Египта. Имя Адонис означает 
«повелитель», оно прилагалось, например, к солнцу. «Адон» - на иврите «господин», «владыка». Отсюда и «Адонай» как одно из поименований Всевышнего в иудейской традиции. Есть 
сведения о реке Адонис, которая ежегодно окрашивается в красный цвет, когда, по преданию, в горах Ливана гибнет вечно юный бог. Говорят даже, что на воротах Иерусалима был укреплен щит с изображением... дикого кабана (вероятно, в Святом городе в ту пору ничего еще не 
слышали о кашруте), а в гротах Бейт-Лехема (Вифлеема) справлялись ритуалы в честь Адониса. Если это так, то есть все основания полагать, что древние адонаистические традиции стали предтечей культа куда более поздних времен, связанного с именем рабби Иехошуа из 
Нацерета - в христианской традиции Иисуса Христа.
     Однако мы видели, что резкий протест Аврама вызвали не столько умозрительные фигуры «вселенских богов», сколько совершенно конкретные идолы, располагавшиеся в каждом приличном вавилонском доме. И это была совершенно естественная реакция: Аврам чувствовал потребность в совершении конкретного поступка, дела, понятного всякому замороченному идеологической чепухой обывателю. В самом деле, в Вавилонии по мере расцвета деспотии
все большую роль начинают играть так называемые личные боги, которые являются своеобразными посредниками между человеком и великими богами, некая виртуальная челядь, облегчающая доступ к высокому начальству. Да и царя обычно рассматривали как защитника и хранителя своей страны и своих подданных; он, таким образом, принимал на себя некоторые функции «личного бога». Считалось, что с потерей «своего» бога человек становится 
беззащитным
перед лицом великих богов и может подвергнуться нападению злых демонов.
     Кроме личного бога, который должен был принести удачу, и личной богини, 
олицетворявшей «долю» или «участь» подопечного, каждый человек имел своего «шеду» - 
некую материализованную в виде человека или зверя «жизненную силу». Хранительница «ламассу» считалась носительницей личности. Имя человека и его «слава» - «шуму» - также рассматривались как материальная субстанция, без которой немыслимо само существование и которая передавалась по наследству.
     Нижний ярус вавилонского пантеона дополняет сложнейшая система демонологических представлений: львиноголовая Ламашту, восходящая из подземного мира и несущая с собой всевозможные болезни, страшный Намтар, приходящий к человеку в час его смерти, духи подземного царства, всякие утукки, ассакки, этимме, галле и прочие, коим несть числа.
     Аврам решил одним махом разрубить гордиев узел.
     Как утверждают источники Устной традиции, по решению царя, одобренному марионеточным государственным советом, казнь Аврама должна была представлять собой публичное сожжение в огромной печи, которая и была сооружена на площади за очень короткое время. Нимрод вместе со свитой разместился на специально отведенных местах в нескольких сотнях метров от нее: ожидалось, что жар не позволит приблизиться на более короткое расстояние. В свою очередь Аврам, уверенный, что его судьба ни в коей мере не зависит от прихотей тирана, сохранял полное спокойствие. С интересом разглядывая обступившую его на почтительном расстоянии толпу, он заметил в ней своего брата Арана и подал ему дружеский знак. Так на основании источников Устной традиции восстанавливают события Люкимсон и Абрамович.
     Аран мучительно размышлял: «...Глупо поклоняться мертвым истуканам из камня и дерева и почитать богом тирана и самодура. Но стоит ли сейчас открывать эту правду народу, стоит ли вступать в противоборство с Нимродом, на стороне которого сила? Но если Аврам прав, и миром действительно правит Всевышний, то истинная сила на стороне Аврама. И сегодняшний день покажет, на чьей стороне правда. Если Бог не оставит Аврама и докажет тем самым Свое существование, то он, Аран, открыто встанет на сторону брата...»
