. Леонид Черкасский
.
Судить обо всем предвзято 
(заметки литератора)

     Парадоксальный Борис Виан утверждает: «Самое важное в жизни - судить обо всем 
предвзято. Толпа, как известно, обычно ошибается, а каждый человек в отдельности всегда 
прав».
     Предвзятый, то есть необъективный: необъективный, стало быть, пристрастный, предубежденный. Годится. Можно иначе: объективный значит беспристрастный, а можно 
ли оставаться беспристрастным, читая книгу, слушая музыку или рассматривая китайский 
свиток?
     Слышу возражение: в ряд синонимов к слову «предвзятый» затесалось и такое словечко 
как «тенденциозный», но синонимы на то и синонимы, чтобы отличаться друг от друга 
оттенками значения, стилистической окраской, кроме случаев тождественности 
синонимов по значению. Если бы синонимы были просто взаимозаменяемы, язык бы их отторгнул за ненадобностью, но в живой речи и особенно в изящной словесности мы 
выбираем (и оттеняем) синонимы с необходимой нам коннотацией. Я выбираю связку «предвзятый - пристрастный - предубежденный» и пишу эти заметки предвзято 
и пристрастно, и так же отношусь к коллегам, литературным авторитетам, 
единомышленникам и оппонентам.
 

ВЕЛИКИЙ И МОГУЧИЙ...

     В газете появилась информация: «Министр культуры, науки и спорта объявляет войну 
русской культуре»: «принято ркшкние не субсидировать русские издания», ибо мы теперь 
всем чужим (зарим) средств не выделяем». Декорум при этом сохраняется: «При встречах 
с представителями нашей общины министр дружелюбно улыбается и говорит о своем 
уважении к русской культуре».
     Министр абсорбции, с одной стороны, ратует за форсированную интеграцию «русских» 
в израильскую культуру, а с другой - рисует ослепительную перспективу выделения 
грантов пишущим по-русски писателям, перевода на иврит русскоязычной литературы. Разумеется, все эти программы остались на бумаге и в текстах речей высоких 
руководителей.
     Необходимо понять и определить место и роль русского языка и русской 
(русскоязычной) литературы в структуре культурных институтов Израиля.
     Немало голосов поет отходную русскому языку. «Русский читатель в Израиле, конечно, временный, - цитирую одного из провидцев с его категоричным «конечно», - лишь до тех 
пор, пока не развернет ивритскую газету». Легко и одномоментно меняют только 
перчатки и галоши.
     Я всегда был убежден в необходимости изучения языка страны проживания, тем более - страны «возвращения». Тут нет предмета для дискуссий. Речь идет об исторически 
сложившейся ситуации, приведшей к тому, что русский язык еще долгое время останется 
языком общения и культуры для значительных групп граждан, а также языком 
русскоязычной литературы. Явление естественное и закономерное.
     Но оппоненты гнут свое: «Надо ли всерьез ставить вопрос о том, чтобы признать 
русский язык в Израиле государственным языком, если он проживет всего одно 
поколение? Не стоит здесь воскрешать тех идолов, которых мы похоронили там». А ведь 
пишущий по-русски поэт полагает, что изрек глубокую мысль. Язык - субстанция 
беспартийная. Язык не хоронят, он пребывает в культурной памяти всех и каждого, кто 
им владеет. Язык не роскошь, но средство коммуникации, средство передвижения по 
жизни. Язык до Киева доведет.
     Вот что писала Н. А. Тэффи «О русском языке» в 1926 г. в эмиграции: «Какие бы 
шлюзы ни ставили сейчас нашему бедному эмигрантскому языку, он прорвет их, и если 
суждено ему стать уродом, то и станет, и будет живым...» Кстати, нечто подобное 
происходит и у нас в Израиле по части «уродства языка», и это весьма печально.