     Но тут на площади произошел трагический инцидент, дикий и неожиданный, какой 
только и мог произойти в безумной горячке публичной казни... Наблюдая за ее 
приготовлениями, размышлял и Нимрод. Он вдруг вспомнил почти уже полувековую 
историю своих мытарств с дерзким выскочкой Аврамом. Вспомнил он и наглый обман 
своего вельможи, тем более обидный со стороны человека особо доверенного, из «ближнего круга», как сказали бы в иные, куда менее отдаленные от нас, времена. В воспаленном мозгу 
царя возникла вдруг сверлящая мысль о заговоре, доселе не раскрытом, а потому 
чрезвычайно опасном и, стало быть, требующим немедленной реакции властей. Он 
неожиданно обратился к Тераху, находившемуся, надо полагать, поблизости среди его 
свиты, с обвинениями в давней измене. «Кто научил тебя схоронить сына? Кто подсказал 
тебе этот план?» - наседал окончательно рассвирепевший тиран. Всеобщий психоз ожидания праведной крови диктовал особые поведенческие стереотипы. А как же иначе расценить ответ обезумевшего от страха Тераха, «признавшегося» царю, что идею спрятать опального младенца
подсказал ему сын Аран? Разумеется, Нимрод тут же приказал схватить ни в чем не повинного человека и бросить в печь вместе с Аврамом.
     «Тем временем печь, что называется, «поспела» - от нее полыхало таким жаром, что толпа невольно отступила еще на сотню метров. И тогда двенадцать рабов подняли связанных 
сыновей Тераха на руки и понесли к самому жерлу печи. Мгновение - и два тела скрылись в пламени. Но и рабы, бросившие в печь Аврама и Арана, разделили их участь - так велик был 
жар, исходивший из печи, что они, пройдя несколько шагов, упали замертво от ожогов».
     Легкий намек на происшедшую в Уре трагедию мы находим в Торе. Вспомним: «И умер 
Аран при Терахе, отце своем, в земле рождения своего, в Ур-Касдим» (Б. 11:28).
     «При лице Тераха, - уточняет Борис Берман, - у него на глазах умирает сын Аран».
     «...перед Терахом, отцом своим»: «При жизни отца своего, - комментирует выдающийся средневековый мыслитель Раши. - А аллегорическое толкование гласит, что он умер по вине своего отца. Потому что Терах жаловался Нимроду на своего сына Аврама, на то, что тот разбил его идолов, и (Нимрод) бросил его (Аврама) в раскаленное горнило. А Аран ждал и говорил себе: «Если Аврам выйдет победителем, я на его стороне; если Нимрод победит, я на его стороне».
Когда Аврам спасся (вышел живым из горнила), у Арана спросили: «На чьей ты стороне?» Сказал им Аран: «На стороне Аврама!» Тогда его бросили в рас-
каленное горнило, и он сгорел».
     Агадические рассказы добавляют и некоторые другие краски в палитру этих пестрых событий. «Повели Аврама к калильной печи, связали его, распростерли на каменном помосте, обложили дровами с четырех сторон, с каждой стороны пять локтей в ширину и пять локтей в вышину, и подожгли. (Обычное средневековое аутодафе! - Л.Г.) Видя это, соседи Тераха и прочие сограждане его стали наступать на него с угрозами, говоря: «Стыд и позор тебе! Не сам ли ты говорил, что сыну твоему суждено унаследовать и земной мир, и загробную жизнь, и ты же предал его Нимроду на казнь!»
     Между тем на месте казни происходили события сверхъестественные. Тело Арана сгорело мгновенно, а вот Аврам, напротив, стоял, как ни в чем не бывало, на нем загорелись лишь веревки, которыми он был связан. Внутри печи, испускавшей немыслимый жар, праведник казался совершенно спокойным, он молился, воздавая слова благодарности и благословения своему непонятному Богу. Чудо, случившееся на глазах многих тысяч людей, вызвало в толпе не только удивление могуществом Аврама, но и откровенный ропот негодования. И Нимрод испугался. Чудесное деяние Творца было столь наглядным и недвусмысленным, что тиран понял: наказание Всевышнего будет таким же определенным и неотвратимым. Царь отдает приказ немедленно затушить огонь. Однако жар от печи был столь чудовищным, что рабов никакими силами не возможно было заставить подойти к ней... И снова обратимся к книге Люкимсона и Абрамовича...
     «И тогда великий Нимрод сам подскакал к печи как можно ближе и крикнул:
     - Аврам, человек Божий, если ты можешь выйти из печи - выйди! Я дарю тебе прощение и обещаю щедро одарить тебя!
     И на глазах изумленной толпы приговоренный к смерти спокойно прошел сквозь огонь, вылез из печи и с невозмутимым видом направился к царю.
     - Как, как это у тебя получилось? - выдохнул Нимрод.
     - Бог неба и земли, в чьих руках жизнь и смерть, спас меня, - сказал Аврам и, не глядя на царя, пошел сквозь толпу прочь от этого места...»
     Эти события, согласно источникам Устной традиции, произошли в 1998 году от Сотворения мира или в 1762 году до н. э. Есть в них и указание на то, что Аврам прожил в Уре еще два года, занимаясь просветительской и теософской деятельностью. Неугомонный Нимрод все это время 
не мог да и, вероятно, не хотел забыть своего сокрушительного поражения на площади. И в каком-то смысле его можно понять: как же он, великий царь, мог оставить в покое того, кто, согласно многочисленным предсказаниям колдунов и астрологов, должен был стать причиной 
его погибели? И Нимрод предпринимает еще одну попытку покончить с праведником, теперь 
уже с помощью «черной магии». Нужно было лишь заманить Аврама в царский дворец под каким-нибудь благовидным предлогом. Орудием провокации был избран окончательно сломленный и раздавленный Терах. Он и явился к сыну, чтобы от имени царя пригласить его 
на пир якобы в знак окончательного примирения. Однако и эта попытка правящей элиты искоренить инакомыслие не увенчалась успехом: верные люди предупредили Аврама о грозящей опасности. Он понял: довольно искушать судьбу - пора уходить; ответ Аврама отцу исключал всякие сомнения в его намерениях:
     «Неужели все, что ты видел, не убедило тебя в том, что Нимрод бессилен что-либо сделать тому, кто придерживается истинной веры? И неужели ты до сих пор во имя царя готов 
принести в жертву кого угодно, как два года назад принес в жертву Арана?.. Но, слава Богу, 
есть земли, которые неподвластны Нимроду и в которых мы будем в безопасности. И если в тебе осталось хоть что-то от того Тераха, который прятал жену и сына в пещере, ты уйдешь из этой проклятой земли вместе со мной, отец!»

     Как мы уже говорили, согласно данным источников, связанных с Устной традицией, 
Аврам и Сарай поженились в 1983 году от с.м. (1777 год до н.э.) в возрасте, соответственно, 35-ти и 25-ти лет. К 2000 году, когда им пришлось покинуть Ур, они прожили в браке 17 лет, 
и на фоне этих сведений сообщение Торы о том, что «Сарай бесплодна» выглядит совершенно естественным. Правда, Тора упоминает об их женитьбе уже после сообщения о смерти Арана, 
и даже, в каком-то смысле, - как о следствии этой смерти. Собственно, Борис Берман так 
прямо и пишет: «Братья (Аврам и Нахор. - Л. Г.) берут в жены своих племянниц, дочерей умершего брата Арана, словно стремясь тем самым хоть как-то принять на себя ту задачу, 
которая была возложена на него Терахом». Но тогда, если сопоставить эти сведения с 
библейской датировкой, получается, что свадьба Аврама и Сарай произошла лишь в 
1998 году от с.м. после чудесного спасения патриарха и трагической гибели Арана, за два 
года до бегства из Ура.
     Разумеется, Тора не учебник истории. И если рассматривать сагу о семействе Тераха как 
рассказ о замыслах и планах человека, нарушенных Высшим промыслом, тогда все внешние противоречия снимутся общей идеей повествования. Аран погибает в соответствии с неотвратимостью Божественного Пути, логика которого нам неведома и непостижима; по 
этой же причине бесплодна Сарай, бесплодна в принципе... «У каждого сына Тераха своя духовная задача, - пишет Борис Берман. - Три сына - три последовательно связанные задачи, цепью ведущие к достижению какой-то высшей цели. Имя «Аврам» указывает на маховое 
крыло [эвер]. Им Терах собирался начать процесс восхождения, взмыть высоко (рам] ввысь. Второй сын призван возрождать деда Нахора (отца Тераха. - Л. Г.) и основательно развивать начатое старшим братом... (Вопреки Устной традиции Б.Берман определяет старшинство 
братьев в соответствии с порядком перечисления в Семитской генеалогии Пятикнижия. - 
Л. Г.) Третий сын, Аран, завершает задуманное - производит зачатие пара] и рождает нечто. 