     И еще одно, вовсе абсурдное заявпение опытного литератора, повторенное средствами массовой информации как особо меткое: мол, русский язык не годен для иврита, для 
Израиля. Здесь и солн це светит справа налево и птицы поют с огласовкой. С экрана 
телевизора сие откровение звучало громко и «юморно». А слушал ли писатель-патриот 
широко известные русские песни, скажем, «Синий платочек» или «Бьется в тесной 
печурке огонь», на иврите в прекрасном исполнении израильских певцов? К слову сказать, вторую из названных песен на слова А.Суркова на иврит перевел знаменитый 
А.Шпенский. А знает ли патриот-полемист, как великолепно перевел А.Шленский на 
иврит роман в стихах А.Пушкина «Евгений Онегин», передав на родном языке не только тончайшие нюансы романа, написанного на русском, который якобы абсолютно 
противопоказан языку иврит, но и с точной передачей системы рифмовки пушкинской 
строфы и четырехстопного ямба, без единого отклонения и сбоя? Да, великое мастерство 
поэта и переводчика А.Шленского, но не только: успеху способствовали пластичность и доступность языков друг для друга. Очень скоро мы с моим соавтором Э.Шульга покажем, 
каких замечательных успехов добилась Н.Мирски, переводчица на иврит сложнейшего 
текста поэмы В.Ерофеева «Москва - Петушки». А нам толкуют о птичках и небесном 
светиле, которые прекрасны сами по себе, однако нелепы в серьезном разговоре 
о развитии и укоренении языков.
 

КАК НАС ТЕПЕРЬ НАЗЫВАТЬ?

     Рассуждения «знатоков» смыкаются и плавно перетекают в еще более агрессивные 
монологи о русскоязычной литературе Израиля, о социальном и творческом статусе 
писателей, пишущих по-русски. В Союзе русскоязычных писателей более двухсот человек, 
между тем пишущих и печатающихся мужчин и женщин гораздо больше. Эта элементарная статистика снимает часть груза моральной ответственности Союза за художественные достоинства сочинений ВСЕХ пишущих.
     Явление «русскоязычности» в Израиле имеет свою специфику, хотя существуют аналоги. Напомню: активно развивается, к примеру, англоязычная литература Индии наряду с литературами на национальных языках, франкоязычная литература Алжира, Туниса и 
Марокко, испаноязычная и англоязычная литературы Филиппин, сосуществующие 
с литературой тагальской, и, стало быть, по крайней мере, литературный билингвизм 
в истории мировой культуры - признанная реальность. Но в Израиле все похоже, 
да не так.
     Споры вокруг самоидентификации «русских евреев - писателей» или «русских 
писателей - евреев» вполне правомерны в процессе становления израильской нации и ее культуры.
     Еще в 1916 г. Х.Н.Бялик писал: «Национальность литературного произведения 
определяется не языком, на котором оно написано, а господствующим настроем автора, 
его тягой к определенному народу, сродством души автора с душой родного народа, 
с его культурой, устремлениями к прошлому, настоящему и будущему этого народа, 
определяется ответом на вопрос, для кого он работает и чьи национальные интересы 
он защищает». Последующие авторы либо принимали (и принимают) сторону еврейского классика, либо соглашались с ним с оговорками, либо решительно с ним не соглашались.
     В синей-пресиней монографии «Еврейская русскоязычная литература» Л. Коган
во всеоружии сотен страниц примеров и образцов, прикрывая тылы надежным щитом вышепроцитированной формулировки, отвечает на два сакраментальных вопроса: как 
долго просуществует в Израиле литература на русском языке и каково ближайшее будущее писателей, пишущих на этом языке. Итак, во-первых, срок существования этой 
литературы ограничен «одним-двумя поколениями», а самим «писателям-репатриантам», 
«чтобы творчески выжить», даже в отведенных для них рамках, «придется 
интегрироваться в израильскую культуру - стать израильскими писателями».