[...] Но Господь нарушает задуманное человеком, Терахом, и приводит в действие Свой 
Замысел. Случилась катастрофа. [...] У него на глазах умирает сын Аран - ключевое звено в 
плане Тераха. [...] Задача Арана не может исполниться через Сарай, ибо у нее иная задача, 
не та, которую задумал осуществить Терах».

     В «Книге Юбилеев» есть указания на то, что непосредственно перед бегством семьи Тераха 
в Уре случилось еще одно знаковое событие: сожжение Аврамом «капища идолов». Эта идея правдоподобна: Авраму требовался некий торжественный аккорд, заключающий его 
деятельность в Уре-Касдим, который ставил бы окончательную точку не только в его 
отношениях с Нимродом, но и со всей идеологической системой старовавилонского царства. «...Встал Аврам ночью и сжег капище идолов и все, что было в нем, так что люди ничего не 
знали об этом. И они встали ночью и хотели спасти своих идолов из огня. И Аран поспешил сюда, чтобы спасти их; тогда пламя бросилось на него, и он сгорел в огне и умер в Уре Халдейском...»
     Перед нами совершенно другая версия смерти Арана, может быть, не столь экзотическая, 
как описанная в Устной традиции, но зато гораздо более естественная и правдоподобная. Мы видим человека, одержимого ложной идеей, во имя которой он принес на алтарь свою жизнь: типичная жертва тоталитарной системы ценностей - герой вчерашнего дня. Но вот что
важно: в конце I тысячелетия до н. э., времени, к которому принадлежат наши источники, в ближневосточном регионе жила память о гибели Арана, брата Аврама, в разбушевавшейся огненной стихии; как видим, легенды сохранили информацию о каком-то необычайном 
пожаре явно искусственного происхождения.
     Впрочем, Иосиф Флавий вообще ничего не пишет о противостоянии Аврама и Нимрода; 
как представляется, к этому имелись вполне понятные конъюнктурные основания: стоило ли 
на виду у языческого Рима выпячивать острые идолоборческие сюжеты иудейской истории? 
Зато он определенно указывает, что «халдеи и прочие жители Месопотамии восстали против Аврама». Судя по всему, ему известно о неких беспорядках на религиозной почве. В сообщении Иосифа Флавия об Авраме «вавилонского периода» обращает на себя внимание попытка 
историка сформулировать суть и по возможности подвести итог духовных откровений 
патриарха первых пятидесяти лет его жизни, и даже представить своим читателям содержание его учения. «Он был человеком необыкновенно понятливым во всех отношениях, - пишет 
Иосиф, - отличался большой убедительностью в речах своих и порядочностью в обращении. Выделяясь поэтому среди других и пользуясь между ними большим почетом, вследствие 
своего добродетельного образа жизни, он пришел к мысли, что настало время обновить и изменить присущее всем [его современникам] представление о Господе Боге. Таким образом, 
он первый решился объявить, что Господь Бог, создавший все существующее, един, и что все, доставляющее человеку наслаждение, даруется его милостью, а не добывается каждым в силу собственного нашего могущества. Аврам вывел все это из созерцания изменяемости земли и 
моря, солнца и всех небесных явлений. Ибо (так рассуждал он) если бы всем этим телам была присуща [собственная, самостоятельная] сила, то они сами заботились бы о сохранении порядка между собою; но так как этого у них как раз и нет, то очевидно, что они полезны нам не в силу собственного присущего им могущества, но вследствие власти Повелевающего ими, которому Одному подобает воздавать честь и благодарность».
     Так закончилась вавилонская эпопея Авраама. Впереди была дорога на Ханаан. 
 

_____________________________________________________________________________________________
п