     Что значит «стать израильскими писателями», если сам Л.Коган констатирует: 
«Основная масса писателей пишет и будет писать на русском языке», в том числе, 
заметим, и те литераторы, которые живут и трудятся в Израиле не менее четверти века 
и владеют ивритом? Автор монографии поясняет: «Израильский писатель, если это 
не просто русский писатель, избравший Израиль местом проживания, - это еврейский 
писатель - именно еврейский, - пишущий не только на иврите и идиш, но и на русском, румынском, немецком, болгарском, и для которого еврейство - его прошлое и настоящее, 
его история, жизнь в галуте и в Израиле, его чаяния и стремления - основная тема 
творчества». И конкретнее: «Если писатель, пишущий на русском языке, обладает русским мироощущением (а место проживания не имеет для него значения), то он, естественно, 
русский писатель. И было бы просто нелепо считать его произведения принадлежащими израильской культуре на русском языке только на том основании, что они созданы 
в еврейском государстве (так уж и нелепо! - Л.Ч.), а если писатель, пишущий на русском 
языке, мыслит и чувствует как еврей, видит окружающий мир глазами еврея 
(израильтянина) - (а какими глазами видит мир чистокровный еврей - зулусскими? - 
П.Ч.), - то его следует называть еврейским (израильским) писателем». И это «наука 
о литературе»?
     Со времен Х.Н.Бялика утекло много воды, и кой-какие его идеи (но не догмы) 
нуждаются в известной корректировке. Повторим азбучные истины о влиянии русской 
культуры на культуру израильскую, вспомним имена русских писателей-евреев, 
участвовавших и участвующих в развитии современной русской литературы, а ныне - 
литературы израильской.
     Пойдем дальше. Послушаем, что говорит проф. А.Черняк. «Языковый признак-наиболее вероятный из всех критериев определения понятия «еврейская литература» и, 
следовательно, понятия «еврейский писатель»... Это, разумеется, не умаляет значения 
еврейской литературы на нееврейских языках, в том числе - на русском». Еще как «умаляет» 
в интерпретации профессора.
     Да, на русском языке может существовать еврейская литература, правда, в этом случае 
она «безусловно маргинальная, периферийная линия развития еврейской литературы». 
А.Черняк считает ее «вынужденной аномалией» «развития письменной культуры 
еврейского народа». И еще: «В ее поле она «своя» по содержанию и характеру и «чужая» 
по языку. В этом последнем смысле она выглядит как некое «чужеродное тело».
     Существование еврейской литературы на русском языке в любом случае не одобряется 
и квалифицируется как «противопоставление национальному языку», как нечто 
второстепенное, даже при осознании объективных исторических причин ее 
возникновения. Здесь все приблизительно и некорректно и едва ли требует серьезных опровержений. С этой позиции даются «ближнесрочный» и «дальнесрочный» прогнозы бытования этой литературы: «примерно два грядущих поколения», после чего в Израиле утвердится, без всяких посторонних вхождений, «еврейская литература языковой 
однозначности, языковой инвариантности», и тогда страстные споры вокруг титулования писателей-евреев, пишущих по-русски, дадут дуба.
     А один сравнительно юный оракул на книжной русскоязычной ярмарке - нашел 
место! - провозгласил «исчезновение» русскоязычной литературы ровно через 50 лет, 
очевидно, имея в виду период затухания собственной творческой активности.
     И все-таки довольно неделикатно хоронить вполне живые организмы, пусть даже 
в исторической перспективе, как-то не по-людски.
     Поэт Г. Трестман, живущий в стране много лет, но творящий свои эпические поэмы 
на русском языке и получающий заказы исключительно «от Бога» тоже категорично 
изрекает: «Если ты выбрал свой путь - не надо играть похоронный марш (? - Л.Ч.) 
и строить иллюзии, что ты здесь будешь русскоязычным писателем. А если случится 
чудо и кто-то все-таки проживет как русскоязычный писатель, поэт, то пусть четко знает, 
что он - первое поколение на этой земле как еврей или как репатриант, и - последнее 
как художник, на нем все заканчиваяется». Себя, любимого, Г. Трестман представляет 
душевно и открыто: «Ты не Вергилий, друг, // а я, поверь, не Дант...» Охотно верим, кто 
спорит. У нас вообще принято соотносить отечественные таланты с Шекспиром, 
Пушкиным, Чеховым, Л. Толстым. И с Данте - путем противопоставления.
     Критик Л. Беренсон вносит дополнительный штрих в проблему классификации: «Израильскому литератору, пишущему на любом языке, необходимо основательное 
знание иврита. Без этого он плодит эмигрантскую литературу».
     Мысль интересная, хотя далеко не бесспорная. Выше я уже обратил внимание читателя 
на сосуществование (и взаимообогащение) разноязычных литератур с доминирующей литературой в странах Востока, но вовсе не в качестве эмигрантского «довеска», а как интегральную часть индийской или филиппинской литератур.
     Критик обращается к опыту журналиста и писателя В. Лазариса. На вопрос, считает ли 
тот себя русским писателем, журналист ответил: «Определенно нет, хотя я пишу 
по-русски, но я израильтянин, живу в Израиле, насквозь пронизан всем израильским. 
Поэтому я израильский литератор, который пишет на русском языке...» Это не ответ, это уклонение от ответа. Мы все, олимы разнолетья, пишем по-русски, мы все израильтяне, 
мы все живем в Израиле. А вот «всем израильским» каждый из нас «пронизан» не 
в

равной степени, по многим причинам. Вот они: сроки жизни в стране, условия
«абсорбции», профессия (журналист, к примеру, «пронизан всем израильским» чисто профессионально) и самое важное - владение или не владение ивритом. Из скромности 
В.Лазарис не отметил это решающее обстоятельство: за долгие годы жизни в стране 
ивритом он овладел.
     Следовательно, согласно Л. Беренсону, В. Лазарис (он же Рафаэль Рам) идеальный 
образец еврейского писателя. Но В. Лазарис не желает быть ни «русским», ни 
«еврейским», но только «израильским литератором». А кто тогда «еврейский писатель»? 
И как быть с «эмигрантской литературой»? К ней, разумеется, В.Лазарис не имеет 
никакого отношения. Но кто тогда «плодит» (глагол, заметьте, явно с кроличьим 
оттенком) «эмигрантскую литературу»?
     Я не верю, что в Израиле существует «эмигрантская литература». У нас развивается израильская литература на иврите, идиш, на грузинском, русском и других языках 
с еврейской и нееврейской тематикой. Однако нас просвещают: «эмигрантскую литературу плодят» те, кто «основательно» не овладел ивритом.
     Возникает вопрос: каковы родовые признаки или черты «так называемой» 
«эмигрантской литературы» и насколько она, если допустить ее наличие, «хуже» родной израильской? Докажет ли кто-либо, что произведения «семидесятников», пишущих 
по-русски, но овладевших ивритом, в художественном отношении и широтой тем 
и проблем значительнее и ценнее книг, созданных русскоязычными литераторами 90-х 
годов «возвращения», ивритом не овладевших вовсе, не то чтобы «основательно», хотя 
некоторым это удалось.
     Это недоказуемо, потому что знание иврита или его незнание, или знание 
поверхностное, столь фатально не влияет на творчество, так как общекультурная основа русскоязычного писателя многоаспектна; иврит, безусловно, один из важных ее 
компонентов, но не единственный и даже не определяющий. Русскоязычный литератор 
является израильским литератором, с приличным знанием русского языка, одного или 
нескольких западных языков, реже восточного, но без иврита, которым тот или иной 
литератор, к сожалению, так и не овладел. Обратите внимание: «теоретики», отвергающие русскоязычную литературу как таковую, четверть века и больше прожившие в Израиле, 
сами-то упорно продолжают писать свои произведения и критические трактаты 
по-русски. И ничего. Правда, страну они знают лучше, чем литераторы, не владеющие 
или слабо владеющие ивритом, но и для последних простирается широкое поле 
творческой деятельности. Важно, чтобы государство искусственно, финансово и морально 
не давило на рускоязычную литературу, памятуя, что интеграция - процесс длительный 
и сложный.
     Из всего прочитанного по этому вопросу свежим ветерком подуло от строк веселой 
и умной статьи В.Кунина, который, будучи убежденным в том, что принадлежность 
писателя к той или иной литературе определяется языком его произведения, уместно
напоминает, что все мы, выходцы из бывшего СССР, воспитаны русской словесностью 
прежде всего и что «только эти плоды просвещения в сочетании с разнообразной профессиональной подготовкой привезли мы сюда. Если есть от нас польза, то именно 
в этом она и состоит».
     Это не значит, что нам противопоказано вхождение в иврит, в израильскую жизнь 
и культуру. Напротив, к этому стремится, и небезуспешно, вся русскоязычная, и не только русскоязычная, алия из бывшего СССР.
     Русские писатели еврейской национальности несомненно обладают чертами, не свойственными русским писателям русской национальности, - тематикой, интонацией, 
лексикой, бытовыми деталями. Б.Сарнов вообще считает (в контексте русской культуры) 
эпитет «русскоязычный» писатель-еврей - «дурацким», приводя беспроигрышные примеры творчество Б.Пастернака и И.Бродского и справедливо причисляя писателей-евреев, 
пишущих по-русски, к равноправным участникам и строителям русской литературы. Но писатели-евреи вносят в свои произведения, написанные по-русски, «некую, чуждую ей 
(русской литературе) струю, однако же струю благотворную, обогащающую русскую 
литературу, расширяющую ее художественное пространство». Б.Сарнов цитирует 
А.Межирова: «...Ведь слово - родина моя // И всех основ основа -//Ивы напрасно 
у меня // Конфисковали слово...»
     Все вышесказанное имеет прямое отношение к статусу писателя-еврея, пишущего 
по-русски в Израиле, при доминирующем значении художественной литературы 
на иврите.
     Каждодневно, в движении нашем и покое, влияние израильского бытия, материальной 
и духовной культуры на русскоязычных писателей, особенно при овладении последними 
языком иврит, при чтении переводов книг израильских писателей и поэтов. Связи 
с ивритской литературой будут неуклонно расширяться и укрепляться, однако же 
сохранятся и глубокие родовые связи с русской литературой, с русской культурой, которые навсегда останутся важнейшим источником ихдолгожительства благодаря своей неисчерпаемости, как и неисчерпаемости литературы на иврите, которая, прежде всего 
через перевод, приблизится к русскоязычным писателям, внося в их творчество новые 
краски и обертоны.
     В свою очередь русская литература была и останется притягательной для ивритоязычной литературы, что давно доказано историей их контактных и типологических взаимосвязей. 
С тем большим основанием русскоязычная литература Израиля является участницей этих межлитературных, межкультурных рецепций, чему тоже есть множество примеров.
     Писатели на всех языках Израиля участвуют в созидании израильской национальной 
культуры. Мне с трудом верится в абсорбционно-поглотительные принципы такого 
созидания. «Обожженные Россией», русскоязычные писатели ищут путей сближения с израильской культурой. Содержанием этого сравнительно длительного по времени 
процесса, как представляется, станет и становится взаимодействие и взаимообогащение литератур на основных языках страны.
 

ПУНДИКИЗМ И КАК С НИМ БОРОТЬСЯ...

     Особое направление литературной работы - анализ художественных произведений 
в статьях, эссе, обзорах и рецензиях. Эта тема требует специального разговора. Хочу лишь заметить, сколь важны и уместны для поддержания творческой атмосферы в Союзе 
писателей квалифицированные, порою блестящие выступления Л.Беренсона, 
Э.Бормашенко, В.Голкова, А.Каштанова, М.Копелиовича, Ш.Маркиша, Д.Соболева, 
В.Фромера и других.
     Для меня сейчас предпочтительнее обратиться к таким материалам, в которых, если воспользоваться словами Х.Л.Борхеса, порицание и восхваление «суть действия
эмоционального свойства, ничего общего не имеющие с критикой...» Это еще мягко сказано.
     В нашей демократической свободной прессе в недалеком прошлом свил гнездо так называемый «пундикизм» - производное от некоего Пундика, автора сочинений 
«эмоционального свойства». Еженедельной потребностью его души было оболгать и 
опорочить, неважно кого, под знаком великой преданности русскому языку и изящной словесности. Он куролесил: «Словоложество в наших палестинах преимущественно сенильно-альцгеймерное, сопливо-слюнявое...», «К простоте и понятности тянется 
подавляющее большинство дихтеров и шрифтштеллеров, на своем убогом 
кирьят-задрищенском уровне излагающих прописные истины...» В упоении собой П. 
объявлял миру о «шамкающем бедствии», о «почти поголовной малограмотности 
израильских русскоболтающих дихтеров».
     Он выписывал столбиком для лучшего запоминания пугающие душу лексические 
единицы и уснащал ими свои «пундиксы»: «девиации, сойфер, бастард, сатириазис, 
стилос, монструозные строчки, интроверт (между прочим, у него через «а»). «Положа 
руку на кой-куда», он самоотверженно вел свою мерзкую работу. Как видим, 
элементарное литхамство нередко подменяет правдивое освещение литературной жизни. 
Как сказал Лао-цзы, когда не хватает истинного, является ложь.
     «Хамство, - писал СДовпатов, - есть не что иное, как грубость, наглость, нахальство, 
вместе взятые, но при этом умноженные на безнаказанность». Впрочем, фонтан Пундика 
в конце концов был заткнут.
     Заблистало новое литературно-критическое обозрение «Тянипегас» 
либерально-терпимой ориентации. Вот текст Кос Ичкина «Пещерное действо», 
живописующий вечер в Союзе писателей, посвещенный присуждению литературных 
премий года. В тексте было столько всего, что обеспокоенная редакция сочла своим 
долгом отмежеваться от постулатов Ичкина, сославшись при этом на принципы 
демократии и свободы слова и на тот, увы, неоспоримый факт, что автор сочинения - 
член того же самого Союза писателей (милые бранятся...), многих членов которого 
г-н И. с таким сладострастием пытался унизить.
     Другая публикация «Профиль с головы до пят» опоздала почти на три года: в июле 
1999 г. лично я писал среди прочего о феномене того же стихотворца, и вновь хочу 
заметить, что объект осмеяния не требует таких титанических усилий, такого 
всепроникающего сарказма. Все проще. Поэт пишет, как он дышит, и не кидайте в него 
камень. Всю энергию гневных перьев лучше обратите на тех пестунов, кто с позиции 
ложно понимаемого человеколюбия одобряет тексты, достойные грустной усмешки. Глумление-оружие слабых, господин «Тянипегас».
     А вот пример тонкого пародирования. Ничего не подозревавший сочинитель 
домашнего розлива делится с нами сокровенным: «Пусть ты не будешь сыт от пуза, // Повременишь слетать в Париж, // Зато к тебе явилась Муза, // Ты с нею рядышком 
сидишь...» Бдительный пародист, радушно встреченный распахнутой полосой 
«Тянипегаса», ответствует: «Пусть ты опять не сыт от пуза, // Обед на кухне - не Париж, 
// К тебе в клозет явилась Муза, //Ты с нею рядышком сидишь...» Крайне перспективен «Тянипегас», и это обнадеживает.
 

ЧЕМ БОГАТЫ...

     Поговорим о писателях поименно - для юбилейного подведения итогов, а также 
в связи с публикацией тревожного эссе Александра Шойхета «Союз ради творчества или 
сборище графоманов».
     Напомню слова Плиния Младшего, которого волновали сходные проблемы: «Нет 
плохой книги, где не нашлось бы доли хорошего...» Я вовсе не стремлюсь стать адвокатом 
дурных книг; просто из наблюдений римского автора «Писем» следует логический вывод: 
если в книге не обнаружена «доля хорошего», это значит, что перед нами не-литература, 
а с не-литературы спрос иной, не правда ли?
Итак, чем богаты...
     Конвертируемым юмором М.Азова. Драматической поэзией Е.Аксельрод. 
Единственными в нашем содружестве «Собраниями сочинений» А.Апексина. 
«Полнозвучием» Н.Басовского, без единой фальшивой ноты. Могучим многотомьем 
Е.Бауха. Вдумчивыми, выверенными строками И.Бяльского. «Репортажами из Эдема» 
и других привлекательных мест неутомимого труженика М.Вейцмана. Живописной 
поэзией АБекслер и ее же поэтической живописью. Трагическими листами М.Винокура, лиричными, порою откровенными до полной обнаженности. Высокоинтеллигентным 
текстом Е. Викторовой с ее чудным Челлентано. Головокружительной поэмой Ю.Винер 
о деньгах в человеческом измерении. «Вечным судным днем» и «Личным» И.Войтовецкого, оказавшихся не только его личным делом. Сильной мужской прозой Е.Гаммера - «Русским батальоном». Грустными, чуткими строками стихов и песен В.Гина. Талантливой 
эссеистской и драматургической интерпретацией русской классики Б.Голлера. «Исповедью Ришонского парка», «...Нашей судьбой», в том числе судьбой-исповедью Е.Гольбрайха, 
боевого офицера, летописца Великой Отечественной войны. Не оставляющими нас равнодушными мемуарами «Л-1-105» мужественного человека Г.Горчакова. По крайней 
мере тремя книгами стихов С.Гринберга, звучащими неподражаемо и весомо. Гарикозно расширенным литературным пространством И.Губермана. Трепетной «Розой» Н.Демази. 
Ясным, незаемным поэтическим голосом В.Добина в «Позднем свете», «Горьком вине». Грустно-веселой поэзией и прозой Л.Дымовой. Лирикой по самой строчечной сути 
М.Зива. Остроумным, широкоохватным отображением израильской реальности в 
«Новом сыне» М.Зайчика. Последними романами и повестями Г.Кановича, 
неисчерпаемыми в мудрости своей. Интернетовским чародеем, философом и поэтом А.Кобринским. Б.Камяновым как национальным достоянием: «...Он и в стих, и так 
неплох на вид. Знаете его? Вот он - мужик хороший...» Ф.Кривиным - «Малых жанров 
не бывает // Там, где Кривин добывает - намывает притчу с басней, // Не ища, где 
безопасней...» Книгами стихов и переводов Р.Певинзон, сипа и страсть которых 
укреплена неизменным присутствием в них божественного начала. Великолепной 
Н.Покшиной с чудо-яблоком и говорящей козой. Акварельным неискаженным 
автопортретом П.Пукаша в «Лилит». Читаемыми романами маститого Э.Люксембурга. Артистичной прозой Д.Маркиша. Смехом и кручиной всегда неожиданного 
П.Межурицкого. Классикой И.Мераса. Стихами Р.Мухи: лапидарней лапидарных, 
но какой заложен дар в них! «Крахом кумиров» А.Нахшина. «Молитвой» В.Орти 
с горечью и надеждой. Добрыми, нежными, списанными с жизни «Иерусалимскими 
картинками» З.Палвановой. Живыми стихами, до коих С.Погреб «домчалась» «Под оком небосвода». «Высокой водой венецианцев», ташкентцев, испанцев, иерусалимцев, 
тельавивцев, маалеадумимцев и москвичей: семь футов под килем Дине Рубиной! 
«Вавилонскими блудницами» и всем остальным, любимым мною, эрудита и 
правдолюбца Л.Финкеля. «Пристальным зрением» последних книг (предпоследних 
тоже) В.Халуповича. Блистательным романом «Розы и хризантемы» С.Шенбрунн. «Прирученными бисквитными зайцами» толстовца Я.Шехтера. Поэзией Пустыни и 
Дождя как единства противоположностей Б.Эскина. Книгой о М.Булгакове умнейшей, текстологичнейшей, целеустремленнейшей Л.Яновской. Ниспровергателем 
тоталитаризма, бескомпромиссным полемистом Дорой Штурман («Современники», 
в соавторстве с С.Тиктиным).
     Таковы некоторые имена и произведения русскоязычных писателей Израиля, 
прочитанные мною и введенные в компьютер на одном дыхании, а на втором - в другой публикации - я назову немало других имен и книг, хороших и разных.
     А графоманы? Каковы собой на вид? С ними я сталкивался крайне редко и ничуть ими 
не обеспокоен. В стране со 101% грамотного населения грешно не браться за перо.
     Тридцатилетие Союза русскоязычных писателей - короткий привал на долгом пути. 
Мы оптимисты. Мы израильтяне. Мы будетляне.